Считает враг морально мы слабы

Считает враг морально мы слабы.
Рассказ автор Серяков Николай.

13 Сентября 1999 года Москва улица Гурьянова 13.
Темная ночь ложилась бархатным одеялом на вечернюю Москву. Москва жила своей жизнью мегаполиса. Наступал праздник – день танкиста. И два друга, два майора танковых войск отмечали его, играя в бильярд и вспоминая былое.
 Медленно расставляли шары на зеленом сукне бильярдного стола. Они принялись  готовить кии для игры, а над ними словно в каком виртуальном эфире кто-то расставлял их души, души их друзей и врагов, и бил в них шаром времени. И этот кто-то был их судьбой, которая била в их души, добром и злом не щадя никого. Только одних она награждала величием и славой, а других позоров и забвением, а чья душа попадала в лузу после удара, ее хватали ангелы и несли на суд божий, праведный и справедливый, отправляя ее в ад или в рай.
Удар 8
«Ну что ж, Кирилл Алексеевич, ваша очередь наносить удар» - сказал один майор другому. Кирилл Алексеевич немного выждал, и ударил резко, и точно в шар 9. Шар 9 отлетел от борта, задел шар 8, и шар 8 ударился в шар 7, а тот покатился в кучу шаров, стоящих у правой лузы. 5 августа 1984 года город Потсдам, Восточная Германия. Старший лейтенант Бурмистров заступал в караул Потсдамского гарнизона. Постов было много и гарнизоные склады боеприпасов, и гауптвахта, и радиостанция  с громким названием «Волга». Как обычно, после развода и принятия караула, разводящие развели часовых  постам и наступила ночь. Ночь в карауле всегда проходит по-особенному, когда Потсдам засыпает и шум города уходит до утра. Как-то хорошо думается, дышится и вспоминается былое. Бурмистров вдруг явственно почувствовал, что ему не хватает Лёхи Шевченко, просто не хватает и всё, как будто его лишили чего-то важного и нужного. Нет, жить без закадычного друга он, конечно, мог, но это была не та жизнь, которую он хотел, и тоска медленно, но верно скребла его душу, расписывая в его памяти радостные события и приключения, которые он перенёс вместе с Лёхой. Как и положено, в 4 часа утра он отправился спать, оставив вместо себя помощника начальника караула, сержанта Стародубцева. Встал он как положено в 8 часов. В 8 часов 20 минут ему вдруг позвонил дежурный по гарнизону и в трубке он услышал следующее: «Твой часовой открыл огонь, двоё убитых, один тяжело раненный, ещё двоих задержала полиция, поднимай караул в ружьё». Команда в «Ружьё» и уже через две минуты свободная караульная смена сидела в кузове военного грузовика ГАЗ – 66 и он нёс их к дверям радиостанции «Волга», ведь именно там произошло нападение. Всё произошло ровно в 8 часов, сотрудники радиостанции спешили на работу, пятеро немецких крепких парней из неофашистов затесались в толпу служащих и начали крушить советских граждан цепями и дубинками, пуская в ход ножи и кастеты. Часовой стоял у входа, как положено, в каске и с автоматом с пристёгнутым штык-ножом. И как положено по уставу, рядовой Ахметов сделал предупредительный выстрел вверх, крикнув в толпу «ложись». Понятное дело наши русские служащие знали язык и легли все сразу. Немецкие парни русского языка не знали, это их и погубило. Они остались стоять и наносить удары ногами и железными прутьями по телам лежащих людей. Рядовой Ахметов, как его учил старший лейтенант Бурмистров, прицелился и произвёл точный выстрел в одного из неофашистов. Пуля попала прямо в лоб и была со смещённым центром тяжести. Это обстоятельство привело к тому, что пуля вылетела через ухо и неофашист, раскинув мозгами, умер мгновенно. Рядом стоявший его друг упал на мостовую и стал кричать рыдая. Двое других кинулись на часового, а пятый бросился наутёк. Часовой Ахметов принял неожиданное решение, он сперва подстрелил убегающего неофашиста, как он потом писал, что так его учил старший лейтенант Шевченко, сперва мочить убегающих, а потом нападающих. Нападающих он сперва ранил, а потом для верности проткнул штык-ножом, как бабочек для  гербария. Когда приехал старший лейтенант Бурмистров, с разводящими и четырьмя солдатами, Ахметов стоял на посту, весь в крови, рядом с ним лежали два раненных парня и вопили словно резанные свиньи, все служащие лежали на земле, боясь поднять голову, тишину взрывали истошные крики напуганного до смерти неофашиста, поодаль стояли полицейские машины, не пуская толпу зевак, которая быстро понабежала из близлежащих домов. Да что не говори, а такое не каждый день увидишь. Подъехали две машины медицинской помощи, врачи бросились оказывать помощь пострадавшим, но полицейские их не пустили. Все ждали, когда сменят с поста часового Ахметова, который устроил всё это кровавое зрелище. Разводящий сержант Лавинда отлично выполнил приказ и показательно снял с поста рядового Ахметова под камеры немецких фотоаппаратов. После смены с поста часового, старший лейтенант Бурмистров махнул рукой и полицейские, совместно с медработниками начали делать свою работу. Служащие радиостанции «Волга» наконец-то начали вставать с земли и стали бурно обсуждать происшествие, в котором они приняли участие. Все события вдруг потекли как в замедленной съёмке. Приехал военный прокурор, командир полка. Прокурор потребовал, чтобы часового Ахметова изолировали в отдельное помещение для допросов, и для этих же целей потребовал, чтобы сменили начальника караула. Командир полка долго и внимательно читал объяснительную рядового Ахметова и старшего лейтенанта Бурмистрова. И одно предложение в объяснительной рядового Ахметова вывело его их себя, а предложение было таким. «И как меня учил лейтенант Шевченко, сперва мочи убегающих с поста, а потом нападающих, если у них нет огнестрельного оружия, а если есть, то мочи самых опасных, тех, кто может тебя завалить в первую очередь». «И опять друг твой Шевченко тут нарисовался, ну уж думал наконец-то от него избавился, просто праздник. «Освобождение полка от старшего лейтенанта Шевченко», а тут он снова возник, словно птица феникс. Да как говорится, нарисовался так, что не сотрёшь. Была б война, я обоих, и тебя, Бурмистров, и Шевченко сразу в штрафбат спровадил, там вам обоим самое место. Ну почему мне прислали именно вас и если что случается, то только с вами». Старший лейтенант Бурмистров просто молчал, а душу стирали мысли, словно белье, которое в стиральной машинке «Киргизия», как оно будет, чем всё кончится. А при слове штрафбат Бурмистрову вдруг вспомнился дядя Паша. Дядя Паша жил в городе Кентау и работал директором маленького магазина, где продавцом работала его жена, и грузчиком он сам, правда помогал ему его племянник. Был и ещё один друг, дядя Сеня, колоритный такой персонаж, вместе с дядей Пашей прошли на войне тяжелый фронтовой путь от Сталинграда до Будапешта и всё в штрафбате. Дядя Паша был командиром роты, а дядя Сеня служил у него старшиной. И как-то в Сталинграде штрафбат выполнил боевую задачу и в тяжеленном и страшном бою сумел захватить четыре дома и выбить из них фашистов, правда ценой больших потерь. Остатки батальона собрали и построили. Приехал какой-то генерал, всех поздравлял. Сказал, что всех представят к наградам и все с этого дня будут переведены из штрафбата в действующую Армию. Но тут вдруг дядя Сеня задал странный вопрос генералу: «Товарищ генерал майор, разрешите обратиться, старшина Попов.» - обратился он к генералу. «Разрешаю» - ответил генерал. «Разрешите мне остаться в штрафбате несмотря, что, как говорится, искупили вину перед Родиной» - сказал ему дядя Сеня. Генерал посмотрел на него с интересом, увидел усталого, раненого старшину с наколками на руках, в рваной обгорелой телогрейке, с трофейным немецким пулемётом за спиной и гранатами на поясе, всего испачканного кровью и грязью, и вдруг понял всё сразу. Да, нам тут не понять, ведь таких старшин и рядовых он видел каждый день сотнями и тысячами. Да, судьба у дяди Сени прямо скажем была непростая. Был он из семьи крепких крестьян. Семья была большая, крепкая, 12 детей, отец, мать, хозяйство, своя мельница, шесть лошадей, куры, гуси, свиньи и земли аж пятьдесят гектаров. Отец дяди Сени приехал в Сибирь из Тамбовской губернии в далёком 1910 году, по Столыпинской реформе, и земли взял столько, сколько смог вспахать, тогда и деньги переселенцам давали хорошие, и зажили они счастливо и сыто, но тут война, революция и понеслась. Правда после революции жизнь наладилась, потому что работали всей семьёй от мала до велика и как водится от зари до зари. Но тут пришёл колхоз. И крепкое хозяйство пошло под раскулачивание, и то, что батя был красным партизаном и воевал против колчаковских войск во внимание принято не было, и одиннадцатилетний дядя Сеня хлебнул по полной. Сперва сослали на солончаки и всё отобрали, а потом всей семьей оказались в городе Барнаул. Но на работу никого не хотели брать, ни отца, ни мать, ни старших братьев. Везде одно и то же, нет прописки, так вы кулаки и т.д. Семья перебивалась как могла с хлеба на воду, ну прибились к рынку. Работали грузчиками, уборщиками, как-то и дядя Сеня прибился по молодости к шпане районной, батя был конечно недоволен, временами сёк дядю Сеню, но это не помогало. Ну и потом дело пошло по этапу. Ограбили продуктовую лавку, милиция замела и по малолетке дали три года, так и попал дядя Сеня первый раз  на зону. И как ни странно стал этой власти политически близок. Ну а потом всё пошло поехало, когда началась война у дяди Сени было четыре ходки в свои 22 года. На зоне он был своим, блатные его уважали, на работы он не ходил, а в сорок втором на зону пришёл приказ. Набрали добровольцев на фронт. Пахан собрал своих и решили ехать на фронт всей блатной командой. По началу блатные хотели свалить с фронта, свобода она дорого стоит. Но когда гнали по этапу на фронт, Пахан по кличке Утюг вдруг решил ехать и воевать. Ему как говорится не в падлу: «Это не у краснопёрых на коленях свободу выпрашивать, а так мы свою свободу кровью купили. Краснопёрых я не люблю, но фашистов ещё больше, поэтому будем бить этих гадов до последнего дыхания. А кому повезёт, живой с войны вернется, значит фартовый, а кто нет, вечная тому память и слава» - сказал Утюг. Потом их послали в Сталинград, где дядя Сеня познакомился с дядей Пашей. Всех зеков зачислили в одну роту, а командиром роты как раз и был дядя Паша. Утюга назначили старшиной роты, и в одном из боёв в Сталинграде он геройски погиб, прыгнув на пулемёт, который спрятался в развалинах дома. Первые пули попали в Утюга, но он сумел в последние мгновения пробежать метров десять до пулемётчика и кинулся на него, весь прошитый немецкими пулями.  Пулемётчика он, конечно, не задушил, но огонь прекратил, и это спасло роту от полного уничтожения. Подоспевший дядя Сеня одним выстрелом в горло убил пулемётчика, но Утюга спасти не удалось. Двенадцать пуль из немецкого пулемёта не оставили шансов выжить. А тот немецкий пулемёт дядя Сеня забрал себе и всю войну с ним воевал, и дошёл с ним от Сталинграда до Берлина, и всё в штрафбате с трофейным пулемётом, которого он ласково называл «утюжёк», и гладил он фашистов из него регулярно, слава богу, что трофейных патронов хватало. Генерал махнул рукой и сказал: «Ладно, разрешаю». «А разрешите и мне?» - вдруг стали кричать штрафбатовцы. Генерал не ожидал такого поворота. Но потом махнул рукой. Так штрафная рота осталась штрафной в полном составе, не считая убитых и раненых. Потом уже после войны, он с дядей Пашей поселился в городе Кентау и жил, конечно, не в ладу с законами, но урки, которые были под его командой никогда не выдавали его, да оно и понятно. Лучше тюрьма, чем воровское перо. Из тюрьмы рано или поздно выйдешь, а вот с воровского пера слезть вряд ли удастся. Дела они крутили с дядей Пашей криминальные и сбывали все через его магазин. Дядю Пашу он всегда называл коротким и уважительным словом «командир». А малолетнего Колю Бурмистрова учил как вести себя в тюрьме, если не дай бог он в неё попадёт. Жена дяди Паши, тетя Наташа ругала дядю Сеню. «Чему ты ребенка учишь, урка поганый», говорила она ему. Но дядя Сеня не обижался и всегда говорил ей в ответ: «От тюрьмы и от суммы никогда не зарекайся». Но больше всего Кольке Бурмистрову нравилось, когда дядя Сеня и дядя Паша, обсудив дела, садились за стол и дядя Сеня брал гитару и пел свои песни, иногда блатные, но больше военные. И одна песня была у него любимая, это была песня Высоцкого, он тогда был под запретом и пел в общем, запрещённую песню «Штрафные батальоны». И одни слова брали за детскую душу. «Если не поймаешь в грудь свинец – медаль получишь за отвагу». И потом эти страшные слова: «Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну, а кому - до "вышки"». И на его новеньком, черном, отутюженном пиджаке висела медаль «За отвагу» и орден «Красной Звезды», и сверху пять нашивок за ранения, два тяжёлых и три лёгких. «Слышь, Сеня, я как-то иду, а участковый, капитан Воронов тебе честь отдает» - спросил дядя Паша. «Да понимаешь командир, капитан Воронов конечно, знает, что я урка конченный и тюрьма по мне плачет, он не мне честь отдает, а орденам кланяется. Как говорится, нам не кричать ура и не писать считайте коммунистом.» - ответил ему дядя Сеня.