Апполинарий Славненький

   -Значит интересуетесь от куда у деда имя такое странное - Апполинарий Славненький? Ну, давайте расскажу, раз интересно. Славненький, это ни то блатная, ни то партийная кличка деда, - начал свой рассказ Иваныч. – Первый раз он на каторгу за что-то уголовное попал, еще пацаном. Украл что-то, что ли? Там познакомился с социалистами. Попал под влияние, проникся. Второй раз уже, как политический пошел, кандалами брякать. После 1905 года. Пожизненная ссылка в нашей губернии. Работал грузчиком в порту на Ангаре и вел агитационную деятельность. Был снова арестован, но до суда не дошло. Свергли царя. В перерывах между тюрьмами успел жениться на бабушке, а в девятьсот восьмом у них родился отец. В Гражданскую дед стал комиссаром полка. Героически погиб в боях за Советскую Власть в 1920 году. Отцу двенадцатый год шел, он деда и не знал почти. «Большой, сильный и громко смеялся. Весело с ним было», - все воспоминания. В 1922 году от тифа умерла бабушка.
   Отец уже с двенадцати лет на заводе работал, а как один остался, так там, в казармах при заводе и жить стал. Условия, конечно, гадские. Теснота, двухъярусные нары, духота, вонь – антисанитария полная. На отдельное жилье, даже на коморку под лестницей его зарплаты не хватало. Ее и на питание нормальное бы не хватило. Даже на ненормальное, просто живот набить и то мало. А здесь питались в складчину, несколько человек на один котел. Не голодал, по тем временам уже хорошо. В школе поучиться не довелось, но читать писать умел – бабушка постаралась. Даже таблицу умножения знал. По тем временам сильно грамотный.
   Когда Советская Власть установилась, началась борьба с безграмотностью. Он в четырнадцать лет сразу в четвертый класс школы рабочей молодежи поступил, или как там она тогда называлась? Рабфак? Не важно. Тогда же его к станку поставили, учеником токаря. Где-то в это же время в местной газете сослуживец деда воспоминания опубликовал, да упомянул в них о героическом комиссаре с такой замечательной фамилией. Славненьких у нас немного, отца – сына героя борьбы с беляками быстро нашли. И началось! Комсомол. Активная жизненная позиция, даже вопреки желанию активиста. Опять же токарь он, как принято говорить: «от Бога». Через два года уже был бригадиром молодежной бригады. Мама к нему в бригаду по комсомольской путевке учеником пришла. Он ее сам учил, да так и приучил, или она его. Мама на три года старше была. Это их не смутило, и в двадцать шестом году у них родился первенец. Жить стали у маминой мамы. Бабушка идеальная теща. В отце души не чаяла: «Он у меня такой славненький». Ну и он мужик работящий с правильными руками. Дом старенький, еще до большого пожара построенный. В наш угол огонь не пришел, повезло. Бабушкин дед строил. Родовое гнездо, считай. Нижние венцы подгнили, так отец их поменял. Крышу отремонтировал. Не один, конечно, вся бригада помогала, забор поправили. Опять же, участок хоть и не большой, но сотки четыре под огород было. Овощи огородные все свои. У бабушки все было очень рационально организовано. На пропитание всегда хватало. Даже в войну не голодали, так что бы сильно. Спать голодными точно не ложились, хоть и по карточкам все было. Вот, картошкой, - Иваныч поднял на вилке зажаристую картофелину. – Доедали.
   Замолчал, задумавшись, или вспоминая. Тишину никто не нарушал. Митька очень тихо вылез из-под стола и уселся на стул. Иваныч собравшись с мыслями, продолжил:
   - К сороковому году в семье уже было семь детей: сын и шесть дочерей. Воспитанием занималась в основном бабушка. Родители молодые коммунисты, бригадиры – передовики. Мама женскую бригаду организовала, тогда модно было. Их одним указом наградили орденами «Знак Почета». Многодетные орденоносцы были делегированы на партийную конференцию в Москву. Прям как в кино. Мама сильно идейная была, речи правильные толкала, ее, по возвращению, парторгом цеха избрали. Отец, тот все больше по рационализаторским предложениям, - еле выговорил, сейчас молодежь и не знает, что это такое. Иваныч вздохнул. – У него этих предложений десятка два, а то и больше накопилось. Вот такая кипа бумажек, - Иваныч развел большой и указательный пальцы правой руки почти на полную, показывая толщину «кипы». – И даже несколько патентов на изобретения. Знаний не хватало, он только семилетку закончил. Решил в техникум поступать, а тут, война.
   Завод оборонного значения, у отца бронь была. Он все пороги оббил, что б на фронт отпустили. Отвечали, мол, некем вас заменить. Вот отец и решил, что сын заменит. Сына за три месяца обучил, старшая дочь тоже к станку встала. А тут как раз лозунг: «Заменим наших отцов и мужей ушедших на фронт». Попали наши в кинохронику. Брат с сестрой на станках работают, мама с орденом на груди рядом со своим станком речь двинула. Отец с двумя кубиками в петлицах тоже что-то правильное сказал, о том, что на фронт уходит спокойным за родное предприятие, оставляя его в надежных руках. Всё правильно сказали.
   Отца сына комиссара, орденоносца, коммуниста, тоже в замполиты определили. Ускоренные курсы и вперед.
Во время войны мама стала парторгом завода. Бывший парторг тоже на фронт ушел. И на станке план перевыполнять продолжила. Дома, практически не появлялась, жила на заводе. Домик у нас хоть и небольшой, но когда в город стали прибывать беженцы, приняли жену офицера с двумя дочерьми близняшками. Мама ее на завод нормировщицей устроила. А в сорок третьем году почтальон принес ей сразу два казенных пакета – похоронки на мужа и брата. Она только охнула, и остались близняшки сиротами. Маме предложили их в детский дом оформить, но мама с бабушкой решили, что сами смогут вырастить дочерей героев павших за Родину. И стало у нас в семье восемь дочерей. Бабушкин дом как раз им достался. Мы все разъехались кто куда, а они остались. Потом их мужья на участке второй дом поставили, огорода почти не осталось, зато квартирный вопрос решился. Сейчас там уже их внуки живут. Вот как бывает.
   В сорок четвертом брат вторую сестру вместо себя к станку поставил и на войну ушел. Его, как потомственного комиссара, естественно, на ускоренные курсы младших политработников отправили. Война заканчивалась. Мама надеялась, что повоевать он уже не успеет. Успел. Погиб летом сорок пятого в боях с японцами.
   Так они все мое детство рядом со мной пробыли. Портреты. Портрет брата, младшего лейтенанта, а перед портретом подушечка красная с медалями «За отвагу» и «Победу над Японией» - посмертно, гвардейским и комсомольским значками. Портрет красивой женщины. Я, когда маленьким был, думал, что она сказочная принцесса, на подушечке комсомольский значок. Портрет ее мужа – капитана артиллериста, еще со шпалой в петлице. Награды его дочерям военком лично передал: два ордена и три медали. И портрет её брата, молодого парня в кепке и тенниске, рубаха такая, светлая с коротким рукавом. Довоенная еще фотография. Ни чего от него не осталось. Прямое попадание мины. Если бы ни пол взвода свидетелей, числился бы пропавшим без вести. Потом сослуживец, которого эта мина ранила, осколок прислал, который из него вытащили. Вот на подушечке этот осколок и комсомольский значок лежали. Вот так, - Иваныч обвел взглядом притихший народ за столом.
   - Та чего же раньше не рассказывал? – спросил Лукич.
   - Да, вроде, незачем было. А сегодня что-то вот, разговорился.
   - Иваныч, не томи. Давай дальше, интересно же, - попросил Митька.
   - Ну, слушайте, раз интересно. Похоронку на старшего брата родители уже вместе получили. Отец в июне сорок пятого вернулся. Майор, замполит полка. Три боевых ордена: «Красного Знамени», «Красной Звезды» и «Отечественной Войны» II степени. Сразу на завод к станку, руки, говорил, стосковались. Первого сентября в вечернюю школу пошел, за полным средним образованием. В институт собрался. А в конце сорок шестого года у них появился я.
   В сорок восьмом году отец в возрасте сорока лет получил, как сейчас говорят, аттестат зрелости. Созрел, стало быть. И сразу же поступил заочно в институт, - Иваныч выдержал паузу, создавая интригу. – КУЛЬТУРЫ, - выдохнул он, обводя собравшихся веселым взглядом. – Когда он меня Апполинарием записал, мама долго ругалась, а называла его не иначе, как «отец Апполинария». А поступление токаря передовика в институт Культуры, поразило не только маму.
   Я уже большенький был. Отец как раз на сессию уехал. Мама думала, что все дети уже спят, бабушке на кухне жаловалась. Даже не жаловалась, выговаривалась, накипело, видать. А я не спал. До этого я не задумывался, что у меня имя странное. Имя как имя. А мама тихонечко так, почти шепотом говорит, как сейчас помню, видать сильно меня поразило:
   «Вот, вроде грех жаловаться. Вернулся живой, здоровый, почти. Работящий, непьющий, зарплата у него хорошая, но, как-то сильно его контузило. Надо было додуматься родного сына так назвать! Что за имя вообще такое? Откуда взял?  А институт этот», - мама тяжело вздохнула: «Культуры. Народ смеется».
    Бабушка успокоила:
   «Смеется, не плачет. Напридумывала ты себе дури всякой. У каждого свое для души».
   «Мам, души нет».
   «С Чеховым поспорь. У всего душа есть. А у человека подавно. Ты вот речи эти свои по ночам пишешь да с трибун толкаешь. Он тоже глупостями непонятными занимается. Для души это все, отдохновение его. Не пьет, не бьет, тебя и детей любит – мужик хороший. И не забивай себе голову глупостями. Радуйся, что так с мужем повезло».
   Они еще долго разговаривали, а я больше не помню ни чего. Вот, то, что с именем моим, что-то не так – меня сильно зацепило. А на следующий день стал всем говорить, что меня Петькой зовут. Даже учителя в школе так звали, в аттестате чуть Петром Ивановичем не записали. Я когда паспорт получал, имя думал поменять, но отец так на меня глядел. Ну, как я мог? Любил я его очень, да и сейчас люблю.
 В пятьдесят третьем отец окончил институт с красным дипломом и поступил в аспирантуру, заочно, а в день моего десятилетия защитил кандидатскую диссертацию. Токарь – кандидат искусствоведения. К маминому удивлению его пригласили сразу в три места преподавать: в Государственный университет, в Педагогический институт и в Театральное училище. Нарасхват оказался, а с таким количеством совместительства, заработок даже больше, чем на заводе выходил. Мама ворчать перестала. Интересно они жили. Мама ворчит, а отец не перечит, улыбается глуповато и делает все по-своему, как решил. Вот у меня так не получалось. Я, если что ни по мне, разорусь в ответ и вообще ничего не делаю. А он делал, всегда делал.
   Несколько лет отец пытался все успеть: и преподавал, и на заводе работал, только от бригадирства отказался. На заводе как раз переоборудование проводили. Новые станки осваивали, очень ему интересно было. Провели и освоили в предельно сжатые сроки. На награды тогда не скупились и у отца орден «Трудового Красного Знамени» появился, а маму орденом «ЛЕНИНА» наградили. Этот момент я очень хорошо помню. Как меня тогда гордость распирала. О!   
   На девятое мая мы всегда гулять ходили на площадь Кирова и набережную. Отец надевал парадный мундир. Ему, как диссертацию защитил, подполковника запаса присвоили. Мама тоже в парадный пиджак облачалась. Идем, они все такие красивые со всеми наградами на груди и я с мороженым. Красота. Отцу форма очень шла. Часто замечал, как женщины на него оборачивались, особенно когда он в форме.
   Сестры все уже взрослые, активные в маму. Шесть сестер и все на ударных стройках союзного значения. Что они только не строили: города, заводы, плотины ГЭС. На месте не сиделось. Достроят и на следующую стройку века. Так до самой старости – комсомолки. Но все, кто мог вырваться, на девятое мая у нас собирались. Семейный праздник, даже до того, как официально праздником сделали, с выходным днем. Вот близняшки, те никуда не рвались. Всегда с нами. Различий между своими и приемными детьми никто: ни родители, ни бабушка, ни мы дети – не делали. Фамилии разные, ну и что с того? Все наши, все свои родные. Особенно для меня. Старшие все разъехались, а близняшки всегда со мной. Пока маленький был, они со мной играли – возились. Постарше стал, в школу пошел – уроки помогали делать. Отец, когда с войны вернулся, их так же, как своих обнял и поцеловал, так и познакомились. Он вообще очень добрым был. Я не понимал, как так пацанов отцы пороли? Ни разу такого не было.
   Вот мама та да. И то, только разок провела основательную воспитательную работу. Такую, что попа цветной стала. Я в войну играл, ну, и естественно, герой. Наградил себя. Награды с подушечек поснимал и наградил. Мама, когда увидела, о-ох. Я такого страшного лица у нее никогда не видел. По заду крепко прилетело, но боли совсем не помню, а вот лицо ее ужасное помню. Потом вместе, обнявшись, сидели, ревели. Впятером: мама, я, близняшки и бабушка. Больше наград не касался. А во всех остальных случаях мама воспитательную беседу проводила. Так душу могла вывернуть, что лучше б выпорола. Настоящий парторг.
   В шестидесятом году отец с завода окончательно ушел, а через пять лет защитил докторскую диссертацию. Преподавал много, в трех учебных заведениях. До самой смерти. Мама уже на пенсию давно ушла, здоровье стало подводить, а он на здоровье не жаловался. Пришел с экзаменов. Прилег перед ужином отдохнуть и всё. Шестьдесят семь ему было. Вот так.
   Так что фамилия у меня прославленная, грех от такой отказываться. А имя – так отец хотел. Любил, да и люблю я его очень.