Не успели

(1965 год)

В Ленинграде на Мытнинской улице стоит дом номер четырнадцать, который давно должен пойти на снос. Да всё как-то у Ремонтно-строительного Управления не доходят до него руки.

Вход в квартиру номер пять — по крутой, шаткой деревянной лестнице, ведущей вниз, в полуподвальное помещение. Молодому спуститься или подняться по такой лестнице и то опасно, а старики так и сидят дома, не выходя на улицу.

Дед Фёдор был привезён в Ленинград из деревни Ляпино после смерти своей жены Прасковьи. Первый год он много плакал, зачах; потом стал читать книги. Слуховым аппаратом, который приобрели ему дети, пользоваться не любил. Говорил, что легче не слышать того, что говорят вокруг.

Я легко спустилась по скрипучей, дрожащей лестнице и оказалась в квартире своего дяди. Дверь в квартиру здесь почти всегда была открыта. У окна маленькой комнаты, очень аккуратно прибранной, сидел дед. Морщинистый, с выцветшими, когда-то голубыми, глазами, рано поседевший, с окладистой бородой и отекшими ногами, которые уже месяц не давали ему выйти на улицу. Из незаживающих ран сочилась бесцветная жидкость. Ступни ног были погружены в таз с тёплым травяным настоем.

Я быстро вошла в комнату.

— Внученька приехала. Вот умница. Садись, — проговорил дед, и старческая дрожь выдавала его волнение.

— Приехала, дедушка. Как ты живёшь? Как здоровье? — прощебетала я, погладив деда по голове и чмокнув его в щёку, и тут же присела напротив.

— А я что? Я вот умирать собираюсь. Ещё немного на свет Божий посмотрю и уйду.

Мои глаза широко раскрылись от ужаса, будто сама смерть смотрела на меня.

— Что ты, дедушка, говоришь! Милый ты мой, зачем зовёшь её раньше времени!

— Да я что… Как там твоя дочка? Ведь она — правнучка моя. Привези её ко мне. А я подожду немножко. Хочу перед смертью полюбоваться ею, — он передохнул, словно задумался, и поспешно скороговоркой проговорил: — Я вот тебе денег немного хочу дать. Ведь вы квартиру получаете?

— Да… — подтвердила я, и наступило молчание.

— Татьяна! — стариковским, скрипучим голосом позвал дед. — Татьяна! Дай Лидочке двести рублей от меня. Ей надо.

— Ой, миленький дедушка, спасибо тебе большое. Я тебе отдам, обязательно отдам.

— На том свете мне они не нужны. А вот дочку свою привези, покажи мне обязательно. Я подожду. Болит всё, но подожду… — и дед закашлялся.

— Что ты, дедушка, миленький, что с тобой? Нашу малышку я тебе покажу обязательно.

Успокоившись, дед продолжал:

— Вы бы все вместе жили, держались бы друг друга.

— Нет, деда, так нельзя. Родители хотят, чтоб мы ушли от них. Жить им не мешали. Устали они, деда, от нас. Отдохнуть хотят. У нас что? У нас всё заново. Дети пошли. Разве им наша малышка нужна? Она и по ночам плачет. А разве им хочется по ночам её плач слышать? Детский плач только мать умиляет или пугает, а других раздражает.

— Да что ты, внучка! Как же мы в деревне жили! Твоя мать троих оставит — и в колхоз, на поле. А бабушка твоя с вами управлялась и хозяйствовала. Потому как бабка, ей положено. А теперь всё наоборот пошло. Хоть я и стар, а вижу — все с пенсиями, а на работу идут. А молодые родили и сели. Хорошо, если в яслях дитё не болеет. Да что там, разве усмотрят две женщины тридцать детей? Не сдавай свою дочку в ясли. Расти до садика дома.

— Я, дедушка, по ночам работаю.

— По ночам работаешь? А где же это?

— Печи топлю, дедушка, в заводских теплицах. Прихожу домой в четыре-пять утра.

— И не страшно? Ведь ты ещё грудью кормишь. Тебе пугаться нельзя.

— Страшно, дедушка. В мужскую одежду одеваюсь и шапку-ушанку ношу, а всё равно страшно. Я женщина вроде и взрослая, а трусихой стала, как девчонка маленькая. А ведь раньше я не знала чувства страха.

— Ой, Лидочка, Лидочка, дай Господь тебе здоровья. Я помолюсь за тебя, пока жив, а ты потом не забывай меня, — дед вздохнул. — А жить бы вам всем вместе. Мать бы тебе помогала хоть советом. А? Всё равно это хорошо.

— Нет, дедушка, видно, не будет этого. Видно, и в семье люди разные бывают. Свекровь моя из деревни приехала, чтобы встретить нас из родильного дома, а мать работала через дорогу, но не перешла она этой дороги, даже не взглянула на свою внучку. А уж теперь что? Уж теперь малышка ползает и агукает. Сейчас уже веселее.

— Эх, Лида, гордая ты, — дед снова закашлялся. — Не пойдёшь, не попросишь, не поклонишься матери.

— Прав ты, дедушка, не поклонюсь. Я приняла бы помощь от сердца.

— Да, трудно тебе будет, внученька, и я совсем плох.

— Да что ты, дедушка, я уже привыкла. Запомнила: никто никому не обязан. А за помощь, дедуля, спасибо. Я тебе добром отплачу. Роднее тебя у нас никого нет. А на мать я не обижаюсь — привыкла. На праздники приезжаю к родителям. Займу у соседей денег, куплю небольшой подарок и приеду.

— Не пойму я их, никак не пойму, — сокрушённо сказал дед и вновь надрывно закашлялся. Лицо его побагровело, худые плечи затряслись. По щекам потекли стариковские слезы. И трудно было понять, кашель ли это заставил его прослезиться или понимание своей беспомощности.

Вошла невестка. В одной руке у неё были деньги, а в другой — мензурка с лекарством. Деньги она молча положила на стол и подошла к старику.

— Выпей, отец, легче будет.

Деду и вправду стало легче.

— Ты, Лидушка, деньги-то не потеряй. Поезжай домой и привези мне мою правнучку. Я ещё немножко подожду. Мне перед смертью повидать её надо бы…

— Что ты, дедушка, миленький, ты ещё поправишься. А я скоро приеду. И не одна.

Я поцеловала деда и попрощалась.

Прошло две недели, как наша молодая семья получила квартиру. Новоселья не отмечали: квартира была кооперативная, и от этого было много долгов. Вечером я кормила грудью Алёнку.

Резкий звонок в дверь встревожил всех. В комнату вошел мой брат. Он младше меня на три года. Широкоплечий, с лохматым светлым чубом, он так походил сейчас на отца, вот только вид у него был усталый и нездоровый.

— Проходи, Саша. Что случилось? — с тревогой спросила я.

— Дедушка умер.

— Что?!

С полуоткрытой грудью я так и застыла в оцепенении. Расплакалась малышка, оставленная одна, нарушив тягостную тишину. Взрослые молчали…

Ночью, когда все уснули, я, уткнувшись в подушку, беззвучно, молча плакала: «Прости, милый дедушка, я не успела показать тебе твою правнучку, отдать тебе долг… Прости, что я к тебе мало ездила в гости, а тебе было, наверное, очень трудно ждать нас. А мы… Мы так и не успели».

1966