Шишковый торт

Уже светало, когда я увидела первые крыши. Я шла домой с праздничным тортом, который мы с тетей Ниной испекли накануне – семейная традиция. Вьюжило, морозец щипал щеки, я мечтала поскорее дойти, чтобы наговориться с мамой, наиграться с сестренкой и испить чаю из листьев смородины и душицы, но ноги мои замедлились, когда в отшибленном сгорбленном доме мелькнула тень. В окно выглянул мальчик лет девяти. В рубашке клетчатой, лохматый, неумытый. Его заплаканное лицо, наливной румянец и искривленные губы испугали, но не оттолкнули. Я открыла ржавую калитку и пошла по сугробам к главному входу. Звонка не было. Постучалась. Не открывали. Постучала в окно – тоже.
— Ну же, малыш, скажи родителям, что на дворе гости.
Никто не выходил. Дом будто снова осиротел. От мороза у меня онемели пальцы: «Не хотят, ладно. Простывать тоже не хочется». И как только я повернула след, дверь открылась.
На пороге стоял он. Кивком пригласил зайти. Зашла. Стряхнула с обуви снег. Огляделась. В доме не было слышно голосов, только сквозняком разносился шорох призрачных шагов мальчика. Посреди комнаты стояла закопченная печь, в которой таял огонь. Мальчик подбросил дров, вздохнул, и повернулся ко мне обратно уже с другим, не с избитым судорогой лицом, а с каким-то тихим покорным смирением, что большая печь не может согреть столь крохотную комнатку.
— Как тебя зовут? – Я села в кресло возле окна.
Мальчик молчал. Я не стала его допрашивать. Захочет, скажет. Заметила, как он с любопытством разглядывал коробку с тортом. Предложила ему распаковать. Согласился.
— Тебе один конец, мне – второй, - скомандовала я.
Алые нити расплелись. Белый ларец отворился. Мальчишеские глаза наполнились слезами, и тут же полноводье исчезло. «Бери кусочек», - предложила я. Он кротко посмотрел, помотал головой:
— Нет, - вымолвил, удивившись своему голосу.
— Держи, я угощаю. Это подарок на новый год.
Он повторился и сам закрыл картонный сундучок.
Вспомнился случай. Однажды одноклассники бросили в лужу портфель. Мама в утешение вложила в руки российский шоколад, молочный, с изюмом, но с условием, что я съем только половину. Не сдержалась, в обертке – ни крошки. Когда из садика пришла сестра и случайно увидела в мусорном ведре фантик, со слезными вопросами побежала к маме. Стыдно? Стыдно. Вот так сожаление научило любить, а делиться и дарить научила любовь.
Завязала бант. Положила торт на журнальный стол, что спрятался за креслом, и взглядом затронула картину – темный квадрат на полуголой стене. Подошла, стерла пыль, ахнула:
— Какая...
— Это репродукция Шишкина.
— Шишкин и мишки...
— Мишки с шишками...
— Кишмиш!
— Новый состав «КиШ»!
Солнце лица расцеловало. Рассвело.
— Ладно, юный рокер, мне пора. Я живу недалеко, через десять домов. Мой – синий, на окне терраски гирлянда висит. Приходи новый год встречать, посмеемся.
Мальчик не ответил. Проводил меня, закрылся. Лишь улыбнулся напоследок. Это лучше, чем ничего.
Прибежала домой. Рассказала маме про встречу. Всплакнули, обнялись, просидели минут пять, пока на кухню Настенька не ворвалась:
— Сашка, Сашка, а торт-то где?!
Рассмеялись с мамой:
— Не волнуйся, скоро придет.