Игра. Глава 26. Планы, которыми нельзя делиться

     Хорошо помню, как Вит, вдоволь начитавшись древнегреческих мифов, до слез растрогал отца одним только перечислением богов, обитавших на Олимпе. На следующий день он, вооружившись самодельным копьем из куска арматуры с заостренным наконечником и завернувшись в лоскут красной материи, устроил в развлекательной части спортивного комплекса настоящий погром. Юноша называл себя богом войны, срывал с окон шторы и жалюзи, громил вазы с пальмами и горшки с цветами. Пол был сплошь покрыт землей и керамзитом. То там, то здесь со стен свисали ободранные обои. А в одном из холлов с потолка рухнула увесистая люстра.

     Небезобидные проделки сошли Виту с рук. Ведь если посмотреть с другой стороны, сквозь розовый фильтр отцовской любви, их вполне можно принять за невинные шалости!

     А с некоторых пор у профессора появился очередной повод для восторгов. Он увидел сына, уверенно сидящим на коне. На этот раз экспериментатор радовался ловкости и возмужанию Вита, а порой, казалось, и сам не прочь поиграть с ним, как это бывало раньше не раз и не два.
 
     Увы, молодецкий задор, применительно к вездесущему папаше, положительных эмоций не вызывал. Но параноидальную его зацикленность на детских «программах» Вита и сиюминутную готовность поддержать игру сына очень хотелось использовать. Но как?

     – Вы, однако, молодец! Честно признаюсь, я никак не думал, что вы на такое способны, – похлопал меня по плечу престарелый вершитель человеческих судеб. – Уж не ваше ли это призвание – обучать таких сорванцов, как мой сын, верховой езде? – и экспериментатор прищурил и без того узкие глаза.

     Но он не знал, что главным успехом я считал нашу дружбу и сильную привязанность Вита ко мне.

     Юноша удивлял своей любознательностью все больше. Мои уроки о свободе не были напрасными. Его интерес перерастал в фанатичное стремление к ней. Оно и радовало и пугало. Радовало, потому что вписывалось в мои неясные еще планы, скорее, пока даже мечты. Пугало, потому что в понятие свободы мы по многим причинам вкладывали значения разные. Безусловно, я связывал ее, прежде всего, с побегом, избавлением от оков плена и обретением твердой опоры на закон.

     Не смотря на противоречивое отношение к государству, с его неповоротливостью, наплевательским отношением к конкретному человеку, я все-таки нуждался в нем, по-своему любил и ценил.

     Да, именно так я стал понимать свободу после нескольких лет, проведенных, по сути, в заключении строгого режима. Казалось, в нем можно перенести все – лицемерие, обман, несправедливость, высокомерие и даже равнодушие к своей выдающейся личности. Во всяком случае, законопослушные граждане терпеливо сносят традиционные дефекты любой системы! Они тешат себя надеждой, что справедливость не канула в лету, и, если не завтра, то послезавтра она обязательно возродится. Надеялся на это и я.

     Вит, в отличие от меня, понимал свободу как пространство, как возможность летать ветром в поле. И тем не менее, не смотря на ее очевидную привлекательность такой свободы, я боялся, как бы она не показалась ему менее сладостной, чем свобода, познанная на правах единственного и любимого отпрыска кормчего здесь, на экспериментальной площадке.

     Так или иначе Вита с его непоседливой неугомонной натурой впечатляли необозримые леса, поля и луга, где можно день и ночь носиться верхом на лошади.

     Мне не составляло труда уцепиться за эту мысль и в который раз вспомнить про мифического Бога Пана, единственного из греческих богов, не жившего на Олимпе. Я всеми силами старался подвести к мысли о решающей, фатальной, роковой параллели между Олимпом в древней Греции и спортивно-развлекательным комплексом, вольнолюбивым Паном и мечтающим о свободе Витом.

     В моей голове с каждым днем все отчетливее вырисовывался план подготовки к побегу. Но, во-первых, пришлось окончательно отказаться от идеи осуществить его в одиночку. Чрезвычайно тяжелой была задача, слишком великим риск. Весьма ничтожными знаниями и возможностями я обладал, чтобы оставить в дураках профессора, не осведомленного разве что о маршрутах полета мух в подконтрольном ему комплексе, вооруженную до зубов охрану и просто голодных фанатиков, которые за корку хлеба, не моргнув глазом, и отца родного продадут. Во-вторых, побег без моего юного друга, учитывая сложившиеся между нами отношения, напоминал предательство. Наконец, действовать вдвоем логичнее, элементарно легче.

     С некоторых пор скрывать от Вита свои планы стало трудно. Он не мог не замечать моей задумчивости, а иногда, напротив, рассеянности, интересовался самочувствием, здоровьем. Наконец, спросил прямо:

     – Что случилось? О чем вы постоянно думаете?

     – О своей прошлой жизни. А, может, о будущей… – должно быть довольно жалко улыбнулся я, и чуть было не открылся.
 
     Однако хотелось еще раз все обдумать и, как говориться, подготовить почву. Что имелось ввиду? Ну, например, прежде чем решиться довериться Виту, надо, чтобы он отчетливо представил свое положение со стороны, правильно оценил его.

     Кроме того, важно, чтобы «сценарий» побега прежде вызрел в моей голове и мне самому стало понятно, что должен делать я, а что должен делать Вит. Необходимо, чтобы задуманное постепенно перекочевывало в голову моего юного друга уже как совершенно ясный, лишенный и тени сомнения план.

     Наконец, необходимо не просто готовиться к побегу, идеей побега нужно загореться и суметь добиться, чтобы ей загорелся Вит.