Глава двенадцатая. Успокоитель отечества

                НА СТРАЖЕ САМОДЕРЖАВИЯ               
                Начало правления Николая I      

                Глава двенадцатая
                УСПОКОИТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВА

«Успокоителю отечества Николаю Первому»
Надпись на  триумфальных вратах 

     По завершению процесса над декабристами двор готовился выехать из Петербурга в Москву на коронацию императора и императрицы. Туда же уже направилась часть гвардии, дипломатический корпус, чрезвычайные посланники и большая часть знати.
     Императором Николаем, по этому поводу, был издан Высочайший Манифест о Священном Миропомазании и Короновании Его Императорского Величества, имеющих совершиться в Июне месяце 1826 года:

«БОЖИЕЮ МИЛОСТІЮ МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ,ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем НАШИМ вернымъ подданным.
Со возшествием на Престол НАШ Прародительский, возприяв бремя, отъ Бога на НАС возложенное, и во всемощной Его силе и милосердии ища помощи и укрепления, положили МЫ, по примеру благочестивых ГОСУДАРЕЙ, Предков НАШИХ, принять Священное Миропомазание и возложить на СЕБЯ Корону, приобщив сему Священному действию и Вселюбезнейшую НАШУ Супругу ГОСУДАРЫНЮ ИМЕРАТРИЦУ АЛЕКСАНДРУ ФЕОДОРОВНУ.
Предвозвещая о сем происшествии, имеющем с помощию Божиею совершиться в Престольном НАШЕМ граде Москве сего 1826 года в Июне месяце, МЫ призываем верных НАШИХ подданных соединить с НАМИ молитвы их ко Всевышнему, да благодать Его Святая, с Священным сим елеем излиется на НАС и на Царство НАШЕ, да будетъ сие таинственное действие знамением и залогом благости Его к НАМ и печатию любви, соединяющей НАС с верными НАШИМИ подданными, коих счастие признаем МЫ единою целию НАШИХ мыслей, исполнением желаний, наградою трудов, верховною НАШЕЮ обязанностию пред Царем Царствующих.
Дан в Санктпетербурге Апреля 21-го дня, в лето от Рождества Христова тысяча восемь сот двадцать шестое, Царствования же НАШЕГО в первое.
На подлинном подписано собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою тако:

«НИКОЛАЙ.»      

     16-го июля 1826 года император Николай выехал из Петербурга в Москву для участия в коронационных торжествах.
     «Волнения и опасности, которые сопровождали восхождение на трон, были забыты, и все приготовились к праздникам и удовольствиям. Император, его царственная супруга и вся императорская семья, прибыв к древней столице империи, по обычаю остановились вне города в Петровском дворце. Их ожидала толпа народа. Подступы к дворцу были украшены лагерем 4 корпуса и корпуса гренадер, которые оживляли эти окрестности Москвы. В городе и вблизи него расположились прибывшие из Петербурга эскадроны и батальоны гвардии.
     На третий день во главе всего кортежа и приветствуемый войсками, выстроенными по пути его проезда, император верхом въехал в Москву. За ним следовали императрица-мать, царствующая императрица и наследник, который единственный ехал в карете своей матери. Вокруг кортежа и вслед за ним двигались двор и императорская прислуга. Огромные толпы народа заполнили улицы и подступы к городу. У городской черты своего нового государя встретили генерал-губернатор и городские власти, жители города по обычаю преподнесли ему хлеб и соль. В тот момент, когда государь вошел в городские ворота, послышались громогласные крики «Ура!» Яркое солнце освещало этот величественный въезд. В городе толпа стала еще гуще, у всех окон и на всех крышах толпились люди, которые с радостью повторяли крики приветствия молодому и красивому монарху. У Иверских ворот император спешился, императрицы и наследник вышли из кареты, и приветственные восклицания были прерваны самым глубоким молитвенным сосредоточением. Императорская фамилия преклонила колени перед иконой Богоматери, и весь народ, созерцавший эту молитву, казалось, принимал в ней участие», — писал в своих записках Бенкендорф.
     «Слабость,  ощущаемая императрицей Александрой Федоровной, по приезде в Москву заставила отнести коронование к концу поста; для укрепления ее здоровья государь с семьей поселился в Нескучном, на даче графини А.А. Орловой-Чесменской. К приезду Двора в Москву собраны были на Ходынском поле сводные войска гвардейского и гренадерского корпусов: государь производил частые смотры и ученья, на которых присутствовали иностранные гости.  «Мармон, — сообщал император Николай цесаревичу, сравнивает эти войска с состоянием французских войск в Булонском лагере. На смотру мой маленький молодец ехал рысью и галопом на правом фланге дивизиона своего полка, все как следует, к великому удовольствию отца и зрителей». Маршал Мармон, вспоминая в своих записках о московском смотре, высказывал удивление по поводу смелости и искусства, обнаруженных во время смотра восьмилетним наследником. Император Николай, смотря на своего сына с выражением самой нежной заботливости, обратился к герцогу с словами: «Вы полагаете, что я испытываю волнение и беспокойство, видя этого столь дорогого мне ребенка среди подобной сутолоки; но я предпочитаю покориться этому, чтобы выработать в нем характер и с малолетства приучить его быть чем нибудь, благодаря самому себе» (Император Николай Первый, его жизнь и царствование / [соч.] Н. К. Шильдера. - СПб. : А. С. Суворин, 1903).
     «Одним из пламеннейших, весьма естественных желаний императора Николая при вступлении его на престол было – чтобы при коронации в Москве присутствовал и великий князь Константин Павлович; но, давая только угадывать это желание, он не решался облечь его в форму просьбы и тем менее положительной воли. Князь Любецкий, в то время министр финансов Царства Польского, отважился сделать это за него.
     «Отъезжая тогда в Варшаву, — рассказывал он мне впоследствии, — я при прощании с государем и при выраженном им желании увидаться скорее с братом осмелился сказать:
     — Государь! Нужно, чтобы он приехал к коронации в Москву; надобно, чтобы тот, кто уступил вам корону, приехал возложить ее на вас в глазах России и Европы.
     — Это вещь невозможная и невероятная.
     — Она будет, государь!
     — Во всяком случае, приехав в Варшаву, сходите поцеловать от меня ручки княгине Лович.
     Я понял этот намек, — продолжал князь Любецкий, — и по приезде в Варшаву обратился прямо к княгине Лович. Сильное ее влияние убедило великого князя неожиданным своим приездом в Москву обрадовать государя и успокоить Россию». (Из «Записок» Модеста Андреевича Корфа).
     Перед отъездом в Москву император Николай в своей переписке с цесаревичем Константином Павловичем осторожно намекал на счет своих задушевных желаний:
     «Я надеюсь с Божиею помощью,  — писал государь, — быть в Москве 22-го июля; и так, вы осведомлены о моих планах столько же, сколько я сам. Я не скрываю от вас, что я буду очень счастлив увидеть вас; если это возможно, я покоряюсь судьбе, раз очевидно такова воля Божия».
     Находясь в Москве и не получая ответа император Николай перестал уже рассчитывать на возможность свидания с братом, как вдруг 14-го (26-го) августа, в 11 часов утра, цесаревич неожиданно подъехал в Кремле к дворцу, занимаемому государем.
     Генерал-адъютант Бенкендорф, упоминая об этих событиях в своих записках, пишет:
     «Церемония коронации была назначена на 22 августа. За два дня до этого к удивлению всех и к удовлетворению и к чести императорской семьи внезапно приехал великий князь Константин. Он спустился к императору, который вышел встретить своего старшего брата, того, кого он первый признал своим государем. Этот приезд великого князя стал ярким и публичным доказательством его подчинения новому государю и добровольного отречения от престола. В то же время он стал драгоценным свидетельством счастливой гармонии, которая на благо империи объединяла всех членной царствующего дома. Публика была в восторге, дипломатический корпус успокоился. Это присутствие на торжестве коронации великого князя Константина должно было придать ей еще больше торжественности и заслуживает внесения в анналы истории как единственный в своем роде и замечательный пример. Народ выразил ему свое удовлетворение единодушными восклицаниями, высокопоставленные лица и все присутствующие выказали ему самое глубокое уважение».
     Цесаревич надеялся пробыть в Москве не долго, но расчеты его не оправдались, и ему пришлось прожить в столице до 22-го августа, дня, назначенного для коронования. До наступления этого торжества его развлекали разводами и маневрами, происходившими в окрестностях Москвы.
     22-го августа 1826 года, состоялась наконец давно ожидаемая коронация императора Николая Павловича.
     На коронационных торжествах присутствовало множество народа. Очевидец вспоминал:
«В пять часов утра, тихого и уже светлого от пышной розовой зари, спешили мы встать, одеться и ехать. Безветренный воздух дышал свежестию; ни малейшее облако не оттеняло чистого небесного свода, и скоро солнце присутствием своим украсило день достопамятный. Казалось, вся природа безмолвно ожидала торжества земли Русской. Но Москва радостным шумом представляла разительную противоположность с тишиною неба: на улицах, на площадях теснились несчетные толпы народа, гремели экипажи. На Ильинке уже нельзя было проехать: кареты спирались, одна за другою, и кто не хотел или не мог ждать, должен был пешком пробираться между людьми, лошадьми и колесами. Так пришлось и нам. Обширная Красная площадь подобилась волнующему морю: не сотни, а тысячи валили к стенам величественного Кремля. Входим внутрь его: и там уже, от Спасских ворот до Троицких и от Никольских до Тайницких, все наполнено, все кипит народом. Спешим к местам, назначенным для зрителей: полиция не успевает отбирать билеты; прилив увеличивается с минуты на минуту.
     Мы достигнули одного из амфитеатров. Их можно было уподобить горам, усеянным цветами, бесконечно разнообразными: тут были наряды Европы и Азии, обоего пола, разного возраста и всяких званий. Часы длились в нетерпеливом ожидании. Наконец пушечные выстрелы возвестили приближение вожделенного времени. Площадь между церквами и амфитеатрами покрылась отрядами всех полков гвардии: движение бесчисленных шляп, киверов, касок подобилось то легкому колебанию колосьев от тихого ветерка, то быстрому течению речных струй; разноцветные мундиры являлись в полном блеске при лучах солнца, которые играли на золотом убранстве военачальников и скользили по светлой стали густого леса ружей. Все переходило, строилось по обеим сторонам помоста, устланного алым сукном для высочайшего шествия; позади, за рядами воинства, толпился народ в беспрерывном движении: всяк желал найти для себя лучшее место, искал и часто возвращался на прежнее.
     Разделяя свои мысли и чувства с моим товарищем, я заметил сильное движение у Красного крыльца; но Успенский собор заслонял от меня большую его половину, и я видел только, как богатый балдахин из золотой и серебряной парчи двинулся от крыльца к собору. Мне сказали, что под ним шествует императрица Мария Федоровна. Еще несколько минут, и с появлением другого великолепнейшего балдахина, при всеобщем колокольном звоне, я узнал о шествии императора с августейшею супругою. Оно скрылось также вдалеке за стенами собора. Как завидовал я счастливцам, которые имели возможность быть внутри самого храма свидетелями таинственных минут наития Святого Духа на российского самодержца, где ангельские хоры повторяли усердную молитву верноподданных да силою Господнею возвеселится царь, и где наш венценосец, помазуясь миром всеосвящающей благодати и моля Вышнего, да управит царство его в преподобии и правде, вручал Ему и сердце свое, и народ свой.
     Загремели колокола и пушки в знамение, что свершился обряд священный и с ним желание необъятной России. Затем снова наступила всеобщая тишина: в соборе свершалась божественная литургия. Она окончилась… и какое опять волнение везде! какое нетерпение увидеть царя своего в венце предков Его! Самые отдаленные толпы закипели, нахлынули рекою, стеснились к амфитеатрам… но скоро порядок восстановлен, и тут мы насладились зрелищем несравненным: торжественный выход из Успенского храма был прямо виден с того места, где мы стояли. С амфитеатров и отовсюду неслись восклицания радости, заглушая собою пение церковное, и скоро потом, за всею необозримою великолепною свитою, за духовенством, вельможами воинскими и гражданскими, явился государь в блистательной алмазной короне, в порфире царской, со скипетром и державою. Взоры всех были устремлены с жадностию на помазанника Господня; а в светлых взорах его блистало смиренное величие христианского владыки. И не нужно было угадывать его чувств при виде бесчисленного множества детей, Промыслом врученных его сердцу. Сопровождаемый августейшими братьями, он тихо упреждал балдахин, под которым шла государыня императрица Александра Федоровна, в меньшей короне. Шестнадцать генерал-майоров несли балдахин и столько же генерал-лейтенантов придерживали его за золотые кисти. Звук музыки военной, гром пушек, колокольный гул с Ивана Великого и со всех церквей столицы и непрерывное, радостное ура! производили в душе невыразимое чувство. И столь роскошная картина озарялась полным сиянием солнца, еще умножавшего собою блеск золота, серебра, драгоценных камней и особенно венца императорского.
     Их величества шествовали в Архангельский собор приложиться к почиющим в нем святым мощам и поклониться праху своих предков; потом в Благовещенский. На время их моления там прекращались восклицанья, колокольный звон и гром артиллерии – только военная музыка играла гимн Боже, Царя храни!..»
     Церемония проходила в точном соответствии с «Высочайше утвержденным Церемониалом торжественного восшествия в пер­вопрестольный град Москву и Священнейшего Коронования Его Императорского Величества Государя Императора Николая Павловича, Самодержца Всероссийского».
     Из Церемониала, опубликованного  в  газете «Северная пчела»: 
     «По окончании молитв Его Император­ское Величество соизволит указать подать со стола с регалиями императорскую корону, которую митрополиту подаст назначенный к тому чиновник, а митрополит поднесёт Его Императорскому Величеству на подушке. Его Величество, приняв от митрополита корону с подушки, изволит возложить на свою главу, причем митрополит произносит речь по книге. Его Императорское Величество соизво­лит повелеть с того же стола подать импера­торские скипетр и державу, которые Его Вели­честву митрополитом и поднесены будут с молитвою. Его Императорское Величество, приняв скипетр в правую, а державу в левую руку, изволит сесть на императорский пре­стол. Его Императорское Величество, положив регалии на подушки, поднесенные чиновни­ками, призовет Ея Величество Государыню Императрицу и, сняв с себя корону, прикос­нется оною к голове Ея Величества и паки на себя возложит. За ним поднесена будет мень­шая корона, которую Государь Император воз­ложит на главу Государыни Императрицы, а четыре статс-дамы оную оправят. Протодиа­кон, провозглашая весь Его Императорского Величества титул, воскликнет многолетие, и певчие пропоют трижды «многая лета». Потом опять же протодиаконом провозгла­шено будет многолетие и Ея Величеству Госу­дарыне Императрице. В то время будет звон во все колокола, и по данному сигналу учинён будет из стоящих на площади, также и постав­ленных на башнях по городу, Кремлю и по бастионам пушек 101 выстрел».
     Обряд венчания был совершен новгородским митрополитом Серафимом при содействии киевского митрополита Евгения и московского архиепископа Филарета, возведенного в этот день в сан митрополита. Во время обряда коронования ассистентами государя были цесаревич Константин Павлович и великий князь Михаил Павлович.
     «Во время священной церемонии великий князь Константин, исполнявший обязанности генерал-адъютанта, заслужил всеобщее одобрение своими неустанными и трогательными заботами об одеянии императрицы в тот момент, когда она принимала императорскую пурпурную мантию, и о шпаге императора, когда он принимал причастие и должен был расстаться с ней. Глубочайшее молчание царило под древними сводами собора, который на протяжении веков видел здесь стольких государей, принимавших корону и преклонявших колени перед Всевышним. Эта священная тишина нарушалась только молитвами церковнослужителей и мелодичным пением придворной капеллы.
     После окончания церемонии пушечные залпы, колокольный звон крики «Ура!» народа и войск возвестили о выходе из собора новокоронованных особ. Эти крики, подобно раскатам грома, сопровождали их при проходе через толпу вплоть до того, как они поднялись на самый верх Красной лестницы. Вид императора ослеплял красотой под драгоценностями бриллиантовой короны. Императрица и наследник, находившиеся возле императрицы-матери, также привлекали взгляды собравшихся. Невозможно было себе представить более прекрасную семью, их вид вызывал подлинный восторг» (Из записок генерал-адъютанта Бенкендорфа).
     В день коронования последовали два именные указа о смягчении наказания государственным преступникам, осужденным на каторжные работы и к ссылке на поселение, а также сосланным в дальние гарнизоны. Этот день был еще ознаменован еще одним событием: реформой в придворном ведомстве, объединялись в одно целое разнообразные придворные учреждения, министерство императорского двора. Управление новым ведомством вверено было князю Петру Михайловичу Волконскому.
     Из дневника сенатора П.Г. Дивова:
     «25-го августа. Пушечные выстрелы с крепости возвестили жителям Петербурга, что коронация совершилась в Москве 22-го числа. Вследствие опоздания курьера я боялся, не помешало ли этому событию здоровье императрицы. К счастью, оно совершилось благополучно, к великому удовольствию всех благомыслящих людей.
     31-го августа. Пожаловано (в день коронации) много наград; графу Нессельроде дан лестный рескрипт и поместья в Тамбовской губернии. Мне приятно видеть, что в делах с Портою император сохраняет свое достоинство и не поддается обещаниям. На аккерманском конгрессе объявлено, что если турки не согласятся на предложенные им условия 25-го числа, то войска вступят в Молдавию и Валахию, о чем уже сообщено всем дворам.
     1-го сентября. Начали печатать список высочайше пожалованных наград. Их было очень много. Я с своей стороны получил шесть тысяч рублей прибавки к жалованью. Это было не совсем пропорционально по сравнению с другими, тем не менее я был благодарен и написал письмо графу Нессельроде. Говорят, что двор остается в Москве до октября.
     В «Gazette de St-Petersbourg» напечатан рескрипт графу Нессельроде, в котором император говорит, что этот министр осуществлял мудрые предначертания и проводил политические планы императора Александра I и т. д. Без сомнения, рескрипт сей лестен и прибылен для графа, получившего поместье, приносящее от тридцати до сорока тысяч рублей дохода. Но, взвесив хорошенько образ действия покойного императора, в нем нельзя найти ничего выгодного для империи; напротив, все клонилось к ее ущербу в будущем. Либеральные идеи нашего века увлекли этого государя, и он им поддался. За границею ему воскуряли фимиам в прозе и стихах, а в конце концов что же мы видим? — Мы были обмануты Пруссией и Австрией, а еще более Англией. Пруссия, не делая никаких уступок, получила Данциг, через который идет вся торговля Польши; Австрия получила от Италии огромный кусок земли; Англия, отказавшись от Корфу, овладела Адриатикой и Архипелагом. Королевство Польское было восстановлено до некоторой степени. Для чего? Чтобы иметь на шее лишнего врага. Действуя умнее, следовало бы всячески избегать этого, в особенности когда проповедовали принцип неограниченной монархии. Было бы гораздо естественнее восстановить statu quo ante bello с Наполеоном. Пруссия вошла бы в прежние границы, Данциг остался бы вольным городом, под особым по-кровительством России, с русским гарнизоном. Из Кракова не создали бы революционного очага, сделав из этого города Бог весть для чего республику. Австрия, владея по прежнему Сандомиром, Краковом и Люблином, уменьшила бы свои требования по отношению к Италии. Теперь же будущее полно осложнениями, которые могут быть улажены только потоками крови. Император Николай вступил на престол в тот момент, когда разразилась буря, усмиренная его умом. Благодаря Бога, он энергичнее своего предшественника, но, продолжая до известной степени ошибки, сделанные его братом, он может все более и более запутаться в пагубных последствиях, какие они повлекут за собою. Последствия эти будут неизбежны по самой силе вещей, и побороть их не в силах одного человека. Эти последствия можно только отдалить на время, зато они могут возникнуть внезапно, в случае кончины короля прусского или императора австрийского, и, разумеется, граф Нессельроде не будет подходящим советником для государя в этих затруднительных обстоятельствах. Как частный человек — это личность вполне порядочная, но он всегда находится под чьих-либо влиянием и не обладает ни проницательностью, ни глубокомыслием. Он хороший секретарь — не более.
     С другой стороны, бросив взгляд на внутреннее управление империей, сердце сжимается, когда видишь в нем полное отсутствие единодушия. Какие лица пользуются доверием императора? Именно те, которые виновны во всех бывших беспорядках. Князь Александр Голицын развратил всю Россию своей шайкой иллюминатов, коих он является послушным орудием. Молодые адъютанты смотрят на все через известную призму и действуют в духе тех лиц, которые готовы все разрушить и ниспровергнуть.
     Император горячо желает добра; об этом свидетельствуют все меры, принятые им по гражданскому и военному ведомствам; они доказывают в то же время, что государь убежден в том, что зло существует, и что он желает искоренить его, но как-то он возьмется за это? Он, видимо, старается узнать истину и убежден в том, что необходимо усилить надзор тайной полиции. Поэтому он и присоединял ее к своей собственной канцелярии, изъяв ее из ведомства Министерства внутренних дел».
    «23-го сентября завершились празднества по случаю коронации императора Николая блистательным фейерверком. Один заключительный букет состоял из 140 000 ракет, к которому присоединился грохот из 100 пушек. Из декораций этого фейерверка обращали на себя внимание триумфальные врата с надписью Успокоителю отечества Николаю Первому».