О Любви

Мне страшно посчастливилось и смешно не повезло любить.

Я забавлялся Её неловкости, угловатости высказывания первые месяцы нашего знакомства. "До сочувствия симпатичная" - всё, что мог сказать о Ней тогда.

А потом, около года спустя, мы впервые говорили друг с другом. О смерти. "Язык мой - враг мой", с какой целью я задал Ей вопрос? Неизвестно. Просто мысли? Но я ведь зачем-то произнёс их в слух. И, по-моему, вполне себе сознательно.

Но не в этом суть, а в том, что Она оказалась мыслящим человеком, имеющим за плечами вдвое больше моего дегтярно горького жизненного опыта.
Я почувствовал себя невообразимым олухом, когда на мои бахвальства "чести и самопожертвования" во имя чёрт знает чего, на моё щегольство финдиперсовыми выраженьицами, знакомыми лишь таким же, как я стеклянным пижонам услышал в ответ: "Тридцать лет - всего ничего. Поживи, пожалуйста, подольше. Мне будет плохо, если тебя не станет".

Ещё три месяца спустя я с треском влюбился.
Я знал, что у неё муж, что женаты уже около десяти лет. Но иррациональной человеческой составляющей, в общем-то, глубоко наплевать. Иррациональная составляющая хочет влюбиться и любить.
Тогда я утешался просто Её нахождением рядом со мной, даже в полной тишине. А если получалось заговорить, был опьянён восторгом пускай от самого пустякового разговора.

В середине лета я подобно всем приличным людям поехал в отпуск. Но едва ли можно было назвать это отдыхом: я лихорадочно ждал письма. Ни слова на протяжении трёх недель. Ни слова. Зачем-то послал телеграммой фотокарточку. И через неделю получил ответ: "Не представляешь, как рада видеть тебя таким счастливым!". Счастливым? А ведь я стал таковым на несколько дней после этого письма. Счастливым? Дорогая моя, моя любимая, ведь единственным счастьем была бы сейчас рядом твоя улыбка и бездонные карие глаза, в которых я тонул,  даже не пытаясь удержаться на плаву здравого смысла!

Я нервно пережидал каждую разлуку и бесконечно ценил каждую встречу. Я, человек, избегающий объятий и требовавший физической дистанции стал мягче и ласковее, стал светлее...
Я знал, что она счастлива и больше всего на свете боялся обрушить на неё своё прямолинейное признание.


И всё, чего я осмеливался желать, так это чтобы наша тёплая и светлая, не похожая ни на что, пускай даже всего лишь дружба могла бережно храниться длиною в жизнь...