Глава 13. Золотая рыбка

На будильнике половина четвертого – утра! С полчаса до этого Иван ворочался на кровати, пытаясь заснуть, переборов свою привычку просыпаться так рано. Но, его мысли противились этому. Нет, не в том дело, что мозг его привык вставать с первыми, как говорится, петухами. На календаре декабрь, все-таки. За окном – мороз и ночь. Рассвет в десять пятнадцать начинается, пять часов до него. Да еще и в отпуске он!

Стоп, стоп. Он – у-во-лен. У-во-лен, а не в отпуске! А то, что ему предложили работать на другом предприятии – вилами по воде писано. Сказали так, чтобы вою не поднимал, как собака, выгнанная хозяином со двора… Так и здесь, начальник цеха кого-то попросил, тот и песню ему спел.

Иван лег на спину и смотрел в потолок. Нет, он там ничего не видел.

«А вот в другом вопрос, Иван Васильевич. А почему вы не сыграли красиво и не утерли всем злоумышленникам нос, уйдя в колледж на должность заместителя директора по учебной работе? Почему, Иван Васильевич, а? Испугались?

А, вам хочется оставаться, как и раньше, высокомерным? Да, да, именно – высокомерным, а не обиженным на весь мир. А почему? Да потому что вы, десять лет назад, работая в институте, не приняли того, что разработку двигателя, сделанную вашей группой и поддержанную всеми членами технической комиссии после экспериментальных испытаний, в конечном итоге, положили в долгий ящик. А отправили в научно-исследовательский институт другую разработку двигателя, сделанную в то же время, другим коллективом – ваших оппонентов, да еще и не доведенную, как говорится, до ума.

Да, да, которую, потом, вам же, Иван Васильевич, предложили в течение полугода доработать тот «бракованный» проект, заменив все ее конструктивные замечания, взятые из своего проекта.

И что? Вы в ответ, что сделали, Иван Васильевич? А? Несмотря на то, что ваши
коллеги готовы были и на этот шаг, вы разогнали свою группу и – громко. Очень громко, а потом хлопнули дверью, и – ушли. Считай не только из института, но и из дома, своей семьи, став призраком, погруженным в обиду на весь мир.

А ведь в это время, ваша жена, Иван Васильевич, нуждалась в вашей помощи, тяжело болея. А вы этого не видели, эгоист проклятый, думали только о себе: опущенный, охаянный. Вместо того, чтобы все свои силы отдать лечению жены, и физически, и духовно, не создавая нервозной ситуации в семье».

Вскочив с кровати, Иван направился в кухню, и, открыв кран холодной воды, всунул под ее напор свою голову. Но несмотря на это, слезы, горячие слезы, разрывающие его душу на части, лились и – кипели в холодной воде, лопающими пузырями.
Не менее часа после этого, он пытался в мыслях, найти хоть какое-то оправдание своим поступкам, но они не находились.

Но он же все-таки нашел способ, который мог хоть на немножко, продлить ей жизнь. И пусть в это никто не верил: ни врачи, ни он. И спасибо бабе Вере, знавшей ту молитву, которую Бог услышит сразу. И почти десять лет, благодаря этой праведной женщине, она, его любимая женушка, еще прожила.

Думая об этом, он, смотря в телевизор, не видел на его экране фильм о животных,
живущих в прериях: львицу, напавшую на антилопу; белку, прячущую в траве желуди… Он вспоминал улыбку своей жены, как водил ее по парку, и ее гаснущие глаза.

– Карр, карр! – неожиданно раздавшийся громкий вскрик ворона, пришедшего в зал из кухни, отвлек Ивана. И не просто отвлек, а испугал.

– Фу ты! ¬– вскрикнул Ершов, вскочив с дивана. – Не понял, Карр, ожил, что ли? –
Удивился Ершов.

– Карр, – ответила птица, и, замерев, смотрит на Ивана.
– Кушать, будешь?

– Карр.

– Тогда докажи, что да, пойдем, – и легонько подталкивая его ладонью, направился в кухню. А там оказывается, ворон заложил несколько кисейных лужиц из кала. – Ну
ты и минер, Карр, – усмехнулся Иван. – А я не сапер, выходит, – увидев одну из мин, размазанных своей стопой.

Ворон не сразу принялся за еду – сложенную нарезку рыбьего мяса в блюдце. Он с
любопытством рассматривал, стоящего перед ним человека-великана, нисколько его не боясь.

– Ладно, дружище, кушай и выздоравливай, а я пойду во двор, убирать снег.
Взяв лопату, Иван остановился на середине двора, думая, может на все плюнуть и убрать снег, как здесь, в своем дворике, так и за воротами. Но, не решился, и пошел к внутренней калитке, к дому Сафроныча.

Его задумка, спрятаться от настырной Юльки Симаковской – сестры губернатора, и не только от нее, а и от надоедливого участкового, изо дня в день звонившего ему и пристающего с одними и теми же расспросами, пока была эффективной. И все благодаря вранью.

Свою машину он поставил во дворе Сафроныча, в своем дворе протоптал только две тропинки до калитки: от птичника, и от дома к внутренней калитке. Но не к своим воротам, его ведь дома нету: он уехал на симпозиум в Москву. И те, кто хотел бы к нему зайти, видели, что следов у ворот Ершова нету, значит…

А, что, значит, это «значит»? Неужели он так нужен той Юльке, которая хочет его устроить под своим крылышком, в – колледже. Зачем? Понятно. Он бывший ученный, преподаватель. Так сказать – профессионал, от которого будет польза. А братик то ее. Даже думать о нем не хотел. Поздно до него дошло, что тот самый его коллега, не выиграл в том конкурсе… Просто он участвовал в выборах. Да и депутатом был… Хотя, может все и не так. Но не хочется возвращаться в то время, а значит и его сестричке Юленьке, нет места в его жизни…

В одном из окон дома Сафроныча горел свет, как и во дворе. Принялся убирать снег, нападавший за ночь. Потом – за воротами.

Вернувшись к себе домой, переодевшись, направился на улицу, снова через двор Сафроныча. Привычка, пройтись перед выходом на работу сколько-то километров, стала традиционной. Даже несмотря на выходные дни. Гуляя по городу, он отдыхал, духовно.

Осмотревшись, Иван решил идти не по центральной улице, и не по объездной дороге, где его кто-то из знакомых может увидеть, а по переулочку между частными домами. Дорога здесь не часто очищалась от снега, как другие улицы города. И – не освещалась придорожными фонарями. Только у некоторых ворот они горели, скорее всего у тех, у кого был личный автотранспорт…

Торопиться не хотелось, до рассвета еще часа три, можно спокойно идти и дышать морозным воздухом, подставляя лицо легкому ветерку и щурясь от снежинок, попадающих в глаза.

Нагулявшись, Иван быстрым шагом возвращался домой. Выйдя из переулка на улицу, вовремя остановился: медленно ехал в его сторону джип. Повернувшись к нему спиной, и приложив ладони к лицу, Ершов сделал вид, что прикуривает. И потом, поглядев на удаляющуюся машину, отметил по номеру – ноль-ноль-девять, – Юлькина машина. Неужели проверяет, уехал он на симпозиум, или соврал. А может это всего лишь его выдумки?

– 2 –

Во дворе Сафроныча никого. Дома тепло. Ворон встретил Ивана карканьем, может от радости? В блюдце ничего, это хороший плюс.

– Что, Карр, как дела? – присев, спросил у птицы Ершов.

Сняв обувь, и повесив куртку на вешалке, пошел в комнату. Ничего не хотелось делать, а только поудобнее рассесться на диване, облокотиться на его спинку и расслабиться.

Ворон, не стал ему мешать, ушел в кухню. Иван прикрыл глаза и погрузился в дремоту. Можно было улечься и поспать в спальне. Но, лень было вставать, раздеваться и идти туда…

Да и зачем? Погоди, погоди, вон какую рыбину тянет Сафроныч из лунки! Удержать удочку не может. Опустился на колени, весь в напряжении. Иван бегом к нему. Но что-то его держит и не пускает.

– Сафроныч, – кричит он, – сейчас, сейчас, погоди…

– Карр, карр, – раскричались вороны над его ухом.

– Кыш, кыш! – кричит Иван.

И наконец-то его что-то, держащее его сзади, отпустило. Ухватившись за удочку, Иван помогает деду. И вот рыба на льду. Иван аж вскрикнул от удивления, это была не огромная щука, и не налим, а маленькая золотая рыбка, вуалехвост. Ярко красный, на голове у него желтое пятнышко, как царская корона, один в один.

– Карр, карр, – раскричалась над самым ухом ворона, севшая ему на плечо.

Но Иван хотел спасти рыбку от хищницы, но не успел ее взять и опустить в лунку, вуалехвост вспорхнул как птица, и как жаворонок, повис в воздухе, прямо перед его лицом…

– Карр, карр.

– Да пошла ты! – закричал Иван, пытаясь отогнать ворона.

– Карр, карр, – еще сильнее кричал ворон.

– Да… – Иван открыл глаза, и невольно удивился тому, что ворон нападал на его тапки, надетые на ноги. – Играть хочешь?

Раздался стук в дверь. Выйдя в прихожую, Ершов открыл ее, перед ним бабушка Лукерья.

– Шо, Ванятка, спал?

– Да так немножко, – позевывая, ответил он.

– А то стучу, стучу, ну как дятел, прям. Ой, да, што ж такое, Ванятка? –
Испугалась бабушка. – Вона-вона, – указывает она рукой за спину Ершова.

– Так это, тетя Лукерья, ворон. Машина сбила его, вот и лечу.

– А не колдун ли? – на лице бабушки испуг. – Эта, Ванятка, Сафрон-то, обдрестался. Всю ночь на горшке…

– Что так? Отравился, что ли? – забеспокоился Иван.

– Та й ту ж печень рыбью съел.

– Налимью? – Невольно рассмеялся Иван. – Так жирная же она очень. Говорил же ему, что для ухи она. А вы ее пожарили?

Лукерья в ответ развела руками:

– Ну так, хто ж думал, шо она такая-сякая.

– Да ничего, сейчас, тетя Лукерья, – и Иван пошел в зал, за аптечкой. – Вот таблетки «Имодиум» называются. – Тетя Лукерья, пусть на язык таблеточку положит на язык, она растает, вкус как у ананаса и сразу, мгновенно у Сафроныча пропадет диарея. Короче, понос.

Не успел Иван вернуться в зал, снова закричал ворон. Раздался стук в дверь.

– А я-то, Ванятка, учера тетка така, прямо, – тетя Лукерья выпрямилась, губы прижала и помотала головой, – така прямо фуфыра. Горит мне, мол, а где ваш соседа. А я спрашиваю, Ванятка, че ли? А она: «Да». А за ней к нам два мужика, большие, прямо, как у кино бандиты. Глаза выпучили, прям как лягухи, и зырк, к масыне твояй. А она, на нее тычет, тычет рукою. А я тута ж, достаю бамажку твою, и говорю, что уехал Ванятка на си-си-позим.

– Симпозиум.

– Та, та, а она у меня ту бамажку стащила, смотрит, и горит, мол, а машину зачем вам паставил. А я говорю, чтоба не украли!. А те все зырк-зырк по сторонам, и все ушли с той бабой. Вот че тебе, Ванятка, хотела сказать…

Иван поклонился тетке Лукерье, поблагодарил…

– А дед не хочет пить-то, – подает Ивану назад таблетки. – Не знам, как открыть-то.

– Все понял, понял. Сейчас, тетя Лукерья, сам угощу. Сразу дрыст у Сафроныча пройдет…

И тут же зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Иван Васильевич, это Юлия Симаковская вас беспокоит. А можно сказать «тебя»?

– Конечно можно. Извини-те, весь в делах я. С выпускниками нашего факультета встречался.

– Так ты не торопись назад ехать, я завтра же буду в Москве, погуляем по столице с тобою, покажешь мне город. Так хотела побывать на Красной площади…

– Не получится, Юленька, на Кубань еду, к друзьям, в станицу. После Нового года вернусь. Ой, извини, бегу, в какой вагон? – Крикнул он, да так громко, что тетка Лукерья испугалась. – О все, Юленька, бегу, реьбята зовут, – и выключив телефон, Иван, усмехнувшись, сказал. – Вы уж меня извините, теть Лукерья, так нужно.
Дед не хотел принимать таблеток, не веря Ершову, что помогут они. Но, на уговоры Ивана, что как пройдет у него понос, так завтра же поедут вместе на рыбалку, согласился. Маленькая, еле видная таблеточка, больше напоминающее пистон, легла на язык Сафронычу и тут же расстаяла.

– А где таблетка-то, – удивился дед. – Придумают же, кругом обман, – вздохнул Сафроныч. – А укусно…

– 3 –

 После таких событий, у Ивана усталость как рукой сняло. Позавтракав, включил телевизор. Начинался его любимый фильм «Бриллиантовая рука». Вот теперь можно и расслабиться.

Зазвонил телефон.

– Неужели Костька Синаев, – вскрикнул Иван. – Костян, каким ветром? Привет, бедолага!

– Семен Семенович! – Засмеялся тот в ответ.

– Да я же, братка мой, не Горбунков, – широко улыбнувшись, Иван хлопнул по столу
рукой. – Кстати, только начинается по телеку «Бриллиантовая рука».

– Ваня, короче, рад, что ты есть. Сейчас по делам – два слова, а то занят. Короче, хочу тебя поздравить. Твоя та разработка на парусах. Так что скоро увидимся, изобретатель! А ты что не знал об этом? Ну, браток, уже месяц, как об этом весь интернет кричит. Ну и даешь!– и с телефона раздались короткие гудки.

– Вот тебе и золотая рыбка! – посмотрев на ворона, крикнул во все горло Иван. И тут же осекся, в клюве у птицы были часы, в золотой оправе, которые он думал, что потерял. – Так ты еще, Карр, и ищейка? – воскликнул он. – Вот так золотая рыбка.