На качелях судьбы продолжение 11-12

                ***
Но, как говорят: «Человек полагает, а Бог располагает». Наступил страшный тысяча девятьсот сорок первый год. Чёрным крылом накрыла страну война. Мужчинам стали приходить повестки. Вчера повестку получил Владимир Зарубин, сосед. А сегодня и Егор оповестил свою семью, что он отправляется на фронт.

- Ой, Степану надо сообщить. Может, оставит он тебя дома? Всё же он большой начальник..
- Никому, маманя, ничего сообщать не надо. Все идут, и я пойду. Кто же будет защищать нашу землю, наши деревни, семьи? – сказал Егор.
- Папанька, а наш сад тоже надо защищать? – Колька прижался к коленям Егора.
- И его надо защищать, - ответил отец.

У Федоры и Груни глаза покраснели от слёз, грудь сдавило, словно клещами. Не представляли женщины, как они будут жить без мужчин, как вести хозяйство, как растить детей. А что будет с колхозом? Разве осилят женщины ту работу, которую ещё вчера они делали вместе с мужиками. А на трактор кто же сядет? Небольшой надеждой себя успокаивали, что ненадолго война эта проклятая, что быстро фашистов перебьют наши воины.
Эх, мечты, мечты!

Вечером, перед отправкой мужчин на фронт в саду Широковых собралась вся семья. К ним присоединились Зарубины. Федора напекла пышных блинов: когда ещё сынок полакомится ими? Ганя тоже принесла кое-какую снедь. Была поставлена на стол и бутылка самогонки. Ганя и Груня сидели рядом с мужьями, прислонившись к ним. Да, и из-за Егора, и из-за Владимира жёны много слёз пролили, много обид вытерпели. Владимир одно время занимал пост председателя колхоза «Весёлый», дневал и ночевал в конторе, на фермах и полях. Всё домашнее хозяйство лежало на плечах Гани. И в колхоз ходила в полеводческую бригаду, и дома крутилась, и дочек растила. Она, как и Груня, родила шестерых, а выжили только две девочки, да и то Маня была больной: с ней случались припадки. Эпилепсия. На улице Маню дразнили дурочкой и припадочной, а вот Колька Широков всегда с ней играл. Он заметил, что девочка необыкновенно добра ко всем ребятишкам, хоть те и обижали её постоянно. Колька, когда мог, всегда угощал Маню чем-нибудь и защищал её от нападок ребят.
Владимир же, заявляясь с работы, часто расстроенный и злой, вымещал всё на Гане. Крепко поколачивал несчастную женщину. Хоть Ганя и скрывала, но Груня заметила, что кисть правой руки подруги постоянно мелко дрожит.  Вот и сейчас она, в линялых кофте и платке, отломила кусочек блина левой рукой, чтоб не показывать никому, что её правая рука сильно дрожит.

Сейчас женщины и не думали о былых обидах, им было страшно оставаться один на один со всеми бедами и напастями, и они очень боялись гибели мужей.
А ребятишки были слишком малы, чтоб долго горевать. Они бегали между молодыми деревьями, успешно перезимовавшими, и, подбежав к столу, получали очередной блин «на четверых». Вскоре в сад заглянули Григорий и Прасковья Маланьины. Григорий тоже завтра отправлялся в неизвестность. Их ребятишки – Коля и Аня – присоединились к ребячьей компании и начали игру в войнушку. О, как лихо они расправлялись с ненавистными фашистами из-за которых их папаньки теперь уходили из дома! Даже мужчины не могли скрыть улыбки, глядя на них. А Егор, подозвав всех детей к столу, сунул им в руки по небольшому кусочку сахара. Федора была не довольна этим поступком, однако не одёрнула сына. Пусть поступает так, как хочет.

Сначала разговор шёл о том и о сём, словно и не было той страшной причины, по которой все тут собрались. Но потом Григорий сказал.
- Вот что, бабы! Мы уходим на страшную войну. Не знаю, вернёмся ли. Берегите детей наших, себя держите в строгости.
- Ты, Груня, за садом приглядывай. Приду, он уж большой будет, - тихо говорил Егор жене.
- Ты скорей вертайся! Мы тебя ждать будем! – шепнула Груня на ухо мужу и снова заплакала.
- Ну-ну! – остановил её брат. – Не разводите сырость. Мы вернёмся. Разобьём супостата и вернёмся.
Все дружно закивали в ответ. А Владимир повернулся к Егору и сказал:
- Давай, друг, уговоримся так: если кто из нас с войны не вернётся, оставшийся в живых не бросит семью погибшего, а будет помогать, чем сможет.
- Хорошо! – согласился Егор, а бабы снова приложили фартуки к опухшим от слёз глазам.
На следующий день семь Широковых, Маланьиных и Зарубиных точно так же, как и семьи многих односельчан, словно осиротели, проводив мужчин на фронт.

                ***
Вскоре Федора получила письмо от дочери Александры из Москвы. Шура писала, что её муж тоже, как и Егор, отправился на фронт. Писала, что дети живы и здоровы. Рассказала она и о том, что завод, на котором работала Наталья с мужем – они его ласково называли «шарик» - эвакуирован в Саратов. Костя, муж Натальи, тоже уехал в Саратов вместе с заводом. Он обещал забрать туда и Наталью с детьми, когда устроится.

Федора горевала, что жизнь её детей расстроена, но она понимала, что всему виной война. Егор изредка присылал письма, в которых коротко писал о том, что воюет, что немец прёт, но он обязательно будет разбит.

Женщины, оставшиеся без мужей, прекрасно понимали, что в конце лета и осенью, когда придёт время уборки урожая, им придётся очень и очень трудно. В селе, в колхозе почти не осталось мужчин, а те, кто был дома, обивали порог военкомата, просились на фронт.

Многие пожилые женщины вновь пошли на работу, кто на ферму, кто в полеводческую бригаду – везде не хватало рабочих рук. И старики покинули насиженные места на завалинках и лавочках, пошли в колхоз, потому что они понимали, что не только рабочие руки сейчас нужны, нужны их советы, их опыт. Мальчишки - старшеклассники оставили школьные парты. На их неокрепшие плечи тяжёлым грузом легли колхозные заботы. Но все понимали, что иначе не выдержать, не выстоять.

Многие девушки отправились на курсы трактористок. Однажды Груня, придя домой, рассказала, как Дуся Уткина, окончившая такие курсы, села на трактор, смогла завести его и поехать на нём, а вот, как его остановить, забыла.
- Дуся-то на тракторе едет, ревмя ревёт и причитает: «Трактор, миленький, остановись!» - рассказывала Груня. – А трактор едет и едет. Едет и едет! Так и ездила Дуся кругами, хорошо, солярки мало было в тракторе – остановился.

А потом в село пошли похоронки. Люди, которые до войны ожидали приход почтальона, получали газеты, письма и с удовольствием перекидывались парой слов с ним, теперь старались убраться с глаз долой, только бы с ним не столкнуться. Им казалось, что таким образом беда их минует. Но в деревне всё больше становилось женщин, повязанных в чёрные платки.

Наступил день, когда и Груня узнала страшную весть: погиб её брат. Параня прибежала к ней и рухнула на пол, вымолвив: «Гришу убили!» Женщины завыли, запричитали. Но что они, бедные, могли поделать? Война безжалостна и бессердечна.

А на следующий день - снова новость. Груня возвращалась с работы, когда увидела почтальона, призывно машущего ей рукой. Ноги женщины налились свинцом, в груди стало жарко-жарко, стало нечем дышать. Груня приложила ладонь ко рту, а почтальон закричала:
- Груня, Груня, не бойся! Ничего плохого я не несу! Тут вот тёте Федоре телеграмма из Москвы. Расписаться в получении надо.
Груня никак не могла прийти в себя. Она сильно переживала: от Егора уже больше месяца не было никаких вестей.
- Ой, Грунюшка, не знаю, как к тёте Гане идти: похоронка ей… - тихо сказала Настя, вчерашняя старшеклассница, она теперь работала на почте.
В почтальоны шли с большой неохотой: кому хотелось нести людям страшную весть? Зато как радовались те, кому с фронта приходили заветные треугольники! Они были опять же благодарны почтальону, словно от него зависела горестная или радостная новость приходила в дом.

Груня взяла телеграмму, кое-как накарябала свою фамилию. Читать и писать она не умела. Так, немного. Но Егор научил её расписываться, чтоб она не срамилась, ставя вместо подписи крестик. Какая это роспись?

Баба Федора тоже вышла из избы, увидев, что сноха долго говорит с почтальоном. Груня отдала ей телеграмму. Но Федора передала её снова Насте.
- Почитай уж, голубушка, что тут прописано, - попросила она.
- Выезжаю с детьми. Встречайте. Ковылкино, - прочитала Настя. – Послезавтра ваша Наталья приезжает. Её надо встретить, потому что она с детьми едет.
- Ой, Господи-кормилец! Надо к председателю идти! Может, поможет эвакуированным, - и Федора быстрым шагом отправилась в контору, до которой был неблизкий путь.
- Ой, я и забыла мамане сказать про Зарубиных, - покачала головой Груня. – Пойду к Гане. Ой, какое горе! Спаси и сохрани моего Егора от страшной беды!

В избе у Гани стоял страшный крик. Ганя, узнав новость, упала в обморок, чем до смерти перепугала девчонок. Когда Груня вошла в избу, Настя брызгала Гане в лицо водой, стараясь привести ту в чувство. Груня обняла девочек. Сироток. Ганя пришла в себя, увидела Груню и запричитала:
- Как же мы теперь жить-то будем? Ой, горе нам, горе!
Груня навзрыд плакала рядом с ней.