Будь моей! 57. Холод

57. Холод.

     Вчера я сильно напилась. Мне как никогда хотелось всё забыть. Вроде только станет лучше, а жизнь тут же хватает за шкирку и окунает тебя башкой в ледяную прорубь, снова и снова…
     Мразь!
     Себя не поменяешь. Я не желала жить в противоречии с самой собой. В какой-то момент я пришла только к одному выходу. Выпилиться.
     Конечно, я думала о том, какую боль причиню своим родителям, сколько страданий принесу им своим поступком, но в то же время у меня было такое безразличие ко всему, что я уже не сомневалась — я сделаю это.
     Лучше умереть, чем так жить...
     Ночь. Крыша. Я уже представляла, как делаю шаг, и растворяюсь в холодной тьме… Полёт займёт всего несколько секунд. Несколько секунд потерпеть… О чём я буду думать в эти секунды? Пронесётся ли вся моя жизнь перед глазами? Или мне будет так страшно, что я не буду думать ни о чём? Я понятия и не имела. Лишь сделав это, можно узнать наверняка. Но была проблема — крыша. У меня не было доступа к ней. Можно было конечно упросить Галину Николаевну дать мне ключи, но, во-первых я боялась высоты, а во вторых не хотелось подставлять и травмировать несчастную одинокую пенсионерку у которой год назад в автокатастрофе умер сын.
     Решено было резать вены.
     Но сперва, нужно было написать прощальную записку. Обычно так делают... Хотя бы пару строк на клочке бумаги. Коротенький ответ на вопрос — почему? И я принялась придумывать всякие сентиментальные объяснения, на тему «Какого хрена ты это сделала, идиотка?».
     Варианты были следующие:
     «Простите, просто этот мир не для меня…»
     Очень доходчиво, прям все вопросы снимает.
     Далее:
     «Просто мне стало скучно».
     Это уже было ближе к истине и похоже на меня.
     «Я никогда не смогу почувствовать себя свободной в этом мире…»
     Ну вы поняли, опять весь мир виноват и нефига не ясно.
     Как вы могли заметить ни слова о Кэт и об истинных причинах моего решения. Это потому, что я не хотела создавать ей проблем, чтобы её не доставали потом дурацкими вопросами, что же между нами на самом деле произошло.
     Последний вариант был:
     «Мама, папа, простите меня... И не переживайте, вы ни в чём не виноваты…»
     Ну да, им прям сразу легче станет после прочтения — подумала я и… зачеркнула.
     Всё это выглядело глупо. Да и насрать всем. Поэтому я порвала все эти записки и смыла в унитаз.
     Теперь к главному. Я решила, что ванная это идеальное место. Чтобы не запачкать ничего, чтобы легко было смыть. Забавно, правда? Собираюсь на тот свет и думаю о чистоте. Тем ни менее выбрала ванную. Всё приготовила. Ну как всё, пару лезвий. Алкоголь... На самом деле пить я начала заранее. Ходила по квартире с бутылкой водки и пила с горла. Главное, чтобы не вырвало. Боже, если меня так найдут, всю в крови, блевотине, я этого не переживу!
     Дура! Ты ведь к тому времени будешь уже мертва!
     В общем, закончив спорить сама с собой, я включила музыку, (не знаю зачем, а вдруг закричу?) сделала ещё пару глотков для храбрости и залезла в ванную.
     Холодная...
     Надо было горячей воды набрать. Точно. И свечки зажечь. Романтика... И приятнее намного.
     Нет!
     Это бы меня отвлекло!
     Лезвие сверкнуло в руке.
     Острое…
     Главное, решила я, сделать это быстро, не пытаться так сказать прощупать почву на предмет боли, потому что потом будет сложнее сделать следующий шаг. Просто взять и резануть, да поглубже, будто колбасу режу. Или хлеб… Я вдохнула, выдохнула, опять глубоко вдохнула, выдохнула... Я держала в правой руке лезвие и смотрела на своё левое запястье. На то, как пульсировали вены. На своё тату.
     «Вера…»
     Когда я решила набить это слово, я верила.
     Теперь — нет.
     Это будет больно — сказала я себе и резанула по «вере»… Сначала ничего не было, только тоненькая едва заметная линия.
     И это всё? — Удивилась я.
     А потом из неё хлынула кровь. Густая, почти чёрная. Я испугалась. Очень… Думала так вся и вытеку за минуту. Старалась не смотреть на руку. Легла и уставилась в потолок, ожидая своего часа. Время будто замедлилось, а потом и вовсе замерло. В глазах туман. А вслед за туманом пришла тьма… И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Долго я не продержалась, вылезла из ванной, бросилась в комнату, схватила телефон и вызвала скорую. Надо было себя приковать к трубе, подумала я тогда.

     Меня заштопали.
— Как это случилось? — поинтересовалась серьёзная дама в белом халате, что-то записывая себе в журнал.
— Случайно порезалась, когда открывала банку, — ответила я глядя в пол. — Крышка всё никак не поддавалась, пришлось ножом ковырять…
     Убрав журнал в сторонку, женщина поправила очки и устремила на меня свой суровый взор.
— Банку?
— Угу…
— И что ж такого вкусного было в той банке?
— Варенье, клубничное…
     Врач сделала вид, что поверила мне.
— В следующий раз будь аккуратнее милочка, не стоят они того, банки эти…
     И отпустила.
     Поняв, что ещё одна такая неудачная попытка и меня поставят на какой-нибудь учёт, я отбросила данную затею. Или правильнее будет сказать, отложила на потом. Всё-таки я та ещё трусиха. Не мой метод. Слишком мерзко…
     И больно.
     Но неприятней всего было по возвращению в квартиру, когда я зашла в ванную и увидела там засохшую кровь. Стало так пусто на душе и холодно. Предоставила, как меня тут находят родители спустя неделю и видят весь этот ужас.
     Нет.
     Это не выход.
     Родителям я старалась в это время не показываться на глаза, пока ходила с бинтами на руке. А когда выкрутиться не получалось, спасалась кофтами с длинными рукавами, благо зима на улице. Потом, когда сняли швы, шрама почти не было видно. Спасибо хирургу за это. А то ведь попадётся иной раз такой, что хуже мясника. Зашьёт криво и ходи потом всю жизнь как уродина. Надо сказать, что татуировка с этим шрамом приобрела какой-то особый смысл. Вера, перечёркнутая попыткой суицида…
     И вы думаете, после этого я успокоилась и перестала совершать глупости? Как бы не так… Я тут же совершила ещё одну:
     «Надеюсь, хотя бы это заставит тебя обратить на меня внимание?» — написала я Кате и скинула фотку своей перебинтованной руки. Я давила на жалость, использовала любые методы. Я не знала, как ещё привлечь её внимание. И тут прозвучал до боли знакомый, терзающей в клочья душу рингтон.
     Как долго я мечтала об этом...
     Катя всё звонила и звонила, а я ждала... Впала в ступор, как кролик при виде несущегося на него автомобиля, заворожённый волшебным светом фар.
     А потом, наконец, ответила:
— Ты спятила?!
     Услышала я разгневанный голос Кати.
— А зачем мне жизнь, в которой нет тебя?
— Не говори так, никогда больше так не говори Кристина! Я не желаю слышать такие вещи! Я не хочу быть виноватой в этом!
— В чём же?
— Во всём! В чем ты там меня винишь!
— Я не виню…
— Тогда почему ты это делаешь?! Зачем говоришь всё это?! Ты хоть сама понимаешь, что творишь?!
     Я слушала её, но мне казалось, будто я ни здесь, а где-то очень-очень далеко, куда не доходит свет… Это странное, неприятное место, в котором все мы хотя бы раз в жизни с вами оказывались. Оно похоже на тёмный сгусток боли, такой холодный, что не шелохнуться. И вот в этой холодной, непроглядной, тёмной тесноте мне очень одиноко. Я протягиваю руку, но спасения нет. Ничего нет, только далёкий, едва уловимый голос, пришедший ко мне извне. Я бы и рада на него идти, но…
— Кристина, это всё слишком далеко зашло! Я просто хочу спокойно жить, мне не нужно драм!
— Давай дружить… — произнесла я и мне на колени упали слёзы.
     Катя умолкла, пыталась подобрать какие-то слова, всё размышляла, как бы помягче отшить меня, а то вдруг я снова сделаю что-нибудь нехорошее.
     И я бросила трубку.
     Катя написала:
     «Дура!».