Игра. Глава 28. Воображение и Гриша

     Нельзя сказать, что все шло по плану, потому что никакого плана, на самом деле, не существовало. Он лишь день за днем прочно откладывался в голове если не навсегда, то на время подготовки к побегу точно, каждым словом врастая в сознание и заставляя действовать.

     Если бы несколько лет назад кто-то сказал, что двигаться почти к нереальной цели, добиваться результата в опасном деле мне однажды придется, используя какие-то ассоциативные связи, эмоционально-психологические параллели между вымыслом и реальностью, воображение и игру, я бы в лучшем случае рассмеялся. Однако немереной силы, таланта организатора массовых бунтов, сноровки обращаться с оружием бог мне не дал. Поэтому выбор способов осуществления побега в моем случае был невелик. Большими знаниями в психологии я тоже похвастаться не мог, но здесь, на мой взгляд, было, хотя бы, за что уцепиться.

     По большому счету, действовать приходилось практически вслепую, интуитивно, не обладая ни малейшей уверенностью в успехе.

     Мой замысел сводился к тому, чтобы вначале убедить Вита в незримой параллели между Олимпом, как обителью богов, и спортивно-развлекательным комплексом, который экспериментатор тоже называл Олимпом. Добиться этого было несложно, так как профессор на каждом шагу сравнивал себя с Зевсом, всячески подтверждая свой вымышленный статус поступками. Оставалось только реально начать метать громы и молнии. Кроме того, само странное сооружение, которое использовалось для эксперимента, больше напоминало скалу, уходившую лестницей главного административного корпуса в небо, нежели что-либо, связанное со спортом, утехами и досугом.
 
     Следующим шагом в достижении задуманного должно было стать более пристальное знакомство Вита с богом Паном, единственным, кто не жил на Олимпе. На мой взгляд, юноше следовало внушить мысль о том, что это не случайно, что для такого своеобразного, любящего природу бога не пристало жить на Олимпе.

     Иногда свои знания в области психологии я на всякий случай сверял с Гришей. Разговор с этим наушником и стукачком меня всегда тянуло начать издали:

     – А скажи-ка мне, Гриша, – спрашивал я издевательски, – правду ли народ о тебе говорит, что ты знаешь все?

     – Людям, в отличие от меня, свойственно заблуждаться. Знаю я не все, но все, что есть в интернете, знаю. И стремлюсь к тому, чтобы знать все больше.

     Так как я прекрасно сознавал, что главным движителем реализации моего невероятного плана является воображение, то спросил именно про него: 

     – Расскажи-ка, Гриша, о роли воображения.

     – Не засоряй голову. Оставь ее стерильную пустоту в нетронутом виде. Зачем тебе это? – попытался мне отомстить острОтой искусственный интеллект.

     – Надо, Гриша. Собираюсь писать диссертацию на основе монографий нашего профессора про воображение как инструмент трансформации личности в процессе поиска профессии.

     – Это другое дело, похвально. Вот тебе парочка основных посылов… Не было бы воображения, не было бы самих знаний, и новых открытий, и подтверждённых новых знаний. Ведь если нет воображения, то нет стимула куда-либо стремиться. Только воображение расширяет горизонты возможностей и представлений человека о мире, а иногда – парадокс! – подменяет собой реальность.

     – Молодец, Григорий. Возьми кусочек сахара, ты его заслужил. И быстренько спать!

     –  Да вы пересмешник! Опять шутить изволите? – завершил диалог обиженным голосом Гриша.

     К разговору о Пане мы с Витом возвращались много раз. Обсуждали его веселый нрав, непоседливый характер. И всегда я старался отметить сходство Вита с богом пастушества, скотоводства и плодородия.  Ведь мой юный друг, как и греческий бог, был молод, любил природу, животных и души не чаял в четвероногих питомцах. Ему явно не давало покоя, что лошади с каждым днем все ниже опускали голову, что место, которое называется грудной клеткой, все больше напоминало частокол из худых ребер. Вита беспокоил скудный запас корма. Его тревожило почти полное отсутствие зеленой травы.

     Беседуя с моим юным другом, я старался все, что касалось свободы, сделать максимально притягательным, где это возможно, одухотворить и поэтизировать. От меня Вит узнал, что за колючей проволокой заведения, которое служило местом нашего заточения, есть луга и степи, купающиеся после дождя в жемчужной зелени невиданной красы, которые издревле использовались людьми для выпаса скота и в которых сочной травы, медоносов и лекарственных растений видимо-невидимо. Я пытался убедить юношу, что только воля, только знакомая нашим любимцам на генном уровне естественная среда обитания могла спасти их от верной гибели.

     Но все-таки, приписывая Виту черты божества, неравнодушного к нашим четвероногим питомцам, сравнивая его с ним, я немало лукавил. Ведь конь – животное домашнее, с незапамятных времен связанное с человеком. Да и всадник из Пана с его копытами никудышный. Поэтому местами обитания бога природы ни дом, ни конюшня являться не могли, а, значит, и лошади не могли быть предметом его первостепенной заботы. Хотя, вся эта история ни в какое противоречие с дерзким замыслом оживить миф не вступала. Незначительные интерпретации допустимы в любой игре. А весь замысел, к осуществлению которого я настойчиво шел, как бы странно это не выглядело, сводился исключительно к игре. 

     Невероятно, но отдельные пункты моего нестройного плана, на выполнение которого, по большому счету, позволяла надеяться лишь зыбкая вера в чудо, реализовывались без каких-либо чрезмерных усилий.

     – Да, я похож на Пана. Даже моего лица со шрамом можно испугаться, как пугались его безобразного образа. Разве не так? – поделился однажды своими мыслями Вит. – Но Пан – единственный из богов, кто не жил на Олимпе. А я на Олимпе живу. Я живу на этом чертовом Олимпе! Опутанном колючей проволокой!

     Я посмотрел на моего юного друга, и вдруг увидел перед собой совершенно другого человека, вдруг повзрослевшего и возмужавшего.

     В комнате, где мы находились, кашлянул Гриша. Зачем? Что означало это деликатное напоминание о своем присутствии? – вот вопрос, который долго меня мучил потом. Этот сексот был наделен чертами, которые ставили иногда в тупик.

     Вит вызывающе вскинул голову, но не сказал больше ни слова.

     Иллюстрация: Картина Арнольда Бёклина "Фавн и нимфа"