Домовой

Какой самый чудесный день в году? Суббота! Ну конечно же – суббота! Этот чудесный день начинается уже в пятницу вечером, когда ты осознаешь, что сегодня можно колобродить хоть до утра, потому что завтра не нужно вставать на работу. Можно закрыться от всех, выключить телефон и спать хоть целый день. Но по закону противоречий ты просыпаешься ни свет ни заря, есть такая подлость у организма – просыпаться тогда, когда как-раз этого делать не нужно, осознаешь, что сегодня выходной и у тебя есть маленькая иллюзия свободы. Ты можешь делать что хочешь: например -включить телевизор, или можешь закрыть глаза и помечтать о чем-нибудь, наконец просто снова заснуть. И ты зарываешься поглубже в подушки, ерзаешь, устраиваясь поудобнее на бабкином приданном – ватном, или как бабуля называет ватяном, матрасе. Сколько ему лет, бабуля не помнит, я думаю, что этот матрас ей подарил Николай Второй, за заслуги перед государством. Ну, или Хрущев, за высокие кукурузные показатели. Я уже привык спать на нем: он мягкий, хорошо держит тепло и форму тела. За неделю постельное белье пообмялось, пропиталось твоим запахом, стало твоим, родным, и ты зарываешься с головой под одеяло, закрываешь глаза и…весь мир подождет! Здесь, в твоем коконе, безопасно, тепло, уютно и здесь никто тебя не достает. А теперь калачиком, ноги к подбородку. Совсем хорошо, как у мамки в пузе. Я сплю.
Во второй половине дня, прихватив свежего пива, решил прогуляться к своему приятелю. А что еще остается свободному художнику? Выспался, привел себя в порядок, оценил по достоинству бабулин вкусный обед. Душа запросила общения. Ну и что же, что не совсем радостно на улице, мне все нравится! А главное сегодня я сам себе нравлюсь!
- Бабуля, собираюсь в гости. Что там по погоде?
-Примерно через полчаса дождик будет, - отозвалась бабуля с кухни. Вот уж у кого стопроцентный прогноз, всегда без промахов. «Ладно, накину дождевик,»- шепнуло мне мое прекрасное настроение и отправило меня на улицу.
Район, в котором я живу, в простонародье назывался «Поле слез». Он отстраивался в конце девяностых, в смутное время, когда стабильными были только времена года. Люди, что возводили свои коттеджи на поле, лили слезы с утра до вечера что денег нет, хлеба нет, последнюю икринку из-под дивана достали. Поливаемые слезами дома росли как на дрожжах. Вот и прижилось название. Кое-где среди новоделов ютились еще старые домишки. Вот и на нашей, такой современной улице, стоял старый, заброшенный дом. Жильцы этого дома, переехали в соседний поселок, выставили его на продажу. Но, то ли, участок был мал, то ли действительно у народа наконец-то закончились деньги, дом никто не покупал. Так и стоял он, мокнущий под дождем, обдуваемый ветрами, заносимый снегом.  Время шло, хозяева не находились, и старый дом потихоньку дряхлел. Однажды осенью ураган сорвал несколько листов шифера с крыши, обнажив пленку - утеплитель. За зиму пленка изорвалась на длинные полосы, и теперь напоминала длинные седые пряди.  Зимой чердак заносило снегом, весной обильно заливал дождь, в результате чего стены дома так промокли, что угол дома просел. Отвалилась местами штукатурка, выставив на обозрение строительный материал дома – саман. Вывалились крепления наружной двери и ставен. Напротив  старого дома у дороги росла такая же старая ива.  В свое время улицу очистили от старых деревьев, насадили новые, но старую иву не тронули. Дерево было очень старое в три обхвата. Морщины на коре были грубые и такие глубокие, что внутри них уже росла какая-то растительность. Конечно, ива сама по себе удивительное дерево. Во всех народах она обязательно что-то символизировала, с ней были связаны множество поверий, примет, причем прямо противоположных по смыслу и по значению.  Но самому дереву было абсолютно все равно с какой целью его использовали люди: оно было ни хорошее и не плохое, ему были безразличны проблемы добра и зла, потому что оно служило законам равновесия и справедливости, дерево служило Природе.
Конечно, я по натуре не романтик, но перед этим деревом срабатывала какая-то магия, и я почти всегда останавливался. Отдавая дань его возрасту, опирался на ствол, любовался тонкими ветвями и даже что-то бурчал сентиментальное: «Ты, это, держись, дедуган! Люди любят тебя. А то иначе бы тебя выкорчевали. А так… Видишь, уважают твои морщины.» И на всякий случай, завязывал веточку с пожеланием.
Вот и теперь я остановился у дерева чтоб поприветствовать его и полюбоваться  его серыми пушистыми  комочками. В народе их называют котики. Это шубки, которые предохраняют будущие цветы от холода. Но только погода устоится, начнут пробиваться сквозь шубку желтые волосинки-цветочки, наполняя мир пушистой нежностью. Я стоял, смотрел на дерево, прикидывая через сколько дней, примерно, можно будет увидеть эту красоту, как вдруг услышал жалобный, еле слышный, плач. Я прислушался: «Может показалось?»  Нет, не показалось. Плач был очень горький и доносился он из старого дома. Ничуть не мешкая, я направился в дом. Входная дверь была сорвана с петель, на месте замка зияла дыра, ступеньки прогнили и провалились. Я вошел в сени, стараясь не шуметь, плач раздавался из глубины дома. Сделал еще шаг и наступил на какой-то пластик, отозвавшийся жутким треском. Плач затих. Соблюдать тишину уже не было смысла, я смело вошел в полутемную комнату. Да, когда-то здесь жили люди, а теперь холод и забытье прочно обосновались в жилище. Разрушенная печь, сломанный стул, поломанная кровать с ржавой панцирной сеткой все покрыто толстым слоем пыли. А посередине комнаты валялся кверху дном овощной ящик за которым что-то было. Над ящиком виднелась толи шапка, толи клок шерсти. Если бы я не слышал плач, то мог бы подумать, что за ящиком прячется щенок, кошка или еще какая-нибудь живность. Но мне же не показалось, это же плакало?
- Эй, ты кто? – прошептал я. Прислушался. Тишина. Но я все-равно услышал сопение.
- Не бойся, вылезай. Ты кто?
- Не обидишь? – раздался тихий голос. Клок шерсти двинулся к углу ящика и появилось это.
Точнее описать свое первое восприятие по-другому не могу. В полутемной комнате стоял домовой. Я почему-то сразу это понял, наверное, вспомнил бабкины байки. Это был маленький старичок с большими заплаканными глазами. Он очень осторожно забрался на ящик и сел на перевернутую консервную банку. Я смотрел на него в некотором ступоре, пытаясь не утерять связь с реальным миром.
- Пуня,- сказал старичок.
- Что?- переспросил на автомате.
- Пуня, - еще раз повторил старичок. -Пуня, так зовут меня. И тяжело вздохнул.
Я смотрел на него во все глаза, не веря в действительность. Пуня был одет в старый, вязанный свитер, растянутый во все стороны, наверное, он когда-то был серым. Широченные штаны, подвязанные веревочкой, заправлены в разного цвета носочки. Седые волоса, огромные седые брови – не поймешь, где что начинается, и сверху рваная шапочка, из дыр которой, торчали седые волосы Пуни. Борода была очень длинная, и Пуня обмотал ее вокруг шеи наподобие шарфа. Пуня сидел на банке и смотрел на меня.
- Ты кто? Ты как? – я начал приходит в себя, но соображалка еще тормозила.
- Домовой я. Был. Дом хранил. И всех их. А теперь никого и дом вот какой. – Пуня опять горько заплакал.
Мне стало жалко до слез этого маленького хранителя семейного очага, который лишился смысла жизни, оказался никому не нужным.
- Пунечка, ты не плачь, мы что-нибудь придумаем. Я взял старое ведро, что валялось за печкой, перевернул и уселся рядом с ящиком. Мне требовалось что-нибудь существенное, чтоб до конца поверить в происходящее. Вспомнил, что в рюкзаке имеется пиво.
- Будешь пиво? – открыл бутылку.
- Не-е. Я больше молочко люблю, только я так давно его не пил, что забыл уже как оно пахнет. Пуня опять тяжело вздохнул.
- Ну, тогда, орешки. Правда, солоноватые они, но больше нет ничего.
- Орешки буду. Пуня взял крохотными ручками маленький орешек и немножко откусил: Солененький!
Я не знал, что сказать этому сказочному хранителю старых традиций, сидел и просто пил пиво. Пуня съел свой орешек, и протянул мне руки. Я взял его на руки, посадил на колени, прикрыв курткой. Пуня прижался ко мне и затих. Неожиданно, вокруг что-то стало меняться. Комната приобрела жилые очертания. У стола стоял торшер, его мягкий свет освещал часть комнаты. Вторую половину комнаты освещало пламя из открытой дверцы печки. У печи на низкой табуретке сидела полногрудая женщина. Теплый халат, мягкие тапочки, волосы придерживаются ободком, что не позволяет им упасть на лицо. На коленях женщина держит маленькую девочку, она кормит ее грудью и смотрит как в печи горят поленья. Отблески пламени озаряют лицо женщины. На земле нет облика прекраснее, чем облик матери кормящего своего ребенка. Она смотрит на свое чадо, периодически целует кроху. Аура бесконечного материнского счастья переплетается с отблесками пламени, треском дровишек, теплом заполняет весь дом. Мужчина на диване, прикрыв ноги пледом, сладко спит, дополняя своим спокойным дыханием атмосферу уюта и покоя. В доме было чисто прибрано. Хозяйка, очевидно, была рукодельница – покрывало на кровати, занавески на окошках, полотенца – все расшито красивыми узорами. На столе стоит тарелка с пирожками и кувшин с молоком. А на оконном стекле были настоящие морозные узоры. Они были как в моем счастливом детстве. Я забыл какие они бывают, потому что на пластиковых окнах дед Мороз узоры не рисует. Я потерял связь со временем.  Когда реалии времени вернули меня в «здесь и сейчас,» мне категорически не хотелось расставаться с необыкновенным чувством умиротворения, щемящей грусти, которое я испытал, наблюдая чужое счастье.
-Видел? – спросил Пуня. Я понял, что он приоткрыл мне дверь в прошлое, чтоб я мог увидеть то, что Пуня хранил в своей памяти.
Ощущения душевного комфорта, после кратковременного перемещения в чужое счастье, меня не покидало. Хотелось чего-то возвышенного, мудрого, доброго. Ну, хотя бы умных, как мне казалось, мыслей.
 -Пуня, понимаешь, все проходит, все изменяется. Меня потянуло к философии. – Этот дом свое отжил, для него время закончилось. Понятие времени у каждого свое, даже у этого дома. Это ученые придумали жвачку – Время. Ну на то они и ученые – им же надо что-то изучать. Даже сейчас есть племена в Амазонке, Бразилии, где нет понятия времени. А по-моему, Пуня, время, это есть сам человек. Он рождается и с ним рождается время. Все то, что он отражает в своем сознании он раскладывает по полочкам, которые называются -прошлое, настоящее, будущее. Умирает человек и все заканчивается, время перестает существовать. Опять же,- продолжал философствовать я - Время питается нашими положительными эмоциями. Чем больше событий в жизни, которые нас волнуют, тем объемнее время. Неправильно говорить, что оно течет медленее, просто его много.  Вот у тебя, Пуня, сейчас времени почти нет. Событий в жизни твоей нет, нет положительных  эмоций – нечем кормить время, вот оно и умирает вместе с тобой. Но, я думаю, Пуня, твое время еще возродится, наполнится и потечет полноводной рекой.
-Это как? Судя по всему, до этого момента мои заумные мысли его не особо волновали, но теперь в его огромных глазах вспыхнул интерес.
- Ко мне жить пойдешь?
Пуня вылез из-под куртки, стал напротив меня на ящике:
-А семья у тебя есть? – Внимательно смотрит в глаза.
-Конечно. Мама, папа, сестра, бабуля, все в наличии.
- Нет, - Пуня вздохнул, - не так. Семья, это не количество душ у телевизора или за столом. Семья, это когда заходишь в дом, а там свой дух, родом твоим пахнет. Семья, это когда плачут одними слезами и радуются одним сердцем. Это когда ты для всего мира преступник, а для семьи – праведник, и они за тебя на смерть пойдут. У тебя так?
Я задумался. Задумался о том, о чем никогда не думал. «Да, конечно, мы не прорастаем невольно друг в друга всеми фибрами, ютясь в одной комнате. У нас у каждого своя комната, большую часть эмоций мы выплескиваем в виртуальный мир, технологии забирают у нас живой, теплый мир, заменяя его холодным цифровым пространством. Но мы же все-таки семья?! Только, если для всего мира я стану преступником, стану ли я для них праведником. Встанут ли они на мою защиту, не раздумывая? Не, ну бабка, та даже думать не станет. Вот для нее мы точно семья, она вся здесь, с нами, технологии не подмяли старую гвардию. Насчет сестры, я вообще сомневаюсь.» -Мне стало грустно оттого, что пришла неожиданная мысль: «Мы выигрываем в технологиях, проигрывая душу. Только можно ли назвать это прогрессом?»
-Пуня, ну, скажу я тебе - семья, как семья. Современная. Пойдешь к нам жить может и станем мы роднее. Сплотимся вокруг тебя. Ну, так как? Пойдешь?
-А ты молочка дашь?
-Конечно, и все что ты захочешь.
-И бороду мне пострижешь? – восторженным шепотом спросил Пуня.
-Не сомневайся!
Пуня подошел к краю ящика, потянул ручки, потом вдруг одернул и спросил: -А жить где буду?
- А где бы ты хотел?
- На чердаке. Там мне виднее.
- Замечательно! У нас там стоит старый сундук, бабкино приданное. А ей, ее бабка придарила, так сказать, он у нас олицетворяет преемственность поколений. Бока кованные.Я тебе мягкий матрасик куплю, подушечку, ну и все остальное. Живи Пунечка, храни наш дом и нас, растерявших тепло семейного очага. Пуня разулыбался, шмыгнул носом и полез мне под куртку.
Мы вышли на улицу, шел мелкий дождик. Как всегда бабкин артрит оказался прав.
-Давай постоим, попросил Пуня. Я расстегнул куртку, Пуня высунул свою лохматую седую голову.
Старый, покосившийся дом, напоминал старого солдата, что стоял до последнего на передовой, надеясь, что найдется тот, кому еще будет нужна его защита и тепло. Он уже упал на одно колено, ветер сорвал его шапку и седые пряди рвал ветер, выбитые стекла, как пустые глазницы, но он ждал. К сожалению - не случилось. Он уходил вместе со своим временем, обычаями, привычками, уступая место новой эпохе. Капельки дождя скатывались по уцелевшим стеклам. Старый дом прощался с последним своим жильцом, роняя горькие слезы. Пуня всхлипнул и залез поглубже в куртку.
 Меня окружали крепкие, современные дома. Красивые крыши,  умытые весенним дождиком, радовали глаз разноцветными мазками. Колонны, мансарды, бассейны, лужайки, жить человеку стало проще, веселее, легче. Только человека среди этого изобилия стало меньше. Выигрывая в технологиях, проигрываем душу. Можно ли это назвать прогрессом? Может быть пришло время бросить человеку спасательный круг?
Я шел по нашей красивой улице в состоянии некой невесомости, тихой грусти и изумления от всего того, что со мной приключилось. Я чувствовал под курткой у груди мягкое, живое существо, которое наполняло мое сердце бесконечной любовью. Проходя мимо трехметровой калитки соседей, позвонил в звонок и отправился дальше. Мысленно я отправил им лучик счастья, которым наполнил меня Пуня. Пусть будет. Им надо. Может быть и у них все срастется.