Билет 31

(1955 год)

Итак, начались занятия уже в седьмом классе (1954–1955 годы).

Валюшка действительно стала жить у дяди с тётей, а я осталась старшей.

Конечно, сварить обед я могла, заранее принести дрова, своевременно истопить печь, проверить уроки у младших, накормить их ужином, уложить спать. И обязательно приготовить свои уроки. В первое время я как-то незаметно для себя переживала свой недосып, который при сложившихся обстоятельствах был естественным. Но именно в такой сложный год я почувствовала необходимость учиться не ниже четвёрки. Дефицитом стало время.

Ночью, дописывая свои задания, я иногда ловила себя на том, что в моей голове стоял звон. Тогда я и поняла на себе, что такое звенящая тишина.

Именно в 1954 году началось совместное обучение мальчиков с девочками. Именно в седьмом классе начались наши симпатии. Именно из этого класса уезжал так близкий для меня мальчик. В то время мы были очень скромны и стеснительны. У нас не было даже элементарных телефонов. Мы никогда не говорили с мальчиками о своих чувствах, но дрожь в голосе выдавала нас с головой.

Однажды, выйдя с гурьбой одноклассников из школы, этот мальчик подошёл ко мне и спросил:

— Лида, ты где живёшь?

— Я? Вот в этом доме, — сказала я, показав на свой дом 7/19 по проспекту КИМа. Если бы я знала, что он уезжает в этот же день, я бы написала ему адрес. А он мне сказал, что очень торопится и уезжает с семьёй, потому что отец — кадровый офицер. А будут жить они в городе Лида, недалеко от Гродно.

— Вот тебе и раз, — сказала я, — это здорово! Значит, ты меня никогда не забудешь! — ведь я решила, что насчёт названия города он пошутил. Но позже, разбираясь с картой, нашла не только город Гродно, но и город Лиду рядышком.

Мне неудобно было спрашивать его адрес у классной руководительницы. А наши ребята дразнили меня его письмами, так как, зная их адреса, он писал им письма и у всех спрашивал мой. И я ещё много лет ничего о нём не знала.

Зима в том году была очень морозная. Дрова были напилены, но не наколоты. И получилось так, что мои кисти получили обморожение 2-й степени. Спасибо, что соседка Вика, которая была постарше Вали на один год, отвезла меня в травмпункт, где я получила медицинскую помощь, и ещё две недели на моих руках были повязки.

В тот год я, конечно, повзрослела и вела свой дневник, а позже, перечитывая его, стала понимать, как мы меняемся. Именно в этот год я научилась каждый день отчитываться сама перед собой за свои действия.

Итак, прошёл учебный год, пришло время экзаменов.

Родители взяли младших детей к себе в Белоостров, и на время своих экзаменов я осталась одна. Я по-прежнему не умела пользоваться шпаргалками, поэтому старалась как могла. Результаты были хорошие.

И настал день последнего экзамена — географии. Я считала, что все билеты выучила наизусть. Да ведь так и было. Поскольку я была одна и всё выучила, я зазвала к себе Нину Лазареву, встретившись с ней на консультации, и предложила ей разобрать вместе с ней каждый вопрос, а утром пойти первыми на экзамен. (Мы жили в одном доме, и её мама разрешила остаться у меня на ночь.)

Всё было хорошо. Мы были в первой смене, и все ребята нашей смены находились в классе. Кроме нашей учительницы по географии на экзамене присутствовали ещё две незнакомые. Сколько я себя помню, я никогда не подсказывала словами, в лучшем случае могла на пальцах показывать текст специально созданной нами азбукой для немых.

А здесь со мной произошла какая-то беда.

Как только я замечала, что, подготовившись на месте, кто-то из ребят или девчат начинал путаться или напряжённо молчал, я здесь же начинала шептать подсказку. Сначала пронесло. Всё получилось. Потом через пару ребят опять помогла. Учительница, которая не наша, предупредила меня, что если я ещё раз подскажу, то экзамен буду сдавать осенью. Я встала, извинилась, и мне разрешили сесть. Всё равно мне было приятно, что успела помочь. Помню, что в этот день со мной за партой сидел Валера Чириков, который был поражён моим поведением и пытался остановить меня, говоря: «Ты что, обалдела? Ну что с тобой?» — Это оттого, что такой меня ещё никто не видел. Да я и сама вроде опомнилась.

Но тут пришла очередь отвечать Нине Лазаревой, с которой мы проштудировали все 30 вопросов. И когда она вытащила билет и села готовиться, я видела, что она что-то писала. Я думала, что она полностью готова. И вдруг у доски она стала «плавать».

Я не выдержала и успела шепнуть ей два ключевых слова. Она кивнула головой и стала оживлённо отвечать. А после этого всё та же незнакомая мне учительница потребовала, чтобы я вышла из класса, и сказала, что сдавать экзамен я буду осенью.

Встав у парты, я пыталась оправдаться, что накануне вечером Нина рассказывала мне эту тему, что она её прекрасно знала, просто она не выспалась. На что эта же неизвестная учительница сказала, что с Ниной всё в порядке, а вот со мной она встретится только осенью, а пока мне надо покинуть класс.

Я вышла из класса и поняла, что крепко попалась. На первом этаже увидела дежурную учительницу. Оказалось, это наша классная воспитательница Вера Михайловна Семёнова-Тян-Шанская. Это была замечательная, трудолюбивая и справедливая женщина. Я поведала ей о своей беде и попросила, чтобы она выпросила у этой новой учительницы разрешения сдать экзамен сегодня.

— Ну хорошо. Попробую договориться, — сказала Вера Михайловна и вошла в класс.

Выйдя из класса, Вера Михайловна сказала мне:

— Да, сдать разрешили, но только во вторую смену и последней, а также оценка будет снижена на балл.

— Хорошо, я согласна, — ответила я. Вера Михайловна спросила меня:

— Ты не боишься?

— Нет, конечно, я всё выучила наизусть, и карта у нас даже дома есть, — я рассказала ей, как всё пересказывала Нине Лазаревой.

— Ну ладно, хоть с Ниной всё в порядке. Ну что, я пойду скажу, что ты согласна на условия?

Я кивнула головой. Но если учесть то, что, кроме утреннего стакана чая, в моём желудке ничего не было и что за это время я пережила страх, конечно, внутри себя я чувствовала натянутую струну, которая могла лопнуть в любой момент.

И наконец в конце второй смены сдачи экзамена назвали мою фамилию, назвали последней.

Я подхожу к столу с билетами и вытаскиваю билет номер тридцать один! «Господи, что это? Ведь у меня проштудировано ровно тридцать билетов!» — пронеслось в моей голове.

Но спрашивать кого-либо из присутствующих об этом я уже не посмела. И только я успела сесть за парту для подготовки, как у меня началась такая дрожь, что ко мне подскочила наша учительница Валерия Николаевна и предложила вызвать врача, но я, конечно, отказалась. Хотелось скорее закончить эту историю.

Я взяла себя в руки, вспоминая, как папа рассказывал нам о том, как вести себя на экзамене, если в билете попалась неизвестная тема, и вспомнила всю последнюю информацию по этому вопросу, что слышала по радио и читала в газете.

Мне сказали, что я молодец, но если я скажу, что со мной сейчас было, то они мне поставят пять, а если нет, то надо подумать.

А мне снова стало так плохо, что уже было всё равно, что говорят, что решают. В класс вошла Вера Михайловна, увидела, что мне очень плохо. Подошла ко мне и, подавая руку, чтобы помочь встать, сказала членам комиссии:

— Раз она вам всё ответила, я забираю её, пока она здесь не упала. Извините.

И, поддерживая меня, вышла со мной из класса. Больше не помню ничего, но помню своё удивление тому, что я оказалась в квартире у Веры Михайловны. Как она меня везла? А она мне сказала:

— Ничего не спрашивай. Вот, немного покушай. Или можешь сначала попить немного, потом поешь. Голодной я тебя не выпущу, ты опять где-нибудь упадёшь.

Мне было неудобно, но при этом тепло и уютно.

Жили они тогда на 8-й линии Васильевского Острова, между Средним и Большим проспектами. На доме № 39 до сих пор осталась табличка о проживании там географа, многогранного учёного Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского.

Я спросила о новой учительнице, которая присутствовала на экзамене и была такой суровой. Оказалось, что эта женщина — представительница РОНО.

— Ты умная девочка — значит знаешь, что человек должен научиться не только выигрывать, но и проигрывать. Но от этого ты никогда не будешь хуже, потому что ты всегда честно стремишься к цели. И кто его знает, откуда взялся этот билет под номером тридцать один. Не горюй, что бы тебе они ни поставили, знай, что это не приговор. Старайся не обижаться, обиды уносят здоровье. А завтра настанет новый тёплый день — и всё будет хорошо.

Позже я узнала, что за год мне поставили «три», хотя за четверти стояли пятёрки и одна четвёрка.

Конечно, это было не очень справедливо, но география не перестала интересовать меня. А когда мы заканчивали уже десятый класс, меня приглашали на географическое отделение в Университет имени Жданова — так назывался прежде наш Ленинградский государственный университет. А Василеостровский райком комсомола выдал мне комсомольскую путёвку в Университет на географический факультет.

Но это уже другая история.

А Вера Михайловна Семёнова-Тян-Шанская запомнилась навсегда, она часто брала меня в театр, всегда бесплатно. Для меня это было большим праздником души.

В тот учебный год она кроме исполнения функции классного руководителя нашего класса являлась учителем английского языка нашей школы — сначала № 29, а через год — № 34, в связи с тем, что детей, рождённых в военные годы, стало меньше, а в здании школы № 29 разместился закрытый детский интернат № 2. Двоюродная сестра Веры Михайловны — Анфиса Николаевна Семёнова-Тян-Шанская, биолог по образованию, — тоже работала в школе № 34, в переулке Каховского, но преподавала ботанику.

От Финского залива школу отделяла войсковая часть. А напротив войсковой части и большого пришкольного фруктового сада, в котором бескорыстно трудилась Анфиса Николаевна, находится обелиск декабристам. А рядом — лавочка, на которой мы в юности слушали шум прибоя, строили красивые и смелые планы на будущее. Я помню, какие мы были наивные, доверчивые, свято верящие в справедливость. Стремясь к познанию жизни, считали это основным смыслом в ней.

17.12.2015