Борис Грушин. Любовь к пиву и уважение мнений

Б. А. Грушин (1929–2007) принадлежит к узкой группе исследователей, с полным правом называемых основателями советской / российской социологии. Как философ и методолог он значительно углубил понятийный язык социологии, рассмотрел многие сложные проблемы генезиса массового сознания и поведения. Особое место в его творчестве занимали вопросы изучения общественного мнения, он первым в СССР стал проводить опросы населения и публиковать результаты анализа мнений людей в прессе.
При жизни Грушина я опубликовал лишь одну статью о нем, позже – несколько статей и книгу «Все мы вышли из “грушинской шинели”. К 85-летию со дня рождения Б. А. Грушина» [1]. Несколько фрагментов этой книги размещены ниже.


2 августа этого года исполнится 95 лет со дня рождения Б.А. Грушина, не знаю, как будут развиваться события, поэтому я решил вспомнить его сейчас. Он – один из тех моих коллег и друзей, с кем я веду нескончаемые мысленные беседы. Грушин умер более полутора десятилетий назад, уже выросло поколение социологов, которые не могли встречаться с ним, многие – когда-то могли, но не получилось. Приведу несколько воспоминаний о нем, тех, кто дружил с ним и имена которых навсегда вошли в историю нашей науки.


Т. И. Заславская: «Я понимала и понимаю, что в течение полутора лет работала с одним из самых выдающихся гуманитарных умов нашего времени».
И. С. Кон: «Его смелость была не только гражданской, но и интеллектуальной. В 1990-е годы, когда люди стали делать карьеру и деньги на политическом пиаре, “объясняя” и “прогнозируя” всё что угодно, Борис публично заявил и много раз повторял, что не понимает того, что происходит в России. Несмотря на безоговорочную преданность демократическим ценностям, научная достоверность была для него важнее политкорректности».
Ю. А. Левада: «...[Грушин] регулярно печатал в “Комсомолке” страницу социологических данных. Тогда никто ещё не верил в существование общественного мнения и возможность его изучать у нас. Эту отрасль науки он выдумал – создал собственными руками, своей головой, собственным энтузиазмом».
В. Э. Шляпентох: «Грушин – глубинный нонконформист и инноватор. Трудно найти в истории советской и постсоветской социологии, даже в числе его сверстников, тех, кто мог бы быть равен ему. Он был первым во множестве событий».


Стивен Грант (Steven A. Grant) в течение многих лет возглавлял Отдел изучения России, Украины и стран СНГ и координировал исследовательские проекты для Американской Национальной Информационной Службы (ныне Госдепартамента). Впервые Грант встретился с Грушиным в конце 1980-х, и после долгих усилий ему удалось убедить своё руководство в том, что США могут и должны проводить опросы общественного мнения в СССР. Именно по заказу Гранта ВЦИОМ провёл первый опрос общественного мнения в Советском Союзе для правительства США. Приводимые ниже суждения Гранта о Грушине изложены им в 2004 году и интересны не только тем, что в них аккумулировано его отношение к человеку, с которым он сотрудничал и дружил в течение полутора десятков лет, но и потому, что они сформулированы в понятиях западной культуры. Другими словами, так о Грушине в принципе не мог бы написать никто из его российских коллег и друзей. Грант начал свои заметки о Грушине словами: «Как историк и исследователь российской жизни, я мог бы передать моё понимание Грушина одним словом: a mensch (порядочный, приличный человек). Постараюсь уточнить и прояснить сказанное. Борис Грушин, в моём понимании – это единство двух сущностей: во-первых и прежде всего, он – моральный философ; во-вторых, “public servant”». И далее: «Первое означает, что Грушин был интеллектуалом высокой пробы, затворником «башни из слоновой кости», или теоретиком. Как моральный философ он одновременно выступал и как учёный, и как учитель. Термин «public servant» на Западе обычно применяется к политику или к общественному деятелю, находящемуся на государственной службе и работающему (по крайней мере теоретически) во благо не только государства, то также всего народа. A public servant – это человек, который помимо выполнения формальных обязанностей, задаваемых характером его деятельности, работает во благо общества и людей. Он – общественный радетель.


Теперь приведу слова В. А. Ядова, одного из ближайших друзей Грушина; в них и оценка сделанного Грушиным, и самый общий каркас пространства для анализа его научного наследия: «Борис оставил потомкам замечательно талантливое социологическое описание жизни современников. Это документальная фотография и глубокое осмысление того времени. Наверное, так происходит потому, что он действительно был очень широким человеком и работал на грани бесстрастно научного и эмоционально напряжённого анализа, иногда вообще не видел границ социологии. Ведь он и философ, он и историк, он и статистик, он и логик. Для него форма и логика рассуждения, как и образы объектов анализа, можно сказать, интегрированы в нечто целое. Это не коллаж в постмодернистском стиле, но именно целостное представление».


Имеющиеся в моём распоряжении материалы позволяют привести массу различных форм погружённости советских/российских социологов первых поколений – особенно в периоды ранней социализации – в различные ниши неформальной культуры и контркультуры. Полагаю, что в будущем это всё найдет отражение в исследованиях процесса становления отечественной социологии.
Многое в профессиональной и общей культуре Грушина обусловлено его контактом с «пивным» и «банным» миром Москвы. Грушин писал, что в студенческие годы диастанкуры [БД: группа студентов философского факультета МГУ, известная сегодня как «Московский методологический кружок»] постоянно посещали пивные, где вели непрекращающиеся споры о философии. Эта любовь к пиву стала импульсом для написания Грушиным книги «In pivo veritas» (Истина в пиве) [М. 2020], в которой он проявил себя и как исследователь массового сознания, и как истинный любитель пива и уникальный знаток пивной культуры. Когда Грушин работал в Праге в журнале «Проблемы мира и социализма», он в поисках материалов по массовому сознанию «затеял» ходьбу по пражским пивным. Цель – собрать пивной фольклор, то есть настенные тексты разного рода, которые выражают отношение между пивом и различными сторонами жизни людей, в частности – пражан. За четыре года было осуществлено около 200 выходов в пивные, два выхода в неделю, по средам и субботам: примерно три пивных. В первой – первая кружка, во второй – две и мелкая закуска, в третьей – три и ужин. В интересном видеофильме «Цитаты из жизни», рассказывая о работе над этим проектом, Грушин говорит: «946, внимание, – 946 питейных заведений пройдено в Праге, не миновал ни одной улицы, ни одного переулка, ни одного мало-мальского закутка...»; он выучил чешский язык и нанёс на карту города все пивные. Было собрано более 600 текстов со стен, из которых 360 были интересовавшие его афоризмы. Книга «In pivo veritas» – это уникальная работа по классификации фольклорных текстов и одновременно гимн пиву.


Владимир Бачишин, чешский студент, а потом коллега Грушина вспоминает: «Хорошей традицией семинара, руководимого Б. А. Грушиным в 1982–1989 гг. в стенах факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова, была дегустация пива. Она проходила один раз в год. Автор этих строк покупал в посольстве ЧССР несколько ящиков пива “Пльзенский Праздрой”. Когда их в первый раз в 1983 году увидел Борис Андреевич, он сказал мне: “Ещё не выпили, но уже уважаю!” <…> Чуть позже я узнал, что Борис Андреевич – большой специалист не только в вопросах пива, но и в пражском пивном фольклоре.
Обращение Грушина к пивной и банной культурам нельзя свести к досугу или хобби, они были значимым элементом его культурно-профессионального мира, непременной частью среды его бытования.
Здесь я мог бы поделиться собственными впечатлениями о посещении с Грушиным бани и о разговорах о пиве... но предоставлю слово другим...


Вот яркое наблюдение Щедровицкого: «Мы часто фланировали по улице Горького и по прилегающим к Пушкинской площади бульварам. Это всегда была компания в пять, шесть или восемь человек... которая могла, скажем, собраться в два часа дня и до вечера двигаться по московским улицам, где-то оседать: либо в пивном баре номер один на улице Горького, либо в пивном баре в Столешниковом переулке, или доходить до Кировской, или идти ещё куда-то. И вот именно здесь, в этом постоянном движении, оттачивались оппозиции, мысли». Теперь – фрагмент из воспоминаний Щедровицкого об истории московского методологического кружка: «...БА был великий мастер пить пиво с крабами. И всех нас научил, поэтому мы собирались рано утром, выбирали пивной бар и отправлялись туда. Сидели. Пили пиво и обсуждали проблемы философии и логики».


Дополню сказанное цитатой из текста американского советолога и историка Стивена Гранта, подружившегося с Грушиным в конце 1980-х: «...То, что он был и остаётся знатоком и энергичным потребителем пива, я могу подтвердить на собственном опыте, проведя с ним много вечеров в вашингтонских rathskeller (пивных, подвальчиках) после пары весьма приятных часов в бане».
Теперь – короткий рассказа в духе Хармса, написанный в 1988 году Э. Ю. Соловьёвым, называется он «Кто известен, а кто велик»:
Пригласил Грушин Сократа в баню. Когда они, обнявшись, вышли из парилки, Сократ задал Грушину такой вопрос:
– Скажи мне, юный друг, почему тебя именуют известным, Ойзермана видным, Рассела – выдающимся, а меня – великим?
Может быть, я написал больше, чем каждый из вас?
– Конечно же, нет, Сократ, ибо всем ведомо, что ты ничего не писал.
– Может быть, я знаю больше, чем каждый из вас?
– И это неверно, потому что, как помнит всякий, ты знаешь только то, что ничего не знаешь.
– А не в том ли дело, что я выражаюсь точнее и изящнее Рассела?
– Боюсь, что в этом ты ему уступаешь.
– Или забочусь о своей репутации более Ойзермана?
– Это едва ли возможно.
– Но тогда следует допустить, что и величие, и известность, и заметность существуют не в самих вещах, а лишь во мнении о них...
– В общественном мнении, – уточнил Грушин и завернулся в простыню.


Тому, кто сам хоть иногда бывал в пивных и рюмочных и хоть немного понимает смысл парилки или сауны, знакомо то анонимно-причастное (или причастно-анонимное) состояние, которое ощущаешь после получаса пребывания там. Ты одновременно существуешь, и тебя нет: ты – как другие, и другие как ты... ты «уважаешь» окружающих, и они «уважают» тебя... Пивная и баня (в силу их демократизма) были одновременно и школой свободомыслия Грушина, и площадкой анализа общественного мнения, фактически начатого им задолго до того, как он стал изучать его профессионально.
Многие формы диалога различных культурных миров внутри личности были открыты и впервые изучены М. Бахтиным; позже это направление философии и культурологии обогатилось серьёзными методологическими выводами. Не останавливаясь на изложении концепций теории диалога, можно утверждать, что профессиональное сознание Грушина-социолога вмещало очень многое из городской смеховой культуры его времени (самодеятельная и бардовская песня, анекдоты, изредка прорывавшиеся сквозь цензуру кинокомедии, выступления сатириков), которая несла в себе антисоветский потенциал.


На факультете журналистики МГУ Грушин в течение четырёх лет вёл семинар по анализу текстов массового сознания. Анализировались стихи Высоцкого, песни Пугачёвой, сочинения Жванецкого, рассказы Хармса. Им было выделено 27 типов «текстов», позволяющих проследить менталитет народа. Под его руководством было защищено несколько диссертаций, в частности – «Анекдоты на тему: русские и другие». Было изучено свыше сотни анекдотов о том, как себя ведут русские и другие нации в тех или иных ситуациях, начиная с политики и кончая сексом.


В упомянутой выше статье Грант пишет: «В качестве последнего доказательства его остроумия назову нашу общую любовь к анекдотам, которые мы оба коллекционируем. Объём его коллекции, без сомнения, затмевает количество собранных мною анекдотов, хотя это десятки тысяч анекдотов прежде всего богатого советского прошлого и относительно немного – современных».
В небольшой статье философа Н. В. Мотрошиловой, многие годы дружившей с Грушиным и его женой Н. Г. Карцевой, есть такой сюжет: «Боря Грушин в свою диссертацию включил целый ряд анекдотов. Однажды я ему сказала: “Боря, у тебя, по-моему, по каждой теме есть анекдот”. Он отвечает: “Да, и на эту тему тоже есть анекдот”. И рассказывает: “Приезжают люди на постоялый двор и видят там стрелы, а вокруг мишени. Гости спрашивают: “Кто так хорошо стреляет?” Им отвечают: “Наш сын”. “Сколько ему лет?” “Пять”. “Как же он так метко стреляет?” “Всё очень просто – сначала он стреляет, потом мы рисуем мишени”. Так и он умел создавать ситуации, чтобы возникало что-то юмористическое».


В связи со сказанным, приведу ещё одну выдержку из письма Н. Г. Карцевой, которое дополняет воспоминания Н. В. Мотрошиловой: «...Их с Юрой Замошкиным дом был самым любимым местом встречи всей нашей постоянной компании, в которую входили Мераб, Эрики (так коротко назывались Эрик Соловьёв и его жена Женя Фролова – тоже философ), Саша Зиновьев с женой, мы с Борей и время от времени – Игорь Кон, Виталий Вульф, Галина Волчек и другие популярные в то время люди».
Грушинское обозначение постперестроечного периода как «социотрясения», его характеристика массового сознания россиян в начале XX века как «шизофренического», название его передачи на «Радио “Свобода”» – «Общество имени Кафки Корчагина», заголовок статьи – «Учёный совет при Чингисхане» – это не только итоги многолетних научных наблюдений за динамикой социальных процессов в стране, но и индикатор его погружённости в смеховую культуру. На это указывает и <…> реплика Грушина о том, что время покажет, кто стоял на пути развития советской социологии, а кто лежал, причём не вдоль, а поперек. Я часто вспоминаю ещё один грушинский афоризм, подчёркивающий своеобразие американской культуры: «Американцы? Они очень похожи на людей».


Еще один диастанкур, Александр Зиновьев, проявил себя не только как логик, философ и социолог, но и как писатель-сатирик, мастерски использовавший образцы, традиции советской смеховой культуры. Достаточно вспомнить некоторые названия его книг: «Зияющие высоты», «Гомо советикус», «Пара беллум», «Катастройка», «Глобальный человейник».


В заключении приведу банно-пивной сюжет, не вошедший в книгу [1].
Это было года за два до смерти Бориса Андреевича, значит, скорее всего весной 2005 года. Я приехал в Москву и днем, не сговариваясь ни с кем о встрече, пошел в Институт социологии РАН. Из информации на доске объявлений следовало, что именно сейчас происходит семинар под руководством В.А. Ядова. Естественно, я отправился туда. Вошел в аудиторию, обменялись взглядами с Ядовым и устроился подальше. Кругом – давно знакомые лица, молчаливо приветствуем друг друга.
Вижу Ядов что-то пишет, сворачивает и передает записку кому-то на первом ряду. Записка дошла до меня, на ней написано Докторову. Разворачиваю, читаю: «Ты вечером свободен?». Отвечаю: «Да» и прошу передать записку Ядову. Вскоре получаю: «Приходи в 7 вечера в институт. На вахте скажи, что к директору». Отвечаю взглядом, что буду и вскоре ушел... походил по институту, всегда приятно встретить давних коллег и друзей, съездил в город и к назначенному времени вернулся в институт.
Подошел к вахтеру и сказал, что я – к директору, думал он буркнет «Проходите», однако он предложил мне идти за ним. Пошел к левой лестнице здания института, но не наверх, а неожиданно для меня – вниз, в подвал. Оказалось, там была сауна, новенькая, еще пахнувшая деревом. Заглянул в парное отделение... а там Ядов и Грушин.


Здесь надо сказать, что Борис Андреевич был не только ценителем и знатоком пива, но и суперэкспертом в банных делах, все знал до деталей и с радостью делился своими знаниями. Владимир Александрович был любителем и пива, и бани, но в теории явно уступал своему другу. И еще оба они были знатоками и прекрасными рассказчиками анекдотов. Грушин коллекционировал их как материал для изучения массового сознания. Ядов и здесь был лишь подготовленным и всегда открытым новому любителем.
Я не считаю себя любителем пива, но баню и анекдоты – всегда ценил. Соревноваться со старшими друзьями я не мог, тем более, что до Америки не доходили новые русские байки. Вечер сложился чудесным. Тосты, пожелания, анекдоты.

1. Докторов Б. Все мы вышли из «Грушинской шинели». К 85-летию со дня рождения Б. А. Грушина. М.: Радуга, 2014.