241. Иисусовы заповеди как средство обмана

241. Иисусовы заповеди как средство обмана в арсенале вора.

Пока этот старый земной мир существует, все люди имеют прежний настрой на обогащение за счёт ближнего, когда, грубо говоря, самые хитроумные смотрят, как бы кого обвести, обмануть. Никто не думает о том, чтобы, как сказал Иисус, отдать ближнему последнюю рубашку. Ещё раз вспомню нашего ковровского прозаика и журналиста Славу Баклановского, который отдавал родственникам всё, что те ни попросят. Простудился он, потому что всю обувь раздал, ноги промочил холодной осенью и умер в больнице. Его судьба это как наглядный пример жизни будущего человека в старых условиях. После строительного техникума Слава работал мастером на стройке. Был тогда такой девиз «экономика должна быть экономной». Начальство требовало, экономии ради, выкладывать стены, где, на их взгляд, позволяла конфигурация, с пустотами. Слава воспротивился этой их экономии. Вроде бы, он точно прав: есть чертеж, в котором конструктор всё предусмотрел и, в соответствии с расчётами, указал толщину стен. Уволили Славу с такой записью в трудовой книжке (несоответствие), что нигде больше в городе его на работу не взяли по специальности. Тогда он поступил в лесной техникум. Устроился на работу лесником. Думал, в лесу начальства нет, кирпичей – тоже, красть нечего. Однако оказалось, что лес это такой товар, что ещё лучше кирпичей. Уволили из лесников, потому что он, как попугай в юмористической сценке у Хазанова, молчать не мог, когда что-то где-то не так. Параллельно он ещё прославился на весь город тем, что встал на защиту дороги, ведущей из города в лес (её собирались застроить дачами и садами). Дорогу отстоял для народа. До сих пор по этой дороге ходят в лес и ездят в ближайшие деревни на машинах люди. А Славе, поскольку в Коврове его уже очень хорошо знали, пришлось перебраться в соседнее Камешково, где взяли на работу корреспондентом в местную газету. Его рассказ «Жеребенок» я до сих пор помню, хотя больше тридцати лет прошло с той поры. Рассказ опубликовали в местной газете «Знамя труда». На редкость душещипательная история о несчастном жеребенке. Жалость такая проникновенная обнаруживается в рассказе, что ничего подобного я ранее не переживал. Словно бы свою судьбу воплотил автор в животном. Вспоминается в связи с этим лишь «Холстомер» Толстого. Тоже рассказ о несчастливом животном, тоже аллегория с судьбой человека, несколько более развернутая, вплоть до самой кончины лошади и её бывшего хозяина Серпуховского, который в молодости вёл разгульную жизнь, продал лошадку и вот на старости лет опять вдруг объявился, вероятно, по воле автора, для сравнения человеческой жизни с жизнью животного. Пользы ни от той, ни от другой жизни никакой, даже более того – пользы от человеческой жизни Серпуховского ещё меньше, чем от лошадиной, поскольку мясо умершей лошади съедят собаки и волки, а человека оденут в парадный мундир и закопают в землю, как о том говорит сам автор. Очевидно, размышлял Толстой к этому времени о судьбе человека вообще, которая так же, как судьба лошади, зависит от хозяина, с тем отличием что своего следующего хозяина лошадь видит, а человек – нет. Чувствовал Толстой, что есть над ним Хозяин, да не один, меняются они, но как с ними разбираться, это вопрос, над которым он трудился, разрабатывая подходы, до конца своей жизни. Так и умер со словами «искать-искать».

Искать надо человеку ту дверь, которую искал Толстой и не нашёл. А чтобы навести человека на правильный путь, создаёт Бог ситуации если не с самим человеком, то вот с лошадью: рассказали Толстому историю Холстомера за тридцать лет до того, как написал он свою повесть. В «Холстомере» однако нет такого проникновения в жалость, какая есть у Славы в «Жеребенке». Вероятно, в самом Славе эта жалость к себе была. А была ли жалость к себе у абитуриентки Литинститута из Иванова, которая удивила меня точно таким же рассказом с тем же названием?! С этим рассказом она прошла творческий конкурс в Литинститут. Запомнил я её ещё и по тому, как  лихо посылала она мужиков за водкой. Сексапильная она была такая, что мужики по мановению её ручки с радостью бежали к таксистам. В её комнате в общежитии  компания пила и веселилась каждый вечер. Как-то не очень верится, что была обижена судьбой девица. Однако и Холстомер был очень хорошей лошадью, быстрее других скакал, вот только пегим цветом шерсти его Бог обидел да ещё безответностью. Все, даже молодые лошадки, не могли  пройти мимо, чтобы не толкнуть его. Почему Холстомер не отвечал, об этом я могу судить по себе. В начальной школе по дороге домой ко мне пристраивались Вовка с Яшкой, хулиганистые ребятки. Хотелось им потолкать меня. На их толчки я тоже, как Холстомер, не отвечал. Почему? Потому что не было во мне их злости. Ни  они мне ничего не сделали такого, чтобы драться с ними, ни я им, если не считать того, что учился я на одни пятерки и был самым лучшим учеником в школе. Обидно мне было из-за этой несправедливости так, что я с трудом сдерживал слезы, думая только о том, как бы не потекли они.

Теперь опять вспомню Иисуса Христа, который предлагал на удар по одной щеке подставить вторую. Предлагал он всё это с перспективой на ту жизнь, о которой я сейчас говорю как о будущей жизни, когда начнется Эволюция. А пока идет Инволюция, надо на удар отвечать ударом, как заповедано в Ветхом Завете, и не давать просящему вообще никакой рубашки, не то что последней. Иначе, как Слава, умрёшь. Есть в технологии старой воровской жизни такой прием, когда вор прикидывается больным и стонет на обочине, как это сказано у Иисуса в притче, где добрая самаритянка откликается на зов. А вор между тем только и ждет, чтобы к нему наклонились – и ножичком вжик под ребрышко. Сейчас на примере войны Запада с Россией обнажается эта свойственная капиталисту черта характера, когда он думает лишь о том, как заманить, обмануть, выгадать. Параллельно обнажается характер русской нации, которой свойственно не нападать ни на кого, а наоборот – делиться с соседом тем, что есть. В Советском Союзе, повторю, люди в РСФР жили хуже всех потому, что в первую очередь снабжались другие республики.