Лесная быль

                Не называй своим ничего,
                кроме собственной души.
                В.Зельдин


1. Отец


    Двенадцатилетний мальчик в школьной форме и с ранцем за плечами легко выпрыгнул из забрызганного грязью внедорожника, за рулём которого сидел его отец, Иван Афанасьевич, сорокадвухлетний мужчина среднего роста и крепкого телосложения. Он привёз сына из школы, которая находилась в соседнем с лесничеством селе. Школа была восьмилетней, а как и где сыну учиться дальше, пока было неясно. «Да что об этом думать сейчас? Пусть растёт Егорка, а там видно будет. Может, захочет стать лесником и со временем моё место займёт».
    Иван Афанасьевич один воспитывал сына. Его жена Екатерина умерла, когда мальчику было всего шесть лет: простудилась, когда с бабами по клюкву ходила в болотисты лес. К вечеру взлетела температура. Она выпила малинового чаю, водкой натёрлась и заснула. А утром не проснулась. Оказалось, не в простуде дело, а в тромбе, который оторвался где-то в ноге и перекрыл лёгочную артерию. Натрудила больные ноги Екатерина, промочила. И ушла молодой, было ей всего тридцать пять. И остался с тех пор Иван Афанасьевич вдовцом. Сначала он ещё думал жениться снова, а потом махнул рукой и сказал: «Проживём мы с тобой, сынок, и без баб!» Так и жили они вдвоём – душа в душу.
    Дом у лесника был неплохой, кирпичный: две большие комнаты, кухня и веранда. Были и пристройки, где он держал кур и уток, а за домом вырыл небольшой пруд для уток, в котором обитали и незваные поселенцы – лягушки. Всё было огорожено металлической сеткой на случай визитёров из леса. Но зверь близко и не совался, чуял, что порохом пахнет, поэтому курятинке и утятинке предпочитал здоровье и свободу, обходя дом лесничего по большой дуге.
    Иногда в гости к ним приезжала из посёлка родная тётя Егорки по матери, Галина. Она привозила варенья, соленья и сладости. Основное питание Иван Афанасьевич добывал в лесу и в водоёмах. Только одно правило у него было железное: молодняк не трогать! По ягоды и грибы ходили вместе с сынишкой, на рыбалку тоже.
    Егорка очень любил своего отца – такого надёжного, доброго и сильного. Отец никого и ничего не боялся. («Я был в Афгане, сынище, через ад прошёл – так чего мне после этого бояться?»).
    Однажды отец привёл из лесу лошадь с повозкой. Досталась она Ивану Афанасьевичу как трофей – то ли браконьеров кто-то спугнул, то ли что-то где-то прятали, а потом потеряли место, где лошадь оставили. Он поставил её под навес, неделю кормил и холил, всё ждал, что приду, заберут своё добро, но никто так и не объявился. А конь был славный – выносливый, крепкий. Он быстро привык к новым хозяевам, за заботу и ласку платил преданностью и любовью.
    Была у Ивана Афанасьевича и собака охотничьей породы, жила в специальном домике. С ней он часто выходил на охоту. Никогда не подводил его Тарзан и от беды не раз спасал.
    У Ивана Афанасьевича был единственный друг Петрович. Он был постарше – на три года – и жил в городе, иногда приезжая к ним поохотиться. Отец не раз рассказывал Егорке, как они вместе сражались с душманами. Оба были не прочь выпить, но никогда не напивались. А подвыпив, вели застольные беседы. Одна из них врезалась в Егоркину память:
     - Вот почему ты, Ваня, не женишься? Не стар ведь ещё.
    - Но уже и не молод. Я к этому вопросу философски подхожу и считаю, что жизнь может быть полноценной и без супружеского ярма.
    - Как это, поясни.
    - Любовь – это не только отношения между мужчиной и женщиной. Я люблю сына, тебя, Тарзанку и коня. Хоть я и охотник, но люблю всё живое и способное страдать. Так, выходит, хватает мне любви? А женщину полюбить в моём возрасте и при моей работе сложновато. Да и о сыне думаю – нужна ли ему мачеха? Поладят ли? Нет, ни к чему нам это!
    - Что ж, тебе виднее. Агитировать не буду.
    Ивана Афанасьевича уважали в округе, начальство тоже ценило. Вот такой отец был у Егорки Климова.



2. Какая боль!


    Вскоре отец стал брать Егорку и на охоту. Ходили вместе, но Иван Афанасьевич не отпускал сына от себя ни на шаг. Условились: оленей не убивать, никаких детёнышей тоже.
    Но, к сожалению, мир меняется, и, подвластный общему течению жизни, каким-то неписаным её законам, меняется и человек. Говорят, что после каждых прожитых семи лет.

    Через два года Егорка превратился в высокого крепкого паренька, смелого, решительного, но по-прежнему доброго. Много работ по хозяйству выполнял теперь он сам. Ивану Афанасьевичу стукнуло 47 лет. Он был таким же крепким, таким же честным тружеником, всё так же зорко нёс свою лесную службу. Но только вот стали чаще тревожить его гости из города – его непосредственное начальство и их всевозможные друзья и родственнички с молодыми любовницами. Когда они наезжали «на природу», как они выражались, отцу с сыном приходилось ночевать в бане (как хорошо, что отстроил её Иван Афанасьевич три года тому назад!). Гости были крикливые, ели и пили много. Правда, они многое и с собой привозили, но хозяину всё равно приходилось потчевать их свежатинкой, добытой в лесу. Потом некоторые из них стали выходить с ружьём на охоту. Тётя, узнав о таких визитёрах, всё реже приезжала к ним.
    - Завязывай ты, Иван, со всем этим, а то пропадёшь. Доведут тебя эти шакалы до чего-нибудь нехорошего.
    - А куда же нам деваться? У меня другой специальности нет. Да и возраст такой, что куда-нибудь устроиться трудно. Может, отстанут всё-таки?
    - Жди! – крикнула в сердцах Галина, - они отстанут от тебя тогда, когда из тебя последние жилы и совесть вытянут.
    Нахмурился отец, но ничего больше не сказал.

    В субботу снова нагрянули гости. Их было четверо: двое мужчин помоложе лесника, а с ними две женщины, ещё моложе.
    - - Пусть гуляют себе, а мы, сын, на охоту сходим.
    Сейчас они ходили на промысел уже порознь, встречаясь в условленном месте. Через два часа и встретились. Хмурый был отец, неразговорчивый. Егорка на этот раз был без трофея, зато у отца – полный рюкзак.
    - Кого подбил, батя? – спросил сын.
    - Да лису, будь она неладна. Просил меня начальник воротник на пальто его жене организовать.
    Егорка доверял отцу. Ему и в голову не пришло, что отец говорит неправду.
     Когда они вернулись с охоты, дома шла настоящая оргия. Подвыпившая компания, не стесняясь их, валялись на их же кроватях. Женщины визжали от восторга, мужчины пыхтели от страсти.
    Отец прогнал сына на двор и, когда все заснули, сел за стол, налил себе водки и выпил. Он увидел, что закуски было мало, а спиртного – хоть отбавляй. «Надо накормить, иначе ещё на день останутся и на охоту пойдут», - подумал он и развязал рюкзак.
    Когда Егорка вернулся от соседа-товарища, он увидел, что отец со своим шефом сидят за столом, выпивают и закусывают  дымящимся румяным  мясом. В нос ударил запах свежей оленины. Присмотрелся: около плиты, на мешковине, валяется раскрытый рюкзак, а из него маленькие оленьи ножки торчат. Всё поплыло перед Егоркиными глазами, и он упал.
    Очнулся на печи. Отец и те двое ещё сидели за столом.
    - Ты, Афанасьич, уважил нас сегодня. Давно такого деликатеса не отведывал. Наисвежайшая дичинка!  А я вот что тебе скажу: места у тебя дивные, охота первоклассная. Постарайся расстроиться или гостевой дом сооруди. Надо же тебе и о старости подумать. Будешь гостей принимать, потчевать. Деньги рекой потекут. Сам охотиться не сможешь – сын подрастает. Открой для себя жилу золотую. Потом квартиру в городе купишь. Чем сможем – поможем.
    - И то правда, - подал голос начальников приятель, - мы тебе многим обязаны. Хотим, чтоб по-человечески ты зажил, сыну образование бы дал. Знаешь ведь, теперь без денег – никуда.
    Тут к столу нетвёрдой походкой вышли полуодетые женщины и плюхнулись мужикам на колени.
    - Почему бабу не заведёшь? В следующий раз мы и для тебя прихватим. Видишь, как липнут красавицы! Больно охочи до ласки мужской. Словно две кошечки льнут.
   Выпили ещё по одной, и мужчины повели подружек в баньку. Отец подошёл к сыну.
    - Что с тобой стряслось, Егор?
    - Зачем ты, батя, оленёнка подбил?
    - Показалось тебе, сынок. Простое мясо мы ели, кабанье.
    - А ножки оленёнка? Я же сам их видел на кухне.
    Отец успел уже их вынести в лес, пока Егорка спал.
    - Привиделось тебе, сынок. Видно, голова закружилась. А после ты упал.
    - Так не было оленёнка?
    - А откуда ж ему быть? Мы ж с тобой договорились! – и отец отвёл глаза.
    Но Егорка не поверил до конца. Всю ночь он не смыкал глаз, хотя была тишина – гости уехали к ночи. «Неужели отец нарушил слово? Никогда же этого не было! Как жалко оленёнка! У-у, какая боль!» – И он кусал концы подушки, чтобы совладать с нею.



3. Как мне теперь жить?


    Не сразу сладил Егорка со своей болью. Засыпает, бывало, а ему снится оленёнок. Перебирает он ножками и смотрит на него укоризненно, а потом падает. Егор смотрит, смотрит – ведь не стрелял никто. Почему же он не встаёт? Всмотрелся получше – и закричал громко во сне: оленёнок осел на траву, а ножки его рядом отдельно лежат.
    Прибежал отец, успокоил, воды принёс.
    - Ты, сын, на сны плохие внимания не обращай. Мужчины мы, должны быть сильнее этого.

    Дни шли за днями. Поправился Егор, и вроде подзабылся тот случай. По-прежнему ходил по грибы и на охоту, но один: большой стал, шестнадцатый год пошёл.
    Однажды в гости к ним приехала двоюродная сестра отца с дочкой Полиной, которой было 14 лет. Последний раз они приезжали лет шесть тому назад, так что ни отец, ни Егорка Полину поначалу не узнали. Перед ними стояла рослая девушка, выше матери ростом, красивая, с толстой русой косой, перекинутой через плечо.
    - Да, вырастила ты дочь-красавицу, хоть сейчас под венец., - сказал отец Дарье, матери Полине, когда Егорка повёл девочку на пруд смотреть уток с приплодом.
    - Да что ты такое говоришь, Иван? Ей же только пятнадцатый год  пошёл. Какой венец?
    - Не скажи, не скажи! Созрела твоя девка, - говорил раскрасневшийся от наливки Иван Афанасьевич. – Вишь, груди-то кофточку рвут, размер побольше нужен.
    - Да, трудно одной мне. Она растёт, наряжать надо, а сам знаешь, какая у меня зарплата. – Дарья работала продавцом на рынке.
    - Не хнычь, подсоблю, деньги у меня есть, - и он достал из кармана пиджака пачку купюр.
    - Да когда же я рассчитаюсь с тобой?
    - А вот когда она вырастет, замуж выйдет – тогда и рассчитаешься. А на нет и суда нет.
    - Ну, спасибо тебе, братец, выручаешь.  – И они выпили по новой за здоровье детей.

    Наутро все пошли в лес по грибы и ягоды. Егор набрал полное лукошко быстро и вдруг в кустах малинника увидел совсем крохотного медвежонка. Он понял: где-то рядом его мать, но не стал искушать судьбу: отошёл от него подальше, хотя и было желание показать зверушку своей городской подруге. Вдруг он услышал чей-то душераздирающий крик. Вроде Полинин. Неужто на медведицу наткнулась? Во весь дух помчался Егорка на крик. Крик затих, но парень всё равно мчался туда, откуда он донёсся. Раздвинул густые кусты – и глазам своим не поверил: отец подмял под себя Полину и, обезумев от страсти к молодому телу, насиловал её. По щекам девочки текли слёзы. Потом отец вздрогнул всем телом и стал целовать её лицо, слизывая с него слёзы.
    - Полюшка, не бойся, со всеми девушками такое бывает, не выдержал я, прости!
    Полина лежала и смотрела в голубое небо. Она была безучастна ко всему.
     - Ты не бойся, я тебя не оставлю. Жениться не смогу, разница в годах большая, но помогать буду всю жизнь…

    Стоял Егорка в кустах, ни жив, ни мёртв. Он уже знал о таком, видел в кино, да и мальчишки в школе рассказывали о разных случаях. Рванул во весь дух к ним, да поздно: отец вставал уже, а Полина всё ещё лежала на мягком мхе.
    - Чего смотришь? Ну, съехал с катушек, бывает и такое в жизни. Сам знаешь, сколько натерпелся от «гостей» и сколько пить с ними приходилось. Они-то проспиртовались давно, а я, сам знаешь, с непривычки. Вот с головой что-то и случилось. Неси воды из ручья.
    И он протянул Егору пустой рюкзак – плотный, не пропускающий воду.
    Обмыли, откачали  Полюшку. Отец всю дорогу на себе её нёс. Дома сам ухаживал, отварами травяными поил. Лежала Полина без движения, а ночью кричала: «Больно мне, больно!» Егор не знал, куда ему деваться от стыда и душевной боли.
    Пока ухаживали за девочкой, не обратили внимания, что Дарья из лесу так и не вышла. А утром отец пошёл её искать. Пока он искал, Дарья другой тропой из лесу вышла, в стог сена забралась, там и проспала до утра. Пришла домой, увидела дочку и стала причитать над нею.
    Когда отец вернулся с поисков, Дарья накинулась на него, старалась лицо разодрать, но не сладила: стукнул он её - она и осела.
    Ночью сквозь сон услышал Егорка, будто дверь скрипнула. Встал, фонарь зажёг. На клочке бумаги нацарапано: «Пошла на болото, клюкву забыли собрать».
    «Неужто рассудком поехала Дарья», - подумал он, и сердце его куда-то покатилось. Наутро снова пошли с отцом её искать. Молчали. Не мог он с отцом говорить. Всё прошло. Чужим он стал для него. «Оленёнок… Полина… Кто следующий?» - подумал.
    Дошли до болота, увидели косынку Дарьи, зацепившуюся за корягу, и лукошко пустое, на маленьком островке стоящее. Кругом – топь. Кричали, звали – ничего! Видно, затянуло болото Полинину маму.
    «Никому ни слова!» - приказал отец и, взяв ружьё, отправился на охоту. «Сегодня гости приедут к вечеру, - крикнул, - приберитесь там с Полиной!»
     Как услышал это Егорка, собрал нехитрые свои пожитки, потом  вещи Полины сложил в её рюкзачок, напоил её ежевичным соком. Полина встала, оделась и протянула парню пачку денег.
    - Откуда? – спросил он дрогнувшим голосом.
    - Твой отец ещё до всего этого маме дал. А я, когда она выходила, под матрасом спрятала.
    - Ты молодец! – сказал Егор, - нам они очень пригодятся.
    И пошли они, за руки взявшись, в другое село. Тем и спаслись от чудовищного зрелища, которое случилось вечером.

    Отец вернулся с охоты, стал жаркое готовить. Про Полину и Егорку со злостью подумал: «Спелись». Выпил водки стакан, в голове помутилось: «Куда это их понесло? Моя она теперь! А какая сладкая!»
    - Не отдам! – закричал он и во двор выскочил. – Полина, Полина! Вернись!
     Тут как раз и гости съезжаться стали. Услышали его, увещевать принялись. А Иван Афанасьевич ружьё схватил и палить начал куда попало. Крик раздался, вроде попал в кого-то. Почти сразу и  «бобик» с полицейскими подъехал – то ли люди что прознали, то ли Дарьи хватились, то ли на выстрелы…
    Ивана Афанасьевича скрутили, браслеты железные напялили. Заметался он, как раненый зверь…

     Потом уже, через школьного друга, узнал Егор, что дали отцу по полной – 15 лет.
    Полина с Егором в это время жили в другом селе, только в разных домах: родни у обоих хватало везде.

    Полина закончила девятый класс, а Егор среднюю школу, экстерном. После этого решили домой вернуться, в городское жильё она возвращаться не хотела, кривотолки ходили долго.
    Егор поступил учиться в техникум, на лесника учиться, на занятия ездил на отцовской «Ниве», в лес ходил за пропитанием, стипендии хватало на всё остальное. Полина шила, дом убирала, готовила. Егор помогал ей заочно учиться в средней школе.

    Однажды ночью – ему шёл уже девятнадцатый год – он пришёл к ней в комнату вечером и сказал:
    - Поля! Раз уж жизнь нас с тобой связала, будь моей женой.
    - Завтра, Егорушка, поговорим. Сегодня я что-то устала, и голова кружится.
    - Хорошо, до завтра! Но знай, Полюшка, что я полюбил тебя.
    Как услышала Полина слово «Полюшка», затрясло её. Вышла на кухню, выпила стаканчик наливки, накинула куртку и выбежала опрометью из дома. Бежала долго, обрывчик у ручья проглядела, с него и упала вниз да прямо на камни угодила…
    Утром нашли её случайные люди. Егора допрашивали, делали экспертизу, поняли, что чист, и отпустили.

    От отчаяния хотел парень руки на себя наложить. Понял: ненавидела его в душе Полина. Жила бок о бок, потому что деваться некуда было, а видела в нём отца его, насильника своего, изувера. «А ведь какой человек в нём пропал! Любящий и внимательный, души в сыне не чаял. Что же ты сделал со своей жизнью, отец?! А с моей что? Как мне теперь жить? Как людям в глаза смотреть?» - стонала изрешечённая мелкой дробью душа Егора.
    Ночью ему приснились и оленёнок, и Полюшка. Оленёнок тёрся о его ноги и стоял на собственных копытцах. А Поля подошла и сказала: «Ты прости меня, Егорка, хороший ты человек, но не надо было меня «Полюшкой» называть. От него я убежала, не от тебя».


4. «Светлая ты моя душенька!»


    И остался Егор один на всём белом свете. Конечно, были друзья, знакомые, дальняя родня. Но все знали о двойной трагедии, происшедшей в доме лесника, и, сами того не желая, сторонились его. Да он и сам не искал ничьего общества. Устал Егор, хотел душевного покоя. Сначала думал, не выдержит, сорвётся. Но выдержал. Даже через психиатров проходить не пришлось. Скрепил сердце. Сильный был человек Егор Климов. Недаром ведь в лесу рос, на дикого зверя ходил отроком и ничего тогда не боялся.  Бояться стал, когда городские «гости» спаивали его отца, постепенно губя его душу.

      
     После окончания Лесного техникума Егора призвали в армию. Служил он на границе. Во многих передрягах пришлось ему побывать, но ни одного порицания за весь период службы он не имел, зато благодарности были и даже медаль.
    - Хороший ты парень, Егор, правильный. Стержень в тебе имеется, для нашего времени редкий весьма. Может, на сверхсрочную? – говорил ему не раз командир заставы.
    - Благодарю за доверие, товарищ майор, но не моё это. Я лес люблю, землю. На них мне и служить.
    - Ну, как знаешь. Спасибо за службу, сержант!
   
   Не сразу Егор поехал домой. Знал, что там всё в порядке: живёт в доме тётя Галя с какой-то знакомой. Писала, что всё досмотрено, всё в порядке. По письму чувствовал, что хорошо на природе стареющей тётке, поэтому и не торопился беспокоить её с налёту, решил пожить пока в городе.
    Снял комнату, устроился прорабом на стройку. Работая, ходил в кино, на дискотеки. Однажды познакомился в клубе с девушкой Леной, тоненькой, как тростинка. Ей было 18 лет – как ему,  когда он впервые полюбил. Через месяц он привёл Лену домой. Выпили шампанского, послушали музыку, потанцевали. Лена обняла его за шею, и тут Егор наконец вспомнил, что он мужчина, подвёл её к дивану и взял трепещущую, разгорячённую.
    Проснулся среди ночи, вновь почувствовал желание к девушке. А она и не спала, лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту. Он мог взять её, делать с ней, что хочет, но ничего этого не было: он снова откинулся на подушку и тоже стал смотреть в тёмное окно.
    И вспомнились ему глаза маленького оленёнка из его снов, с болью и предсмертной тоской смотревшего на него. Да-да, так оно, наверно, и было, когда он замер под дулом наведённого на него карабина. И подумалось Егору, что после акта любви не могло быть у Лены такого печального взгляда. Значит, и у неё было в жизни что-то такое, что сейчас не давало покоя. А он не может, не хочет выдерживать такой взгляд. Пусть разберётся со своей жизнью сама.
    На следующий день уволился он с работы и поехал в родные края. Смотрел из окна автобуса и думал, до чего же прекрасна родная земля и как долго он был от неё оторван.
    Тётя была очень рада его приезду, хлебосольством превзошла все его ожидания. Её подруга уехала наутро, сказав, что жила здесь только ради Галины, а теперь ей и восвояси пора.
    Тётке некуда было торопиться. Её городскую однокомнатную квартирку оккупировала дочка с зятем. Конечно, все права на её стороне, но с дочерью судиться что-то неохота, а делить однокомнатную квартиру бессмысленно.
    - Оставьте вы их в покое, тётя Галя. Живите здесь, на природе. Разве вам тут плохо?
    - Мне-то хорошо, и места тут прекрасные. А тебя не стесню?
    - Нет, конечно.
    - Ну, спасибо, племяш, что не гонишь. - И она расцеловала его.

    Егор устроился лесником на отцовский участок. Работал хорошо, с искоркой. Много раз под браконьерский выстрел попадал. Но разве ему, пограничнику, это страшно? Людям, попавшим в беду, помогал. Всякое было. Всю свою жизнь за грехи отца платил…

    … А отец, отсидев 12 лет, вышел из зоны по амнистии, но в родной край ехать отказался и уехал доживать своё куда-то в Приморье, откуда писал не чаще раза в год.

    Звери привыкли к Егору. Ластились, прибегали к дому подкормиться, но за определённую черту не заходили, знали порядок. Он выхаживал оставленных детёнышей, спасал раненых. Тётя Галя тоже подключилась к этому делу.
    - Ты женился бы, Егорушка, - всё чаще говаривала она ему за вечерней трапезой. – Детки бы пошли.
    - Мне уже 36, - отвечал Егор, - а деток у меня много – и зайчата, и медвежата, и оленята, и барсучки. Разве этого мало?
    - Так-то так. Но женская любовь мужику необходима.
    - Я пережил свою любовь, тётя. Видно, больше мне не дано.
 
    Оставшись один, он заглянул, после долгих лет труда и борьбы, в озеро своей души. Тьмы он не увидел. Чисто, светло было там. Улыбнулся Егор и подумал: «Как хорошо! И как долго я к этому шёл. Это единственное, что у меня есть, как, впрочем, и у любого человека. Не замутить бы её снова ненароком! Ну, нет, не выйдет!. Единственное своё я не отдам никому».
    И пришёл к нему блаженный сон. Он увидел отчётливо свою маму, которую при жизни едва помнил. Простирала она к нему свои руки и говорила: «Ты на правильном пути, мой мальчик, и я верю: ты не собьёшься. А я буду помогать тебе, не считай себя одиноким!»
    Он проснулся и тихо позвал: «Мама, мама!..» И почудилось ему, что занавески на закрытом окне шевельнулись…


                8.5.13