Психология дело тонкое

(1955 год)

    Сколько бед могло случиться с нами,
    Если бы не острый язычок,
    Если бы не скрипочки смычок,
    Что заставит замолчать цунами!

В 1955 году я училась в 7-м классе. Мы жили в Ленинграде на проспекте КИМа в большом кирпичном пятиэтажном доме. В таких домах не было парового отопления. В больших комнатах стояли огромные голландские печи, а на кухне стояла большая плита, сложенная из кирпича.

Её можно было топить и готовить пищу. Но люди готовили на примусах и керосинках. А дрова использовали для отопления комнат. Для дров были выделены сараи, для каждой комнаты.

Моя старшая сестрёнка ушла жить к дяде (папиному брату), потому что поступила учиться в техникум, который находился близко к их дому.

Родители жили в Белоострове, потому что там хозяйство — корова, поросёнок, куры. Я оставалась за старшую, а младшими были брат и сестра (брат младше меня на 3 года, а сестрёнка на 6). Поэтому не кому-нибудь, а именно мне досталось колоть дрова и носить их на пятый этаж.

Мама заезжала к нам через день, чтобы завезти нам молоко. А я разносила его по адресам тех, с кем у мамы была договорённость о продаже молока.

Пришло время трескучих морозов. И пока я колола дрова да носила вязанки дров на пятый этаж, разгулявшийся мороз приморозил мне кисти рук. А рукавички мои были уже старенькие.

В тот же день наша соседка Вика, что старше меня на четыре года, отвезла меня в травматологический пункт. Мои нарывы обработали и на кисти рук наложили мазевые повязки на две недели.

На обратном пути из травмпункта, уже подойдя к своему дому, я решила зайти в продуктовый магазин. Рассматривая продукты на прилавке, я почувствовала, что в карман моего пальто запущена чья-то рука. Я не стала своим возмущением привлекать внимание покупателей, а приблизилась к парню и тихонько, только для него, сказала:

— У меня там ничего нет, даже копеечки.

— А зачем пришла? — спросил парнишка, рука которого находилась у меня в кармане.

— Жрать хочу, зашла понюхать. Видишь, повязки на руках? Дрова колола, вязанки носила на пятый этаж — и отморозила их.

— Ну ладно, извини, — ответил парнишка, вынимая руку из моего кармана, — теперь тебя никто не будет обижать. Я — Митька Василевский.

— А я — Лидка Виноградова. Спасибо, Митька. Пока, — и пошла к выходу из магазина.

А там из таких же голодных мальчишек, как Митька, стоял живой коридор до двери на выход. Я слышала, как по цепочке передавали друг другу: «Эту не трогать».

Вот так от наших голодных мальчишек я получила знак уважения.

Жить городским детям после войны было намного голоднее, чем тем, у кого родители имели в пригородах подсобное хозяйство. Хотя зимой даже нам не всегда было легко с питанием. Да ведь ещё и не у всех ребят были живы родители.

А наша мама кроме большого хозяйства, которое она вела (корова, поросёнок, куры, овощи, ягодные кусты и плодовые деревья), ещё шила нам всё вплоть до школьной формы.

Низкий поклон тем людям, которые в послевоенное время своим нечеловеческим трудом сохранили жизнь своим детям, то есть сохранили следующее поколение нашей страны. Как сложилась Митькина жизнь? Жив ли он сейчас?

26.05.2014