Держись, Константин Симонов!

(1960 год)

— Лидушка, ты куда?!

— Да вот, мусору немного скопилось. Вынесу.

— Иди, иди.

Я прошмыгнула за дверь. Через три минуты вернулась.

Дед незаметно наблюдал за мной — девятнадцатилетняя, с большими чёрными косами, залитая румянцем от быстрой ходьбы, с большими карими глазами. Но в глазах — какая-то тревога.

— Лидушка, что ты сегодня невесёлая?

— Что ты, дедушка, всё хорошо.

— Ну-ну, — проворчал дед. Войдя в свою комнату, я зашелестела бумагой. — Чай, куда собралась? — спросил дед.

— Да, дедушка, ещё немного мусору вынесу — и всё, — каким-то неожиданно странным даже для меня голосом ответила я.

— Да что ты? Какой же это мусор? Ты же все бумаги из своего письменного стола выбросила. А из книжного шкафа сколько тетрадей выкинула! И это мусор?

— Да, дедушка, и там, — почти шёпотом ответила я и исчезла за дверью.

— Тьфу ты, пропасть, — проворчал дед. — Вот поколение пошло. Пишут, пишут, ночи не спят, тетради покупают, карандаши. Да Бог с ними, с карандашами, ведь ночами писала, сам видел. Сколько раз к двери подкрадывался. И вот тебе на… мусор. — Дед вошел в комнату внучки. — А вот ещё на столе бумажку забыла. Ба! Да это письмо. Ага! Вот я его и почитаю… Та-ак…

    «Дорогая товарищ Виноградова!

    Прочитал ваше письмо и стихи. Поскольку вы мне уже послали их, хочу сказать вам правду. Многие люди в молодости, а многие и до старости, удовлетворяя свою душевную потребность, пишут стихи, при этом только у одного из сотни, а может быть, и тысячи есть поэтический дар, и он впоследствии делается поэтом. У других этого дара нет, и поэтами они не становятся…»

— Да, вот тебе и на! Эк ведь как, и не пожалел нашу Лидушку. Прямо сыпет, а…

    «…Очень советую вам ни в коем случае не смотреть на свои стихи как на своё будущее. Очевидно, оно у вас совсем в другом, и способности ваши, очевидно, лежат не в области поэзии.

    15.06.1960. Константин Симонов».

— Ага! Теперь понимаю, какой мусор она выносила. Да что же она этой ночью-то делать будет? Уж посмотрю, будет свет гореть или нет.

Дед аккуратно положил письмо на место. Я вернулась в квартиру.

— Деду, давай ужинать.

— А что, чай, уже время?

Поужинали молча.

— Дедушка, я, пожалуй, пойду спать.

— Иди, иди, внученька, я ещё посижу. Что-то кости ломает, к погоде, что ли? Ну да иди, иди, внучка.

— Спокойной ночи, дедушка, —сказала я вкрадчиво, чтобы развеять его сомнения.

— Спокойной ночи, внученька, — ответил дед, с интересом поглядывая на меня.

Я чувствовала взгляд деда через рифлёное стекло двери. На душе было ощущение какой-то потери. Внутренняя пустота и необъяснимое раздражение затмили меня. Я не понимала, что со мной. Постояв у стола, за который решила больше не садиться, выключила свет. В комнате наступили сумерки.

Я решила, что надо обдумать, как жить дальше. И вдруг из-за неплотно закрытой двери я услышала ворчание деда, который, уходя в свою комнату, в сердцах произнёс:

— Сдалась! А?! Сдалась, раскисла, спать потянуло.

Я поняла, что деда прочитал письмо Константина Симонова и теперь переживает за меня.

Устроившись спать, я ещё долго думала обо всём. Да я и не думала всю свою жизнь посвящать только поэзии, ибо полагала, что стихи — это мои умозаключения, выводы из прожитых годов. А прежде чем делать выводы, надо получить житейский опыт, а это значит занять какую-то свою позицию, многое познать. Кроме того, возможно, из-за моего ещё юного возраста во мне неожиданно рождались строчки с большим смыслом, рождались, не спросив меня. Я записывала их, читала и получала ответы на свои вопросы. Видимо, это и есть состояние вдохновения. И, в общем-то, мне не важно было, кто и что будет об этом говорить. И уж вовсе я не ждала за это денег. Когда стихи рождаются — на душе светло, чисто и празднично. А иногда мне хотелось писать прозу, и если всё шло верно, то в момент перечитывания моя душа то плакала, то смеялась, ибо писалось по пережитому. И если окружающие меня друзья и просто знакомые захотят услышать мои строчки, а, услышав их, будут испытывать чувства созвучия, значит, мои строчки написаны не напрасно. И, пожалуй, я знала, что мне делать. В свободное от житейских дел время, то есть ночью, когда никто не мешает, сохранить в себе эту радость рождения новых строчек, мыслей, открытий. И ещё я люблю процесс познания.

И с этими мыслями я снова включила свет и открыла чистую тетрадь. Видимо, это мой крест, но я понимала: для того чтобы жить, необходимо кушать, одеваться, исполнять какие-то работы, нужные этому обществу, то есть зарабатывать какие-то деньги, чтобы самой содержать себя и не ходить с «шапкой» по миру.

Я понимала, что дедушка тоже переживает за меня. Его душил старческий кашель, и, кряхтя, пришёл на кухню, чтобы свернуть самокрутку и покурить самосад. В деревне он сам выращивал табак.

Увидев, что у меня горит свет, а я сижу за столом, он не скрывая радости произнёс:

— Ба! Не сдалась! Сидит, пишет! А время-то, время-то пять часов утра! Ну держись, Константин Симонов! Посмотрим, чья возьмёт…

«А ведь он прав. Посмотрим», — подумала я.

1960