4 Фанфик Повесть о рыжей девочке 5-6

Светлой памяти Лидии Будогоской.
18+

Что такое фанфик "Повесть о рыжей девочке"
Слово фанфик произошло от кальки с английского fan fiction — «фанатская проза». По сути это выдуманная история про героев уже известного произведения, "Поветь о рыжей девочке", автор Лидия Будогоская. Моя тематическая версия "Дарк" — мрачные истории про трагические события, в категории только для взрослых, которые она изложила в "софт" версии для детей.
Действие повести происходит в 1911 году.
Рисунок из интернета.

Часть пятая

Ева действительно изнывает от тоски.   Ева каждый день бегает к ящику для писем. Письма от мамы нет. И вот однажды перед уроком истории Нина примчалась в класс с веселым криком: Ева, есть! В синем конвертике. Только что швейцар сунул под стекло. Ева сорвалась с парты и хотела бежать.
— Куда. — Крикнула Нина. На место! Историчка идет!

Весь урок Ева просидела как на иголках. Звонок. Большая перемена. Ева с подругами подлетает к ящику. Никакого письма.
— Лопни мои глаза, говорит Нина, было письмо! Синий конверт. Написано Еве Кюн. Ученице пятого класса.
— Куда же он делось? — испугалась Ева.
— Исчезло, — зашептали девочки. — Кто-то взял.
Ева подскочила к швейцару.
— Было, ответил швейцар, сам за стекло клал. Зоя Феликсовна взяла.
— Зоя Феликсовна?! — ахнули девочки.
Вся кровь ударила Еве в лицо. Ева стоит и думает. Кулаки сжаты. В лице что-то дрожит. Девочки тоже возле Евы стоят и на Еву смотрят. И вдруг Ева рванулась и кинулась бежать через две ступеньки вверх по лестнице.
— Куда ты? — крикнула Нина. Ева махнула рукой.
— К Зое Феликсовне! — Нина мчится за ней.
На третьем этаже стоит Зоя Феликсовна. Ева без всяких приветствий подошла к ней чуть не вплотную.
— Отдайте письмо! — сказала Ева.
Зоя Феликсовна удивленно приподняла жидкие брови.
— Какое письмо?
— Вы взяли! Вы взяли мое письмо. Мама написала. Отдайте!
— Ева, — сказала Феликсовна, — нельзя ли повежливее? Письмо я взяла. Папа меня просил твои письма брать и передавать ему. Сначала папа посмотрит, что за письмо, прочтет. А потом ты будешь читать. Вела бы себя хорошо,
никто твоих писем бы не трогал!
— Не отдадите, тихо спросила Ева.
— Не отдам.
— Ладно, — ответила Ева.

Круто повернулась и снова побежала по коридору.
— Куда ты? — кричат девочки.
Ева не слышит. Как ураган несется она по коридору. Вниз по лестнице и прямо влетает в желтую дверь кабинета начальницы. Дверь захлопывается вслед за Евой. Подруги останавливаются, как вкопанные остановились. В кабинет за желтой дверью войти никто не смеет.
Начальница вздрагивает от неожиданности, когда Ева влетает к ней. Ева подходит к ее письменному столу, открыла рот, чтобы сказать что-то, не произнесла ни звука. Слезы потоком текут из ее глаз.
— Что случилось, спрашивает начальница строго.
Ева решает, что все надо рассказать с толком.
— Кюн! Строго сказала начальница выслушав ее историю, — выйдите из кабинета вон.
Ева вышла из кабинета.
Продолжились занятия.
Только кончился последний урок, Феликсовна подошла к Еве.
— Госпожа начальница письмо забрала, но ты особо не радуйся: — Все домой пойдут, а ты в классе останешься! Так начальница приказала.
Все ушли. Ева хорошо знает, что значит остаться после уроков и   ждать прихода начальницы.
Ей очень страшно. В коридорах тихо. В класс входит начальница, а за ней Феликсовна со страшными розгой из китового уса.
Начальница подходит к Еве. Ева встает.
— Вот! — Начальница бросает на парту перед Евой синий конверт.
— Кюн, — строго говорит начальница, — можете взять ваше письмо. Не вскрывая я могла убедиться, что это письмо действительно от матери.
Ева смотрит начальнице в лицо и опускает глаза. У начальницы брови сведены, губы сжаты и нервно дергается лицо.
— И больше не врывайтесь в мой кабинет с криками и слезами. Чтобы этого не было. Я вам официально объявляю, что все ваши письма будут приходить ко мне. Отец мне жаловался на вас. Взгляните сюда, Кюн!
Ева сразу узнала эти листики. Это были письма сына начальницы, которые отец у нее украл. Ева побледнела от ужаса.
— Я знаю, кто вам писал! — говорит начальница. — Я ручаюсь, что сегодня же он искренне раскается в содеянном.
Ева стоит, опустив глаз в пол. На них уже навертываются слезинки.
— Стыдитесь, Ева Кюн. Вы с таких лет стараетесь завязывать романы вместо того, чтобы сидеть над книгами. Я бы сказала, что это наглость — кидать любовные письма в мои окна. Вас следовало бы исключить, но, посоветовавшись с вашим отцом, мы решили, что пока вас оставляем в гимназии. Но без наказания ваш проступок оставить нельзя. Вы знаете, что делать?

Ева стояла потупившись.
— Да. Знаю! — с грустным вздохом сказала она.
Ева сама ложится животом на парту. Зоя Феликсовна поднимает ее платье,
закалывает его на шее булавкой, спускает вниз, к щиколоткам белье и чулки.
Ш-ша! Ева слышит рассекающий воздух звук. Ей кажется, что раскаленная до красна проволока впилась ее тело.
Руки Феликсовны придавили ее к парте. Затем снова свист и удар. Била начальница без оттяжки.
Еве кажется, что с нее спускают кожу живьем. Она не видит, как радостный огонек вспыхивает в глазах Феликсовны в ту минуту, когда розга в очередной раз опускается не Евино тело.
«Не стонать! Не плакать!» — приказывает себе Ева. Как хочется крикнуть! «Не дождетесь!»
Ева выносит наказание без единого стона, стиснув зубы, только вздрагивает от каждого удара. Ее терпение поразило даже начальницу.
Двадцать ударов страшной розгой позади.
Ева уже не бледная. Кровью налились щеки. Уши, лоб, вся голова пылает.
Порка окочена.
Начальница с Феликсовной повернулись и вышли. Ева осталась одна. Наконец-то она может привести себя в порядок прочитать письмо.
Читает она стоя.

«Дорогая моя девочка! Я получила твое письмо и оно очень меня взволновало. Я знаю. С папой очень тяжело жить. Давно бы ты была со мной.
Но папа не дает мне сумму денег, которая нужна на твое воспитание. За помощью к бабушке я не могу обратиться. У бабушки совсем мало денег. Она больна и беспомощна. Ей самой нужно, чтобы прожить свой век. Если бы мы с тобой были вместе, мы бы не могли жить прилично, мы бы даже нуждались. Ева, родная девочка, ты наверное еще не знаешь, что ничего на свете нет страшнее нужды. Пока ты у папы он поневоле должен давать тебе все необходимое. Подумай об этом, дорогая детка, и потерпи!»
Не проронившая слезинки во время порки. Ева рыдает слезами отчаяния.
 

"Мама меня предала!" —  Ева бредет по улице с распухшим от слез лицом.
На дразнилки про рыжего красного черта она не обращает внимание.
 Вот знакомый дом и окно открыто. Куда она так опрометчиво кинула записку. Их окна раздаются крики. Его крики. Начальница вместе с мужем наказывают своего сына так, что было слышно на улице.
 
 Мама отказывается от меня, по причинам. По мнению мамы, очень важным!  А Ева думает, что причины совсем не важные. Мамам меньше любит Еву, чем Ева воображала. Вот и все.
Ева останавливается на улице и плачет. Слезы сами льются из глаз.
«Довольно. Довольно реветь» — приказывает себе Ева с яростью.
А пока Ева будет терпеть. Ева к маме не поедет не смотря ни на что. Чтобы не быть маме в тягость. Даже если мачеха будет бить смертным боем. Не поедет. Ни за что.

Ева на целый час опоздала к обеду. С папой встретились в столовой в дверях.
Папа. Одетый. Куда-то спешил из дома. Столкнулись. Папа с бешенством посмотрел на Еву.
— Гадина, — проговорил он сквозь стиснутые зубы. Благодари Бога, что у меня нет ни минуты свободной. Я бы тебя выпорол не откладывая. Я бы отучил тебя устраивать скандалы на весь город. Твое счастье, что сегодня канун моей свадьбы и я не могу тебя пороть. Но ты не думай, что я забуду.
Все это еще рухнет тебе на голову в один прекрасный день. Достаточно одной капли! Берегись. Ты вывела меня из терпения!
И ушел.
Ева останавливается посереди пустой комнаты и снова слезы льются сами собой из ее глаз. «Вот, — с ужасом думает Ева. — уже реву. И который раз без устали реву!» — Ева готова избить себя за слезы. Она плачет от страха, что отец слов на ветер не бросает.

Ночью Еве снится страшный сон: Ева получает единицу и за это папа жестоко порет. Ева просыпается вся в поту. Вещий сон, так и будет, решает Ева. Из-за его свадьбы она не выучила уроков. Папа раздевает ее догола, чтоб более обидно было и порет. «Если так случится — я не вынесу. Я непременно умру» — думает во сне Ева.
 
Часть шестая

Свадьба Евиного отца всполошила весь город. Много народу сбежалось в церковь смотреть на свадьбу. Сбежались и гимназистки. Они толкались в толпе, задыхались от духоты. Лезли как можно ближе.
—  Наша рыжая здесь? — спрашивают друг друга.
Нет, рыжей нет. Отец велел Еве встречать гостей дома. Разочарование. Все были уверены, что рыжая, разодетая в пух и прах, будет стоять с букетом возле жениха и невесты.

Как только папа уехал в церковь, Ева надевает пальто и через столовую по лестнице через кухонный чад — стрелой во двор на улицу. Только на соборной площади Ева останавливается и с облегчением вздыхает. Темень на площади, только собор освещен огнем. Сейчас там папа венчается.
«Убежать бы куда-нибудь далеко. — думает Ева, — только бы никогда не возвращаться домой!»
Не зря улицу, где живет Нина называют зеленой.: летом она вся зарастает травой, и зеленая гуща садов свисает через редкие заборы. По дороге собаки носятся, распугивая кур, а в канавах хрюкают свиньи. Осенним вечером такая темень, что того и гляди свалишься в канаву.

Мама Нины Козловой снимает комнату в маленьком домике. Тусклые оконца едва светят над самой землей. В комнате низкий потолок, стены оклеены обоями в букетах. У одной стены узенькая жесткая постель, у другой — диван и продавленной кресло. Возле окна стол. На нем керосиновая лампа.
Нина очень обрадовалась Еве.
— Ах, я никак тебя не ждала , — говорит Нина, — оставайся у меня ночевать. И сейчас же принялась стряпать на ужин пельмени.
Нина проворная девочка: умеет стряпать, умеет стирать и мыть полы. Всему Нину научила мама. Она у Нины хоть и очень строгая, но добрая и сердце у нее отходчивое. Нинина комната тоже нравится Еве. Удивительно, но в ней дышится легко.
 
— Никуда я отсюда не пойду! — объявила Ева, — и буду до самого утра, пусть завтра хоть порют.
Два раза папа присылал за Евой хмурого дворника Степана. Ева не пошла домой. Вдали от папы она стала очень храброй.
Спать Нина и Ева легли вместе. До поздней ночи не могли уснуть, все шушукались и смеялись, вспоминая летние приключения. О порке за побег Ева предпочла не думать.
В понедельник как обычно продолжились занятия в гимназии. В класс вошел учитель Кориус, сел за стол и раскрыл толстый журнал, значит сразу будет спрашивать.
— Кюн, — вызывает Кориус. Ева помертвела.
— Параграф 137 наизусть. Молчание.
Теперь весь класс смотрит на Еву.
— Кюн, вы намерены отвечать урок? Молчание.
У Кориуса дернулась щека и глаз подмигнул сам собой.

— Садитесь, — новорит Кориус с раздражением.
Схватил ручку, взмахнул рукой и поставил в журнале единицу.
Ева медленно бредет из гимназии домой.
В столовой за обеденным столом сидит папа с женой. Женя, новая папина жена, заняла место Евы. У отца вид недовольный, он покусывает губу и прищуривает глаза на рюмку вина. Ева подошла к папе.

— Поздравляю тебя, — робко вымолвила Ева.
Папа нахмурился и едва коснулся губами лба Евы. Ева подошла к Жене.
 
— И вас я поздравляю, совсем робко проговорила Ева.
Женя обняла ее и поцеловала. Ева осторожно освободилась от Жениных рук и стремительно убежала из столовой через гостиную в переднюю.
— Евочка, кричит Женя. — раздевайся скорей. Я тебе наливаю суп.
Вскочила, заботливо пододвинула стул для Евы, смахнула крошки со скатерти и поставила тарелку. Суп стынет, а Евы нет.
— Опять уперлась, строго сказал отец. Вчера убежала, сегодня... Уж будет ей наказание. Женечка. Зайди за ней.
Ева рассеянно стоит в полутемной передней у вешалки. Прижала носовой платок к губам и кусает его. И сама не знает. Зачем стоит. И вдруг видит: к ней приближается Женя.

— Что с тобой, — с тревогой спрашивает Женя.
И точно сразу ткнула пальцем в больное место. Ева судорожно дернула головой. Стиснула челюсти, чтобы не разрыдаться, уткнулась головой в шинели на вешалке и простонала6
— Я получила единицу.

— Милая, — Зашептала Женя и схватила Еву за плечи. — Боже мой, как
папа рассердится! Лучше сейчас папочке не говорить, и я не скажу. Ты после скажешь когда-нибудь, когда сердится перестанет. И не думай сейчас ни про какую единицу! Идем в столовую, идем!
Женя оторвала голову Евы от шинели, притянула к себе и поцеловала Еву в губы.
«Господи, подумала Ева с тоской. — как неприятно, когда чужая женщина целует». Ева очень боится, что Женя поцелует ее еще раз. Она сделала отчаянное усилие и овладела собой.
— Пойдемте, — сказала Ева. Женя улыбнулась довольная.
— Только нужно сделать веселое лицо, чтобы папочка ничего не заметил.
 
В это раз повезло. Папа несколько дней будто совсем не замечал Еву. Вдруг заметил и заговорил.
— Ну-с — сказал папа, как только кончили обедать, как твои учебные дела?

— Ничего. Ничего себе, — ответила Ева и затрепетала.
— Что значит «Ничего себе?» Тащи дневник и тетради. Ева подала дневник папа перелистнул. Женя тоже наклонилась и смотрит.
— Кол! — вскипел папа. — Кол! А тут три с минусом! Схватил дневник и пустил его в лицо Еве. Ева остолбенела.
— Вот, — обратился папа к Жене, ни капли любви и благодарности отцу. Всю жизнь на меня зверем смотрит. И ни разу с лаской не подошла. А на свадьбе что учудила? И все потому, что отец не приманивает сладкими
подачками. Отец требует послушания и учит добру. И упорный же этот рыжий черт. Ты ей тверди свое. А она все наперекор. Так на рожон и лезет.
Женя и не пошевельнулась. Ева расплакалась. Когда мама была, чуть папа крикнет на Еву, мама тут как тут. Сейчас же найдет для Евы оправдание и успокоит папу. При маме Еву ни разу не пороли.
— Прошу за мной в кабинет! И захвати с собой дневник!
В кабинете от он вынимает ручку, обмакивает ее в чернильницу и ставит в дневнике свою подпись. Ева на подгибающихся нога стоит, низко опустив голову.

— Чего ты ждешь? — спросил он. — Не знаешь, что надо делать? Свежих розог сегодня нет, но мой ремень всегда при мне!
— Папа, прости меня!

— Раздевайся и на стол!
Ева снимает платье. Папа вынимает из брюк длинный коричневый ремень. Складывает его вдвое.. Сколько раз он гулял по ее попке, а она все равно каждый раз с содроганием ждала его прикосновений.
— Папа, можно я хоть трусы оставлю..

— Трусы снимай тоже и на стол!
 
Ева снимает трусики и стыдливо прикрываясь руками подходит к столу, легла на него животом.
— Вот так лежи и не шевелись!

Он подошел к двери кабинета и запер ее на ключ. Не смея дышать, она
сохраняет позу и ждет продолжения. Она с трудом удерживается от желания распрямиться, и убежать, но горький опыт показывает, что побег только ухудшает ее участь. Она вцепилась в край стола так, что побелели пальцы.
Медленно тянутся секунды...
— Еще будешь плохо учиться?
— Нет, нет! —почти кричит Ева.

Он встал чуть сбоку от нее, левой рукой придавил ее за шею к столу, а в правой сжимал сложенный ремень.
— А что ты обещала мне неделю назад? Забыла? Сейчас напомню!
И взмахнув рукой, ударил. Секундой позже она ощутила жгучий удар чуть ниже..., еще и еще... Ева визжит, на   попке появляются все новые и новые полосы. Она задыхается внезапной боли, вздрагивает и чувствует папину
руку, придавливающую ее шею опять вниз, к столу, слышит его окрик
«Лежать!» Но боль такая, что она забывает о дополнительных ударах за сопротивление.
Она пытается прикрыться руками, вырываться и сползти со стола. Удары не прекращаются.

— Я кому говорил «Лежать?» Ну-ка получи еще!
От боли она опять стала вырываться и извиваться. Наконец, она скатилась на пол а папа сел на нее верхом, зажав ее так, что она никак уже не может вырваться из его мощных тисков. А он все порет и порет, уже не зная пощады. Момента прекращения порки она не заметила. Обезумев от боли,
она уже не чувствовала ничего — ни новых ударов, ни своего унижения, ни ужаса, ни стыда.
Папа встал, подошел к шкафу, налил себе водки и выпил не закусывая. После этого он еще раз взглянул на растерзанное, зареванное, покорное существо, сидящее у его ног и с жаркой мольбой смотрящее на него.

Девочка только вздрагивала. Плакать слез уже не оставалось.
 
— Реви, — говорит папа, — тебе сегодня еще и мало досталось. За твой побег к Нине и вранье субботу еще раз выпорю!
Ева от ужаса разревелась на весь вечер.

В субботу Ева идет из гимназии еле передвигая ноги. Еве совсем не хочется возвращаться домой. В гимназии в десять раз лучше, чем дома. Пальто у Евы нараспашку, растрепанные книги стянуты ремешком. На улице грязь.
Сначала были заморозки. Потом оттепель. Потом три дня свистел ветер и хлестало косым дождем. Теперь дождя нет, но ветер не стихает. Улицы не перейдешь — так с галошами и затонешь в грязи. Вдобавок ломовой
извозчик обрызгал ее с головы до ног. Ева, выпачкавшись в грязи, доплелась до дома.
— Ева, — ужаснулась Женя, на кого ты похожа!
— Ты мне ответь, — крикнул папа. — где ты вывалялась в грязи?
— Совсем. Совсем испортила новенькое пальто, — проговорила Женя, а платье, а чулки. А башмаки!
Ева взглянула на пальто, чулки и башмаки и расплакалась.

— Вот, что, сказал папа. Женя, отмой ее в ванне, а потом я займусь ее воспитанием. Хватит! Терпение лопнуло!
— Я и сама справлюсь! — отвечает Ева.
— Я назначаю тебе, Ева, 50 горячих, и даю час на приведение себя в порядок в ванне. Опоздание на каждую минуту добавляет по одному удару. Понятно?
— Понятно, — отвечает Ева.

Такого количества Ева еще не получала ни разу.
— Возьмешь в ванну только халат. Другой одежды тебе не понадобится! Сидя в ванне, Ева слышит голоса:
— Разве нельзя простить? — прозвучал жалобно голос Жени.
— Нельзя. — отвечает папа.
 
— Ох, говорит Женя, что-то сердцу не спокойно. —  Пятьдесят ударов — это слишком много! Сбавь хоть половину!
— Ничего, — говорит папа, я сбавлять не буду, я ее согну в бараний рог!

Но вот, ополоснувшись напоследок, Ева вытирается полотенцем. Надевает халатик и на ватных от страха ногах идет в комнату, где ее уже ждет
знакомый сундук. Глядя на вошедшую дочь, отец хитро прищуривается, с ухмылкой, вынимает из кармана часы.
— Во время уложилась. — С этими словами он берет в руки манежный хлыст, взмахивает со свистом рассекает воздух, проверяя на гибкость.
Женя суетится около сундука привязывает к его ручкам куски кожи, которой обычно привязывал отец Еву за лодыжки и запястья.

У Евы все холодеет внутри. Отец строго произносит:
— Ну, Ева, пришел твой срок расчета за твое поведение и оценки!
Она дрожащими руками снимает халат, он падает к ее ногам. Женя подходит, крестит Еву, целует в лоб тихо шепчет: «Прости, но я ничего не могла сделать». Ева с чувством огромного стыда, медленно подходит к знакомому сундуку и ложится на него.
— Привяжи ее! — строго командует отец.
Ева привязана.
— Можно теперь я уйду? — спрашивает Женя, украдкой смахивая слезинку.
— Нет, — строго говорит отец, — ты будешь смотреть порку до конца, а за одно и учиться правильному применению хлыста.
Отец встает слева от нее и держит в руке хлыст, слегка хлопает им по ладони.

— Смотри, — объясняет папа Жене, — Удары направляются так, чтобы хвост ложился ровно на ближнюю половинку, а его кончик сильно стегал противоположную. И еще силу удара нужно соизмерять не по визгу и мольбам, а по следу, который розга оставляет на теле.
Чилик-чик! — пропел хлыст, встретившись с Евиной попой.
Первые 3-4 удара Ева принимает молча, только сильно напрягается всем
телом и сжимает попу.

Следующие удары заставляют ее громко застонать, и только на 9-10 раздается первый пронзительный крик. Ева от каждого следующего удара выгибается, резко подбрасывает попу и голову вверх, насколько позволяют ремни, через мгновение из ее груди раздается громкий крик: "А-а-а-а-а, больно!
— Я сам не поленился, продолжал папа, съездил в магазин и купил этот
хлыст. Обрати внимание полосы получаются ровные, красные. Но без крови
«Удавлюсь, руки на себя наложу! Сбегу!» — успела подумать Ева, прежде чем свист и боль начисто лишил способности что-либо думать.
— М-м-м-м, очень больно!
В комнате раздается чиликанье хлыста вперемежку с визгом и воем Евы.
— Будешь еще получать единицы? Чилик!
— Не буду! А-а-а-а!

— Вот и хорошо! Вот сейчас еще получишь! Чилик!
— Ой! Не надо!
— Но тебя сегодня надо пробрать хорошенечко, для твоей же пользы! А теперь — ты. Папа передал хлыст Жене.
— Я не... я не могу! — говорит женя.
— Я кому сказал!

— Нет.
Отец вырвал у жены хлыст.
Чилик! Услышала Ева, но удара не почувствовала. Чилик! Чилик! Раздался вой жены.

— С тобой, я еще разберусь! — строго говорит папа.
— Умоляю, папа, прости не надо больше! — умоляет Ева.
 
Чилик! Ева почувствовала как хлыст накрыл вдоль ее тело, попав кончиком между ног. Перед глазами Евы зажглась яркая вспышка.

— Если наказание слабое, то и польза от него то же слабая. — говорит папа. Где-то рядом стонет Женя.
— Больн-о-о-о, Чилик! Очень больн-о-о-о! Чилик! Чилик! Чилик!
Крики Евы перешли в неразборчивый вой. Напоследок, отец хлестанет со всей силы, так, чтобы хлыст, огибая ногу, своими кончиком достал самую нежную кожу на внутренней стороне ног. Ева кричала непрерывно и очень громко, без слов. Наконец-то, последний и самый сильный удар заставляет
Еву в последний раз резко выгнуться и вскинуть багровую попу над крышкой сундука наказание закончено!

Вздрагивающая от боли и унижения Ева сидит в своей комнате. Ева
выбилась из сил. Кинулась на постель, захлебнулась слезами и затихла.
Стены давят, потолок давит. Не вырваться — прямо как в тюрьме. Только не хватает на окне железной решетки.
Спустя несколько времени папа заглянул в комнату к Еве. Ева лежит на животе, с распухшим от слез лицом. Папа усмехнулся.
— Все ревешь? — спрашивает папа.
Ева вскочила вне себя и отшвырнула стул.

— Вы хуже чертей! — кричит Ева папе. — Я убегу от вас. И кинулась в дверь мимо папы.
— Стой! — говорит папа и хватает Еву за плечи.
Мне надоели твои выходки. Я накажу тебя за дерзость.
Толкнул Еву в комнату, захлопнул дверь и запер дверь на ключ. Как только захлопнулась дверь.
Ева подбежала к столу и шепчет: «Спасение, спасение!» выдвинула ящик и из ящика выхватила копилку-свинью. В которую складывала бабушкины деньги.

Дурацкая копилка. Если бросишь в нее деньги. То уже не достанешь назад.
Не открывается. Можно только разбить. Ева размахнулась и швырнула
копилку об угол стола. Копилка с треском раскололась. Деньги рассыпались по полу.
 
Ева ползает по полу. Собирает деньги. Рубли, полтинники, гривенники. Сколько их, бабушкиных денег, накопилось на черный день. И вот черный день настал. Ева считает деньги. На билет до Петербурга хватает!

Продолжение:
Часть седьмая http://proza.ru/2024/03/26/695