Не принеси в жертву дитя своё

(1952 год)

В нашей семье четверо детей. Идёт весна 1952 года. Старшая уже учится в шестом классе, я — в четвёртом. Каждый следующий из нас имеет разницу три года. Отец работает на заводе, а мать управляется с нами, коровой и большой голландской печкой. Мы живём на пятом этаже сталинского дома в комнате площадью двадцать пять квадратных метров в двухкомнатной коммунальной квартире. Парового отопления и горячей воды не было.

Когда отца нет дома (он на работе), к нам часто приходит какая-то пожилая женщина. У неё суровое лицо. Она постоянно, особенно когда мы все сидим за столом, говорит нашей маме о нас много скверного. Заставляет маму выключать радио. Требует, чтобы перед едой все мы одновременно вставали и крестились. Если кто-то этого не сделал, то по такому упрямцу непременно прогуливался ремень, а его алюминиевая миска убиралась.

Это было в апреле 1952 года перед днём рождения Владимира Ильича Ленина. Перед таким днём в школах всегда идёт приём ребят в пионеры. Однажды вечером к нам домой пришла старшая пионервожатая школы — Алла Борисовна. Обычно в это время мамы дома уже нет, но сегодня у неё сильно заболела поясница, и она лежала.

Алла Борисовна сказала маме, что в классе, где учится наша Валя, только двое не пионеры. Одна из девочек слабенько учится, а наша Валя учится хорошо. Алла Борисовна, видимо, что-то знала о нас и потому спросила у нашей мамы, не будет ли она против, если завтра нашу Валечку примут в пионеры?

В душе наша мама была против приёма Валечки в пионеры. Но она боялась сказать об этом откровенно, ведь наш папа был коммунистом и офицером запаса. И мама стала говорить, что у неё сейчас нет денег на пионерскую форму. На что Алла Борисовна ответила, что уже всё купила для Валечки. А пришла к нам она только для того, чтобы заручиться родительским согласием, и очень рада, что застала дома нашу маму.

На следующий день наша Валя с весёлым блеском в глазах пошла в школу. У неё было хорошее настроение от того, что в школе отнеслись к ней по-родственному. А в пионеры ей хотелось. Весь класс и являлся целым пионерским отрядом, а отряд был разделён на звенья. А звеньевые вместе с командиром отряда задумывали какие-либо интересные дела, и от этого в классе было дружно и весело.

Перед тем как Вале прийти из школы, в квартире оставались только я и мама. Отец был на работе. Соседка тётя Вера тоже была на работе, её племянница Вика была в школе. Но я никак не могла вспомнить, к кому мама отвела младших братика и сестрёнку. Ведь только потом, когда это случилось, я поняла, что если бы младшие братик с сестрёнкой оказались дома, то такой беды никогда бы не произошло.

Днём, это уже после Валиных уроков, в квартиру позвонили. Мама быстро направилась к входной двери, а я, ожидая Валю, выглянула из комнаты. На пороге квартиры стояла сестрёнка. Лицо её сияло, ямочка в уголке губ делала её ещё более озорной. Она была такая нарядная, какой ей ещё не приходилось бывать. Её тонкие косички, уложенные сзади корзиночкой, с боков были украшены красивыми красными бантами. Пионерская форма (белая блузочка с длинными рукавами, на одном из них эмблема пионерии) и тёмно-синяя юбочка, а также красный галстук и пионерский значок были ей к лицу. Она вся светилась от радости, которую испытывала в тот момент. Но всё это счастье длилось одно мгновенье.

Неожиданно для нас обеих мать схватила её за эту корзиночку аккуратно уложенных волос и волоком потащила к образам в передний левый угол нашей комнаты. Она била её лбом об стенку и кричала: «А-а-а, отдала душу дьяволу… А-а-а…»

Валя кричала от боли, а я — от страха. Никто не смог бы прийти к нам на помощь, даже если бы захотел, так как входная дверь квартиры была закрыта на большой тяжёлый крюк. А толстостенные старые дома были непроницаемы для соседской беды и радости. А я так кричала и, бегая за мамой, хватала её за одежду, вцеплялась в неё, за что только можно, что она вдруг отстала от сестрёнки и сказала мне неожиданно ровным голосом:

— Сбегай в магазин, купи колбасы, — и подала мне деньги, которые у неё были уже подготовлены. (Об этом я подумала потом.)

Я машинально выскочила из квартиры и, сбросив тяжёлый крюк, вихрем летела с пятого этажа. Магазин был напротив нашего дома, надо было только перебежать проезжую часть.

И вдруг в моей голове пронеслась мысль: «Ведь колбасу мы никогда не покупали. Значит, это для того, чтобы продолжать избивать Валюшку без моего присутствия…»

Я до сих пор не могу объяснить самой себе, почему я не сказала об этом продавцам, ведь они хорошо знали нашу семью, и кто-нибудь из них обязательно бросился бы нам на помощь. Тогда я боялась потерять любую секунду. И я со страшной скоростью летела обратно в квартиру с этой злополучной колбасой. Было такое время дня, что по дороге я не встретила ни одного соседа по лестнице.

Влетев в комнату, я увидела Валю, лежащую поперёк нашего длинного стола, который стоял посреди комнаты, а мать старалась наносить ей удары шваброй по голове.

Я страшно закричала. Мать оглянулась, а Валя успела соскочить со стола и побежать вдоль него. Но мать успела её догнать и нанести удар по голове шваброй. Из этой швабры торчал ржавый гвоздь. Брызнула кровь! Оказывается, именно этого добивалась наша мать — жертвоприношения кровью. После этого она отбросила швабру, а сама метнулась к иконам и стала просить прощения за Валин грех.

Мы с Валей сидели на полу и горько плакали. Я — от беспомощности, а Валечка — от боли и непонимания всего происходящего: за что?! Из раны на голове тонкой струйкой текла кровь.

А мать пошла на кухню, вымыла своё лицо холодной водой и как ни в чём не бывало принесла бинты, йод, ножницы. Подошла к Валечке и по-деловому — без внешнего чувства сострадания, а именно строго по-деловому — выстригла волосы вокруг раны, обработала и, перевязав ей голову, ушла на кухню.

Я молча приготовила нашу с Валей кровать. Я помогла ей раздеться, и мы легли. Мне было страшно, а Валя, наверное, уже ничего не понимала, только нервная дрожь ещё не оставляла её, она продолжала всхлипывать. Я обняла её, прижала её спину к себе, чтобы ей хоть немного стало легче.

Поздно вечером, почти ночью, после вечерней смены пришёл с работы отец. Я, конечно, не спала, но не подавала виду. Увидев забинтованную Валину голову, он спросил у матери, что с ней, на что та ответила, что сестрёнка неудачно упала. Он удивился тому, что мать не обратилась с Валей к врачу, а та успокоила его, что всё позади.

На следующий день, в воскресенье, когда отца не было дома, к нам снова пришла эта пожилая недобрая женщина с тяжёлым, каким-то холодным взглядом. Но мать, открыв дверь и увидев её на пороге, приказала ей уйти. И она у нас больше никогда не бывала. А наша Валя с той поры превратилась в нервного, а потом и очень больного человека.

А я в ту пору в своём первом дневнике дала себе клятву, что если в своей взрослой жизни у меня будут дети, я никогда не подниму на них руку в такой злобе. Никогда. И я это выполнила.

08.02.2003