Отрезанный ломоть

(1965 год)

Жизнь моя в новой кооперативной квартире была наполнена и радостью, и страхом.

Конечно, жить без особых удобств вроде было уже привычно. Сначала на Васильевском — там ведь не было парового отопления, ванны и горячей воды. А потом в связи с замужеством — вообще проживание в деревянном доме начиная с декабря. А в конце следующего декабря появилась малышка. Но я справилась и с этим и прожила там самое трудное время. И вот сейчас, когда малышке уже девять месяцев, мы получили кооперативную квартиру. Жизнь в таких условиях казалась мне хрупкой счастливой сказкой.

Но, с другой стороны, надо было ещё как-то прожить три месяца на мужнину зарплату. А он в это время работал лаборантом в НИИ и учился на вечернем отделении института.

Я очень старалась, но перед зарплатой мужа всегда было очень напряжённо. Сегодня, в выходной день, я ждала его из Белоострова, где мы жили последнее время, до того как переехали сюда, в новую квартиру. Муж с утра поехал помогать моим родителям копать картошку. Я очень надеялась, что вечером он привезёт хоть немного этой картошки.

Увидев в окно своего мужа с рюкзаком за спиной, я обрадовалась и поторопилась к дверям. Он вошёл, какой-то растерянный, притихший.

— Помоги снять, а то неудобно.

Он прикусил губу, пока снимал лямки рюкзака. Я, помогая мужу, поняла, что там совсем не картошка. А ведь в саду в этом году яблок уродилось видимо-невидимо. Но родители считали, что тот из детей, кто завёл семью, — отрезанный ломоть. И поэтому за целый день непосильной работы они не положили ни одной картошины. Вместо картошки мать решила положить ему в рюкзак моё зимнее пальто, которое я носила семь лет назад. Зато от напряжённой физической работы у него обострился геморрой, и это было ужасно.

Прошла неделя, пришёл новый выходной день. Я решила, что сама поеду к своим в дом и наберу сумку картошки. Ведь все годы с раннего детства я честно относилась к работе на земле, потому что просто любила этот труд. Я знала, что дом закрыт, но в то же время знала и то, что в окне, которое относится к холодному коридору, стекло держится только на гвоздиках. Встать на широкую скамейку, которая стоит на улице около этого окна, отодвинуть гвоздики, не покрытые замазкой, и вынуть стекло — не составляло большого труда. Войти в коридор, взять связку ключей, которая висит в условном месте, попасть на кухню и оттуда в подвал, набрать сумку картошки — было легко.

И вот я уже отодвинула верхние и боковые гвоздики, стекло легко поддалось. Но вдруг в моей голове мысленно проносится мой короткий разговор с отцом перед самым отъездом в новую квартиру.

— Смотри, здесь на таком богатом участке остаётся такой богатый урожай. Будешь или не будешь брать — всё равно многое сгниёт, — говорил мне отец уже около грузовой машины, в которую я загрузила все оставшиеся книги и старинный книжный шкаф, тот, что приобрела в своё время в комиссионном магазине на Васильевском.

— Ну что ж, папа, при таком раскладе, что происходит у нас, пусть всё сгниёт, мне ничего не надо. Хотя очень жалко такого огромного труда.

И вот эти свои же собственные слова пронеслись в моей голове. Я чётко слышала ту интонацию, с которой была произнесена эта фраза. Эта собственная фраза, сказанная месяц назад, остановила меня. Я аккуратно закрепила гвоздиками стекло и медленно вышла с участка, тщательно закрыла калитку и задумчиво пошла к автобусной остановке.

С соседнего участка навстречу мне вышла хозяйка, тётя Вера Киреева.

— Лидочка, здравствуй. Ты что такая печальная? Да заходи ко мне, а то я одна. Геля на работе, остальные — кто где.

— Здравствуйте, тётя Вера. Да, я к нашим заезжала, а их дома не оказалось, — уклончиво ответила я.

— Подожди-подожди, Лидочка, мы ведь не первый день знаем друг друга. Да и с Гелей вы всегда дружили. Я же понимаю, что тебе на одну мужнину зарплату не прожить с малышкой. Ещё до года мучиться будешь, а потом — что Бог даст. Скажи мне, может, тебе что-нибудь надо? — и тётя Вера внимательно и по-доброму взглянула в мои глаза.

— Да, тётя Вера, я очень хотела взять картошки, да одна не посмела. Вы знаете, какие они у нас строгие.

— Ну-ка давай сумку. А я-то думаю, в чём дело? — и она взяла у меня сумку. Я оторопела.

— Тётя Вера, тётя Вера, у меня пятьдесят копеек есть. Если можно, то вы мне на столько и насыпьте.

Раньше один килограмм картошки стоил десять копеек.

— Оставь себе, они тебе пригодятся. У нас весной её много остаётся, — проговорила походя тётя Вера.

— Нет-нет, я вам на стол денежку положила.

— Ну ладно, ладно, — уже за дверью ответила тётя Вера.

Она быстро вернулась с полной сумкой.

— Ой, да здесь же намного больше, — охнула я.

— Ничего, это вам на первое время. А потом, если ваших не будет, то приходи ещё. А сейчас пойдём скорее к остановке, благо, рядом. Я сейчас видела, как автобус на кольцо пошёл. Сейчас повернёт, здесь и будет. Давай я тебя провожу, а то сумка очень тяжёлая, а ты ещё натаскаешься.

— Вот и хорошо, что быстро вернусь, а то там маленькая одна в квартире. Правда, у неё сейчас тихий час, — обрадовалась я.

Подошёл автобус. Тётя Вера быстро вошла с сумкой, поздоровалась с водителем и кондуктором, предупредила, что она сейчас выйдет, поставила поудобнее сумку, вышла и заботливо подсадила меня.

— Давай устраивайся. Привет тебе от Гели.

— Ой, и ей тоже огромный! Как плохо, что у нас нет телефонов. Тётя Верочка, огромное спасибо.

Двери захлопнулись. А мы ещё махали руками, искренне радуясь встрече.

Ко мне подошла кондуктор. В то время мой путь стоил двадцать копеек, а одна автобусная остановка стоила пять копеек. Я знала, что последний полтинник оставила на столе у тёти Веры, но всё равно машинально сунула руку в карман. И, на моё удивление и, конечно же, на радость, мой полтинник снова оказался на своём месте. Так тепло стало на душе! «Ай да тётя Верочка! Я потом с ней рассчитаюсь. Господи, как хорошо, что на свете есть добрые, понимающие люди!» — размышляла я.

Я рассчиталась с кондуктором. С моего лица ещё долго не сходила улыбка.

30.09.2007