Святое исцеление

(1960 год)

В морозный, солнечный мартовский воскресный день я решила поехать на станцию Лисий Нос, где хотела встретиться со своей знакомой. По хрустящему снежку я подходила к платформе, но чуть-чуть не успела. Двери закрылись, и электричка плавно исчезла, окутанная снежной позёмкой.

«Значит, не судьба, — мелькнуло в моей голове. — Ну да ладно, времени ещё совсем немного, солнечно, и на душе уютно. Подожду», — раздумывала я. И пошла вдоль платформы, чтобы посмотреть время отправления следующей электрички. Сделав несколько шагов, я услышала обращённый к себе женский голос:

— Ну что, миленькая, опоздала? Я рада, что твои страхи позади, и сегодня приступа с потерей зрения у тебя уже не будет.

Через несколько месяцев после травмы начались ежедневные приступы абсолютной слепоты, короткие, без потери сознания, с резкой головной болью. «Да что же это? — подумала я, — я ведь никому ничего не говорила».

— О чём вы? — спросила я, взглянув на незнакомку.

Это была женщина лет сорока пяти, среднего роста, в недлинном сером пальто, в обычных серых сапогах, на голове — вязаный берет, на шее — цветной платок. В руках — небольшая кожаная сумка. Вроде ничего необычного, но глаза… Они были необыкновенны. Когда в них заглянешь, то можно утонуть. Вокруг зрачка как будто высвечивались из серых глаз маленькие магнетические колёсики. Мне показалось, что я когда-то знала эту женщину.

— Ну как о чём? О тебе, моя миленькая. Не удивляйся и не пугайся. Я — серьбирьянка. Иногда помимо своей воли я вижу, как страдает человек и не из-за своей вины. Я вижу это в твоих глазах. Вижу, что ты сейчас время от времени вдруг мгновенно и полностью теряешь зрение. Через несколько минут оно возвращается.

Я опешила:

— Откуда вы взяли?

— Электричка ещё не скоро. Может, присядем на скамейку, вон там, в скверике напротив вокзала, — предложила женщина. Я приняла приглашение. Меня заинтересовал спокойный голос женщины, магнетический взгляд и такая осведомлённость о моей новой беде. — Да ты не пугайся. Я не зарабатываю на этом, — сказала женщина, поудобнее устраиваясь на лавочке, — муж у меня — военный. Здесь мы живём временно, и я не хочу, чтобы он узнал о моих способностях. Если узнает, может испугаться. А зачем? Просто иногда, вот как сейчас, я не могу удержаться, и мне хочется подсказать человеку, хоть как-то помочь ему.

— Но ведь я-то знаю, что со мной случилось. Врачи и так для меня много сделали. Я ни на кого не в обиде. Теперь уж что будет, то будет.

— Нет, ты не совсем права. Всё дело в том, что есть люди, которых раздражают чужие удачи, даже красивое лицо, богатый волос может их злить. Послушай, моя электричка должна сейчас подойти, проводи меня чуть-чуть, — попросила женщина. Электричка уже подходила к перрону. — Я тебе сейчас всё быстро скажу. Всё, что с тобой случилось: потеря сна, приступы слепоты, исчезновение твоего молодого человека — всё это сделано тебе от зависти, но очень зло, очень жестоко. Я могу снять с тебя одну из этих бед, но только одну — или восстановление здоровья, или возвращение твоего парня. Ты можешь встретить меня здесь в любое воскресенье и в такое же время. А вообще, ты — молодец, держишься хорошо, работаешь, невзирая ни на что, и ни на кого не злишься. До свидания.

Женщина вскочила в электричку, и двери закрылись. «Вот это да! Неужели так бывает? Откуда можно знать о другом? — недоумевала я. — Нет уж, вернусь-ка я домой», — и я направилась от вокзала к трамвайной остановке.

В середине апреля я снова оказалась около этого вокзала. Навстречу мне шли цыганки, шумные и яркие. Одна из них, молодая, как и я, отделилась от своих и направилась мне навстречу.

— Позолоти ручку, погадаю, — с ярким акцентом заговорила она, заглядывая мне в глаза.

— Нет, моя хорошая, золотить нечем, да и знать мне не надо. Зачем?

— Ладно, я тебе и так скажу. По твоему лицу вижу: сделано тебе, но ты не виновата. Не сердись, моя бриллиантовая, — и она, сверкнув глубоким, обжигающим взглядом, смешалась со своими.

«Вот так история. А ведь мне и правда несладко. И больше всего меня пугают приступы слепоты, ведь они приходят всё чаще и чаще», — раздумывала я, вспоминая, что ещё в Мурмашах, провожая меня до самолёта, главный врач санатория предложила:

— Лидочка, сейчас ты можешь задать мне любой вопрос, а то ведь, может, никогда не встретимся.

Эта женщина очень нравилась мне, и жаль было расставаться с ней. Мне хотелось спросить, почему она, врач, ещё такая молодая, а прихрамывает. Но она постеснялась и неожиданно для себя спросила:

— Скажите, а я могу ослепнуть, или можно что-то сделать?

— Да, можешь. Если эти странные приступы (эти спазмы зрительного нерва) участятся, будут более продолжительными, то в любой момент может случиться беда. Возможна операция. Но далеко не каждый специалист возьмётся её делать. Я думаю, что ты должна знать об этом. Потому я и хотела, чтобы тебе продлили курс лечения. Знаешь, есть что-то непонятное для меня в твоей истории болезни, неподдающееся. Но самое главное, ни на кого не обижайся. Твоя доброта и искренность сразят любую злость и могут победить болезнь. Но постарайся оградить себя от нервных перенапряжений.

От этих воспоминаний на душе у меня стало тепло. «Надо же, какая интересная женщина живёт в Мурманске», — раздумывала я, медленно отходя от вокзала. Вдруг я услышала знакомое приветствие:

— Ну вот и встретились. Как ты? — около меня стояла та серьбирьянка, с которой мы неожиданно разговорились месяц назад. Я ответила на приветствие. — Помнишь, я тебе говорила, что смогу помочь только в чём-то одном: или парня вернуть, или здоровье восстановить, ну, по мере сил, я ведь не Господь Бог, — напомнила женщина, продолжая медленно идти вместе со мной.

— А что если и правда поможете? — тихо спросила я.

— Послушай, мы с мужем должны скоро уехать. Ты вот что сделай: приезжай сюда в последний день апреля в это же время и привези мне свою фотографию и ещё что-нибудь, всё равно что, хоть самое незначительное, что не жалко. Я не о деньгах, а так положено, чтобы закрепить всё то, что изменится в лучшую сторону. Поняла? Так всё-таки что ты выбрала — здоровье или парня?

— Конечно, здоровье. Кому я нужна с такой бедой? Видеть мир — это уже здорово, — проговорила я.

— Ну договорились. Теперь я буду тебя ждать. Самое важное — не забудь фотографию, а остальное — как получится. Я ведь опять на электричку тороплюсь. До встречи, — сказала женщина и махнула мне рукой, как хорошей знакомой.

— До встречи, — ответила я, как во сне.

Вот и пришёл последний день апреля. Я приготовила фотографию. Аккуратно упаковала свои самые дорогие для меня вещи: красивое зелёное шерстяное платье, коричневые туфли и часики — и поехала на встречу. Я оправдывала свой поступок тем, что дороже зрения нет ничего.

«А вдруг всё получится? Ведь в жизни так много волшебства», — раздумывала я. Подходя к зданию вокзала, издали заметила ожидающую меня женщину. Мы поравнялись и пошли в скверик к своей скамеечке.

— Дай мне твою фотографию. Я сейчас ещё раз внимательно посмотрю на неё, — попросила она меня. Вглядываясь в неё, женщина как бы погрузилась в свои, только ей известные, думы. Потом она достала очень маленький бумажный свёрточек величиной с ноготь мизинца, всмотрелась в него, потом снова в фотографию. — Теперь послушай меня, — сказала она, придвинувшись ко мне, — я даю тебе вот это, — и она подала этот плотно упакованный бумажный свёрточек. — Ты возьмёшь его, сегодня в полночь встанешь в центре перекрёстка и со словами: «Вернись туда, откуда пришло», — бросишь комочек через левое плечо.

— А где это у нас перекрёсток? Да ведь и транспорт ходит, — недоумевала я.

— Послушай, перекрёсток — около угла твоего дома, середина его — прямо на трамвайной линии. Я его вижу. А когда ты выйдешь, всё остановится. Но прежде чем пойти туда, приготовься к тому, что, вернувшись домой, ты ляжешь в постель и будешь долго спать. Приготовь просторную чистую ночную рубашку, поменяй, перестели постельное бельё, рядом повесь свой длинный халатик. Твой сон был нарушен, и из-за этого нарушилось и остальное. Сначала ты будешь спать ночь, день, а там твои родственники аккуратно выведут тебя из сна. Дальше всё должно восстановиться. Но на будущее знай: ничем сильно не увлекайся, живи аккуратно и береги ночной сон. Ну помогай тебе Бог.

Они встали и пошли к вокзалу.

— Ой, а это вам, — и я подала ей упакованный мешочек.

— Ты точно знаешь, что тебе не жалко то, что отдаёшь?

— Конечно, не жалко. Я рада отдать многое за то, чтобы видеть свет и хотя бы в молодости быть относительно здоровой, — в запальчивости, запинаясь, ответила я.

В последнее время я спала по два-три часа в сутки, теперь я должна была приготовиться к длительному сну. Я предупредила своих младших брата и сестру, что праздник Первомая я проведу в кровати, а если на следующий день мне будет не проснуться, то пусть разбудят меня потихонечку. О женщине я ничего не сказала.

Когда первого мая я и самом деле не проснулась, то брат испугался и второго мая с утра поехал за отцом, который жил в пригороде. Пока отец постепенно выводил меня из сна, в разговоре со мной понял, что я общалась с гадалкой и отдала ей свои вещи.

— Я очень хочу её увидеть. Поехали на такси, может, ты узнаешь её, — сказал отец.

— Зачем тебе? Ты будешь обвинять её? Но ведь я не пила никакого лекарства и так здорово спала! А ещё она мне сказала, что у меня уже не будет большой беды.

— Да нет, я бы поблагодарил её и спросил бы кое-что, — объяснил отец, умоляюще взглянув на меня.

— Да ведь она собиралась уезжать. Ну поехали, вдруг встретим, — согласилась я.

Но встретиться нам не удалось. С той поры у меня наладился сон и прекратились приступы слепоты.

09.01.2005