Корень

В кармане запищал телефон. Какого чёрта?! Степану совсем не хотелось отрываться от конспекта, но трубка продолжала надрываться. Чтобы не привлекать внимания преподавателя пришлось ответить. Это же надо – Марина! В кои веки?
"Привет! Ты, где и что делаешь? - гласила sms’ка, — предлагаю свалить с лекций. Если да, то уходим в перерыв. Встречаемся у входа в парк".
Очень в духе этой симпатичной стервочки! Когда Степан в течение четырёх месяцев пытался подъехать к ней с разных сторон, она даже бровью не вела. Зато когда, что-то надо ей, она посылает наглые и требовательные сообщения в любое время суток. Интересно, как это она подгадала, что сегодня Степа и сам не прочь уйти с занятий?
Хотя, наверное, это нормальное желание нормального человека – удрать из душного помещения, да ещё в такую славную погоду. Весна всё-таки.
Степан тихонько закрыл тетрадь. Впрочем, на счёт погоды, он чуточку переборщил. На улице хоть и весна, но пасмурно и невзрачно, в огромные эркерные окна заглядывает низкое разбухшее небо, а стекло сечёт мелкий холодный дождь. К тому же у него куча "хвостов" по математике. Но Маринка...
Пожалуй, она ни разу не приглашала его погулять наедине. Просто вдвоём, без всякой компании, только он и она. Интересно, что на неё нашло?


Уйти с занятий оказалось те так просто. Сперва, Стёпка пытался улизнуть от грозной математички, затем возникла заминка в гардеробе и, тем не менее, он примчался к воротам парка первым. Марина опять в своём репертуаре – опаздывала минут на двадцать. Учаться в одной группе, но прийти первой — не королевское это дело. Ладно, ничего, с него не убудет, если зайдёт в парк первым и побродит по пустынным аллеям. По крайней мере, теперь он может потребовать с неё какую-нибудь компенсацию.
Так-как парк было старым и заросшим, в нём всегда было сумрачно. Огромные вековые деревья создавали над дорожками целый шатёр из веток и листьев. Не зная, куда идти Степан устремился по первой попавшейся аллее и скоро очутился в самой глубине.

Собственно ничего интересного в парке не было. Ни каких-то вычурных скульптур, ни развлекательных площадок, разве что в самом начале, в парадной части. Даже пруда или фонтана не было. Но студенты любили этот уголок за почти полную безлюдность. Здесь можно было беспрепятственно выпить вина, поваляться на газоне, не боясь запретительных табличек и даже предаться быстрым любовным утехам. Летом здесь собиралась самая большая тусовка и обычно им никто не мешал.
Степа выбрался к небольшой полянке (вроде и дождик не сильный, а штаны мокрые по самые колени). Он отряхнулся и огляделся. Хорошо бы посидеть где-нибудь. Возле старой цветочной вазы нашлась скамейка. Степан присел.  Интересно и сколько ещё ждать. Неужели надула? С неё станется.
Стёпа лениво огляделся. Тихо. Сыро. Ещё ваза эта корявая. Ей Богу, больше похожа на ночной горшок, чем на сосуд для цветов. Впрочем, это и не сосуд. И не корзина. Хрень на постаменте. Больше похожа на надгробие.
 Какой странный вазон! Интересно, почему он раньше его не замечал? Хотя, кажется он на этой поляне впервые.
Степан встал и подошёл ближе. Ну, точно...  Самая настоящая могила. Может памятник, какому-то деятелю?
 Под старым и корявым деревом стоял массивный куб из тёмно-красного гранита. И выглядит он вполне, себе новеньким. Ни трещин, ни мха, ни плесени. Но вот цвет у нехороший. Ну просто вылитая кровь! Степан никогда не видел у гранита такого яркого и вызывающего цвета. И, что ещё более странно, на этом каменном высоком изваянии нет ни единой буквы. Нет сомнения, что памятник стоит именно на могиле. Но кому он? Дурацкая, обломанная ваза, на ярко-красном ящике.  Для очистки совести Стёпа обошёл монолит кругом и даже привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть наверх. Фу, какой неприятный цвет.
Совершенно здоровый, циничный и весёлый Стёпка внезапно ощутил приступ дурноты. Его мучительно затошнило, на лбу выступила испарина и по телу поползла липкая, мелкая дрожь. Ещё не хватает хлопнуться в обморок прямо здесь, у подножия памятника. Хотя, это будет эпично! Марина, несомненно обрадуется, что его можно будет подколоть и поднять на смех.
 Чтобы действительно не упасть, Степан присел на корточки.
Памятник стоял на хорошо утрамбованном холмике, у подножия росли незабудки. Но внезапно Степан увидел то, от чего ему стало ещё хуже. Весь низ памятника опоясывал огромный, толстый корень, того самого вяза, что рос рядом.
Корень каким-то неправдоподобным образом буквально обнимал постамент. Плотно прижимаясь к красному граниту. В его положении было что-то столь ненормальное, живое и жалобное, что у Степана невольно потемнело в глазах. Распроклятый корень до боли напоминал человеческую фигуру. В меркнущем сознании Стёпы внезапно нарисовалась картина того происшествия, которое он пытался забыть уже десять лет.


Когда ему было четырнадцать, Стёпка отдыхал в деревне у бабушки. Однажды с другом, Игорем, они угнали мотоцикл и поехали кататься по просёлочной дороге, ведущей в соседнюю деревню. Они утащили у подслеповатой бабки бутыль браги и, впервые, наклюкавшись домашнего алкоголя, плохо соображали куда и зачем едут. Буквально через несколько минут парни налетели на, что-то твёрдое и оба вылетели в придорожную канаву. Протрезвление наступило мгновенно, едва они выбрались на дорогу. Слабонервный Игорёк тут же начал безудержно блевать — под колёса мотоцикла попал какой-то припозднившийся пешеход.
Пешеходом оказалась девчонка-подросток, примерно их возраста. Ей размозжило голову, и она лежала на дороге в точно такой же позе, как сейчас этот чёртов корень. (Очертания разросшегося дерева в точности напоминали жалкую, нелепо-вывернутую фигурку).

 С этого момента Стёпа помнил происходящее уже, как-то мутно и странно, словно в его сознании что-то перевернулось, и он наблюдал окружающее со стороны. Запомнилась не дурнота и потемнение в глазах, а чувство шока. Нелепость и беспомощность ситуации. Впервые в жизни он ощутил мощность и безжалостность той вещи, которую называют роком или судьбой. Вот так в одну секунду человек жил, дышал, двигался, а потом произошло что-то непоправимое. Страшный удар. Наверное, мгновенная нестерпимая боль и смерть.
Девушка была здесь и в тоже время уже не с ними...

Пришлось позвать взрослых, коим оказался хозяин мотоцикла – колхозный тракторист пьяница и забулдыга дядя Петя. Бывший зек решил, что знать о происшествии всей общественности совсем не обязательно и взялся разрешить проблему за две бутылки самогона. (Тем более что он признал в погибшей воспитанницу летнего лагера, который располагался на даче подле деревни).
Дядя Петя пригнал свой трактор, чтобы отвезти тело и закопать где-нибудь в лесу. Стёпа, кажется, хлопнулся в обморок, когда дядя Петя перевернул погибшую на спину. Сильнее всего Стёпке запомнилось её лицо. Затылок был весь в крови. В той самой лаковой и блестящей, а лицо оказалось совсем чистое и на удивление очень красивое. (Как выразился бы Стёпа сейчас – ебабельно красивое). Высокий белый лоб, тонкий хрупкий нос с капризными ноздрями, бледно-красные губы и немного приподнятый задорный подбородок. Изящное точёное лицо уже покрытое мертвенной восковой бледностью.
После происшествия Стёпа заболел. У него поднялась температура, он бредил, и никого не узнавал. Через несколько дней его увезли в город, но ещё долгие месяцы Степан просыпался в холодном поту, вспоминая подробности этого происшествия. И даже не от страха за содеянное, а от мучительной гложущей тоски. Но ещё более диким было осознание того, что он, кажется, влюбился в это лицо. Теперь то Стёпа понимал, что его в самое сердце поразила внешность погибшей девушки: мягкий рисунок щёк, нечто бесполое и размытое в линии губ, трогательная бледность и прикрытые веки с чёрным кружевом ресниц.
А совсем недавно, как вишенка на торте в этой гадкой и страшной истории бабушка рассказала, что в лесу делали новую просеку под линию электропередач и нашли могилу.
Тело, а точнее уже скелет, удалось извлечь с огромным трудом, так как оно было намертво связанно со своим местом толстым, разросшимся корнем. Часть дерева обвивала скелет наподобие огромной змеи, проникая во все отверстия и придавливая к почве.  В деревне никто не знал, что за человек похоронен в лесу, но, что самое странное, вытащенные из могилы кости на следующее утро исчезли со своего места без всякого следа.


"Господи! Какая чертовщина! — с досадой думал Степан, — зачем я сюда припёрся? За что мне всё это?"
— Эй! Привет! — из-за кустов неожиданно вышла Марина, —  чего сидишь? Что рассматриваешь?
Она подошла ближе. Высокая, стройная, с развевающимися гладкими волосами и неопределённо-красивым, каким-то фарфоровым лицом.
— Памятник рассматриваю, — буркнул Степан, — странный он какой-то.
— По-моему это ты странный, — засмеялась Марина, — чего такой бледный?
— Можешь не верить, но мне стало нехорошо от вида этого памятника.
— Плохо? От вида памятника? – изумилась Маринка, — это, как?
— Не знаю, — Степан с досадой пожал плечами, — посмотри, на нём же нет ни одной буквы.
— И, что? – ещё больше удивилась девушка, —  подумаешь какая проблема. Наверное, памятник, какому-нибудь деятелю. Может его меняли, а надпись высечь пока  не успели.
Она послушно обошла постамент кругом и присела рядом.
— Не было здесь никаких деятелей. И памятников не было, — неожиданно зло огрызнулся Степа, — не морочь мне голову.
— Неужели это так важно? — хмыкнула Марина, — впрочем, я тоже его не замечала.
Она помолчала и заметила:
— Смотри, как его корень обвил, просто прирос. И цвет гранита странный, прямо, как кровь. Я такого оттенка никогда не видела.
— Пойдём отсюда, — ответил Степан, — в другом месте погуляем.
— Ок, — с готовностью кивнула Марина, — предлагай.
Они вывернули на главную аллею и устроились в беседке на центральной площадке. Ни погода, ни настроение не способствовали беседе и довольно долго они сидели молча. Степан чуть ниже, на ступеньках почти у самой земли, Марина на скамеечке повыше. От нечего делать она играла его волосами, то сплетая, то расплетая их в косичку. Несколько раз Стёпа пытался вывернуться, но Марина ловила его за пышную гриву и продолжала свою игру.
Настроение у Стёпы совсем испортилось.
— Что с тобой, — поинтересовалась девушка, — ты, как будто ни в себе. Неужели тебя этот памятник расстроил?
Степан немного помолчал. В своей группе он слыл человеком чудаковатым и странным, поэтому признание могло сослужить самую дурную службу. Он поднял голову и внимательно посмотрел Марине в лицо. Его знобило и даже немного подташнивало от непонятного внутреннего волнения и тревоги. Молодой человек не мог объяснить своего состояния. Возможно, он просто заболевал, но назойливый внутренний голос нашёптывал совершенно другой вывод  — дикий и неправдоподобный.
— Можно я расскажу тебе одну историю — наконец, глухим голосом произнёс он.
— Да, конечно,- кивнула Марина, — рассказывай.
Своего голоса Степан не слышал. На протяжении всего рассказа он почему-то представлял себя слушателем со стороны, и картины произошедшего проплывали перед его глазами с пугающей ясностью.
— Я не могу этого объяснить, — негромко сказал он, — понимаю, что это извращение, дикость. Но я влюбился! Понимаешь? Я, когда увидел это лицо, понял, что это – моё, что это для меня. Ты бы видела эти черты. Прозрачная кожа, точёный нос, а губы. Они в тот момент ещё были алые! Понимаешь это нельзя описать. Это совершенство! А я убил её! Убил, а потом влюбился, — Степан замолчал, его руки и губы дрожали, по виску стекал ручеёк пота, — мне не описать, какая меня охватила досада и горечь. Я роптал на судьбу, что она обошлась со мной так насмешливо и жестоко!
—  Успокойся, — Марина пересела поближе и обняла Степана за плечи, осторожно поглаживая его длинные смоляные волосы. Он стих и устало прижался головой к плечу девушки.
Какое-то время они сидели молча. Их обдувал холодный ветер, за шиворот капали капли дождя, но от плотного соединения тел было тепло и уютно, разъединяться не хотелось ни тому, ни другому.
Стёпа наконец-то пришёл в себя и чтобы поблагодарить Марину за понимание и деликатность, сжал её тонкие бледные ладони в своих руках. Его взгляд спустился ниже. Маринка сидела, обнимая его бедром. Ветер задрал полотнище кожаной юбки, и её коленка трогательно прижималась к его телу от холода. И хотя сквозняк полоскал кожаный подол, а чёрный чулок был самого изысканного вида, в этом почему-то не было ничего неприличного. Маленькая, округлая и бледная коленка, в высоком сапоге была такая озябшая, нежная и беззащитная, что Степан снова не выдержал и с надрывом произнёс:
— Я, наверное, сошёл бы с ума. Оказался в дурке, если бы не встретил тебя!
— Значит, ты меня любишь? — неожиданно поинтересовалась Марина .
Стёпа почему-то похолодел от этого вопроса. От его прямоты и неожиданности. То, что он испытывал к Марине, назвать любовью было сложно, это было, что-то непонятное, смесь нежности и раздражения. Невнятное ощущение, что он, что-то забыл и никак не может вспомнить.
Да он просто сумасшедший, душевно больной!
Марина молчала. Она ждала ответа, и Степан понимал, что ответ должен быть положительным. Вместо слов он поцеловал её сложенные ладони, ткнулся в её руки лицом.
— Ты мне родная, — ответил он, — это, что-то на физическом уровне.То чего я пока и сам не могу объяснить.
 — Вот, что, — после небольшой паузы сказала Марина, — здесь недалеко живёт моя бабушка. Она сейчас уехала в деревню к сестре. Пойдём к ней. У неё замечательная квартира в старом фонде. Тебе понравится.

Марина не обманула. Идти было совсем не далеко.  Квартира располагалась в старом доме с двором – колодцем, а вот впечатление от самого жилища осталось неоднозначное.  В тёмном бесконечном коридоре был огромный шкаф с зеркалом во весь рост, а в комнате сохранилась старинная мебель: громадный резной буфет из чёрного дерева, кровать с железными спинками и даже пресловутый оранжевый абажур.
И пахло в квартире, как уже не пахнет в новых домах: нафталином, сушёной ромашкой, мастикой для пола. Но Степану показалось, что время здесь не просто замерло, а зависло. И густой, какой-то тягучий воздух создаёт ощущение нереальности.
— Проходи, — девушка подтолкнула Стёпу в комнату, — не стесняйся. Я сейчас чайник поставлю. А ты, пока раздевайся, снимай мокрое.
— Так я весь мокрый, — смущённо признался Степан, — до трусов.
— Значит, раздевайся совсем, — без тени кокетства заявила Марина и ушла на кухню.
Степан прошёл в комнату и, найдя свободный стул, повесил на его спинку насквозь мокрую толстовку.
Марина вернулась с чашками, вазочкой и маслёнкой. Она тоже успела снять мокрые вещи и сейчас была в распахнутом домашнем халате.
Степана почему-то поразили её плечи.  Левое было мягкое, покрытое персиковым пушком, с нежно-коралловой выемкой подмышки и длинной ложбинкой надплечья, что стыдливо скрывалось за бретелькой бюстгальтера. Зато правое оказалось неожиданно литое. Почти всю его поверхность до самого локтя покрывала сине-стальная агрессивная татуировка.
Чай пили без особых разговоров. После еды Степана разморило и захотелось спать. Он устало прислонился головой к высокой и пышной кровати.
— Если хочешь можешь прилечь. Я сейчас достану одеяло, — Марина вытащила плед, задёрнула шторы и включила телевизор.
— Люблю засыпать под какое-нибудь бормотание, — пояснила она.
Стёпа лёг, Маринка уселась у него в ногах. В теле чувствовалась усталость, но сон не шёл. Степана по прежнему тревожили странные мысли по отношению к памятнику и давнему полустёртому происшествию. Он невольно посмотрел на девушку. Она сидела к нему полу-боком, залитая синеватым светом экрана.
Её чёрный силуэт казался мёртвым словно изваяние, а резной изысканный профиль пугал своей нереальностью.
— Ты похожа на неё, —  словно сам про себя заметил Степан. Марина ничего не ответила, но было видно, что она поняла о чём речь. Она и вправду была красива, при чем той акварельной, размытой красотой, которая воспринимается далеко не сразу. В чёрно-голубом свете её длинные прямые волосы отливали бешеным пламенем кварцевой горелки, а застывшие линии носа, подбородка, выемка плеча казались удивительно знакомыми.
Молодому человеку хотелось дотронуться до её губ. Марина поняла это движение и сама склонилась над его лицом. Губы у неё казались холодные и упругие. От их болезненного переминания Степану казалось, что он целует статую. Без страсти, без сексуального влечения, с торжественным, отрешённым благоговением.
Марина перекинула через него ногу и села верхом. Степан потянул за тоненькую бретельку бюстгальтера, в его пальцах оказался крошечный сосок. Такой же холодный и упругий, как и губы. Тем не менее, сосок, напоминающий ягодку малины, был донельзя возбуждающий и дразнящий. У Марины был очень маленький бюст, но её полную, волнующую мягкость полностью замещало это острое и упругое ощущение.
Степан сжал ладонями её бёдра. У Маринки было немного угловатое и мускулистое тело. Трогательно угловатое...
Обнажённое тело Степана щекотала девичья нежная кожа, бархатная, словно мех ягнёнка.
Запах граната и полыни мешался с тонким и нежным запахом молока и карамели.
Марина смотрела на Степана молча с лёгкой и странной полуулыбкой.  Пухлые красиво-очерченные губы, голая шея, открытый тёмно-красный сосок и в тоже время воспалённые розоватые тени вокруг глаз, тёмные, глубоко запавшие веки…
Маринка вдруг показалась недавно воскресшей покойницей.
— Это ты? — вырвалось у Степана, — как ты меня нашла? Как всё это понимать?
Марина понимающе кивнула и медленно спустила с плеча тонюсенькую, как ниточка, тесёмку. Потом расстегнула на животе несколько кнопок. Теперь Степан видел её обнажённой по пояс. Даже в сумраке её тело выглядело вызывающим и грешным. Второй сосок и пупок были с пирсингом. Стёпан лизнул холодный металл; колечко с лёгким звуком стукнулось о его зубы. Он не знал, почему ему захотелось сделать девушке больно, но он потянул зубами за колечко на соске. Марина легонько сморщилась, закусила губу и сладострастно выгнулась назад, закинув за голову тонкие руки. Из-под тёмного округлого века выступила слеза. Марина закусила покрасневшие губы ещё сильнее и еле слышно прошептала:
— Ты же хотел меня? По этому делай, что хочешь. Мы ведь теперь вместе.
Степан уложил девушку на спину, теперь она вся была в его власти. Пока он гладил её живот, по телу Марины то и дело проходили трепетные сладкие судороги. Она пыталась поймать его и привлечь к себе, но Стёпа уворачивался от её объятий.
Пирсинг на её пупке был в виде слезы, гораздо более тяжёлый и холодный. Он пронизывал бело-восковую кожицу и нависал над ямочкой тяжёлой перламутровой каплей. Степан прикусил его передними зубами. Он удивлялся сам себе. Раньше он не был сторонником жёстких отношений, но сейчас, причиняя боль, он убеждался, что Марина живая и реальная и тогда её холодный и странный образ не пугал его так сильно.
Трусики облегали живот Маринки плотно, словно вторая кожа. Черная упруго-шёлковая ткань обрисовывала каждую неровность тела, делая её ещё более эротичной и недоступной. Марина казалась ещё более голой, если бы Стёпа спустил эту часть туалета вниз. Пах у неё был абсолютно гладкий, нежно-перламутровый, шелковистый, и гладкий треугольник только сильнее подчёркивал вызывающую андрогинность.
На какой-то миг он, как будто опять отключился от реальности. Это знакомое ощущение взгляда со стороны было ещё более острым и чётким. Степа ощутил  неопределённое парение. Нечто очень болезненное и в то же время печально-приятное. 
Мягкое и гладкое на вид тело, оказалось неожиданно твёрдым и холодным. Степан был поражён обманчивостью визуальных ощущений. Он заснул едва всё было кончено. Отрубился буквально в полёте до подушки, погружаясь в странное и душное небытие.

Пробуждение оказалось странным. Стёпа разлепил припухшие веки и в первый момент ощутил ужасную головную боль. Такую будто он бухал всю прошедшую неделю. Голова буквально разламывалась на куски. Во рту пересохло и язык ощущался колючим инородным телом. А ещё вокруг было темно и очень душно. Чёртова старушечья квартира. Похоже, что Маринкина бабка никогда не проветривает и весь воздух пропитался запахом пыли, тяжёлых духов и земли. Влажным и тягучим запахом только что вскопанной почвы.
Стёпа попытался оглядеться и понял, что ничего не видит. Абсолютно. От слова совсем. Вокруг была кромешная тьма. Даже если б в квартире были очень плотные шторы, он всё-равно бы различил хотя слабые отголоски. Но сейчас вокруг него была абсолютная темнота. Чернильная и густая словно сироп.
Неужели он ослеп. В одночасье лишился зрения? Степан попытался поднести к глазам пальцы и понял, что не может этого сделать. Руку сдерживало, что-то очень сильное, твёрдое и одновременно гибкое. Внезапно стало тяжело дышать. Грудь сдавило невидимой холодной лапой. Внутри неприятно закопошились внутренности. Степан весь взмок.
Да, что за чертовщина такая? Что происходит? Куда он попал и куда подевалась Марина? Что за странные выходки? Если он намекнул о своих чувствах и даже трахнул, то нынешние игры в стиле БДСМ ему ни разу не интересны.
Степан снова попытался пошевелиться и внезапно услышал то ли шелест, то ли хруст. Он изо всех сил напряг зрение, попытался выгнуться, оттолкнуться от постели спиной. Ему удалось немного сориентироваться и в этот же миг, прямо перед своим носом он увидел белый человеческий череп. Мало того на самом Степане лежал скелет. Обычный скелет, плотно примотанный чем-то очень большим и жёстким.
Идиотка! Кретинка! Безмозглая дура! Что за безумство?
Степан попытался закричать, но его голос ударился во, что-то твёрдое и буквально отскочил от поверхности. Вопль вылетел изо рта и тут же затих, поглощённый густым и сырым воздухом.
— Марина, — завопил Стёпа, — что происходит? Освободи меня немедленно!
— Ты же хотел, что бы мы были вместе.
Этот ответ почему-то прозвучал у него в голове. Он не слышал слов, не понимал, кто говорит, но смысл фразы пронзил сознание до самого основания мозга.
— Теперь мы вместе. И ничто нас не разлучит! — ответила Марина, — ты же сам этого хотел.
Степан судорожно закрутил головой и чувствуя, что сходит с ума, понял, что лежит в гробу в обнимку с истлевшим телом и всё это дело обнимает огромный и толстый корень. Он попытался дёрнуться. Освободиться от смертельного захвата.
До Стёпиного сознания, наконец, дошёл весь леденящий ужас произошедшего. Он погребён заживо вместе с грудой костей. И этот проклятый корень! Твёрдый корявый ствол перематывал его тело сразу в нескольких местах. Зажал словно в тисках, намертво объединив с проклятым скелетом.
Конечно, оказаться в таком положении врагу не пожелаешь. Но Степан был готов расшатывать крышку гроба, раскапывать землю, орать, кричать, брыкаться, звать на помощь. Шанс не велик, но он есть. Надо только собраться с силами. Долой панику. Он изо всех сил упёрся головой в крышку, одновременно упираясь ступнями в дно. Руки стиснуты корнем, но он будет пытаться хотя бы головой.
Главное докричаться до людей. Привлечь к могиле внимание. Степан со всей ясностью вдруг представил отдалённый уголок парка со странным постаментом и не менее нелепой вазой. Надо звать на помощь.
Он попытался закричать, но захват корня стал ещё сильнее. Огромный отросток стиснул его с такой силой, что он едва не задохнулся, чувствуя, как трещат рёбра.
Степан дёргался, спелёнутый корнем словно странный младенец-переросток, ёрзал по дну гроба, пытаясь освободиться из смертельного захвата. Он весь взмок. Спина покрылась занозами. Всё тело мучительно болело. Он яростно сражался за каждый сантиметр. Трёпыхался, пытался перекатываться с боку на бок.
Крышка, наконец, поддалась. Стала двигаться свободней. В гроб посыпались влажные комья земли.
— Помогите! — измученный борьбой, Стёпа закричал слабым сиплым голосом.
Ещё немного. Поднажать головой посильней. Проклятая крышка. Он не дастся так просто. Но, чем интенсивней Степан двигался, тем сильнее его сдавливал корень. Он уже почти не мог дышать.
Но ему показалось, что земля сверху подалась. Потянуло слабым, но свежим воздухом.
— Помогите!
В ту же секунду в его распяленный рот вонзился корень. Словно испугался, что он сможет докричаться до помощи. Гибкий и жёсткий отросток, словно змея ввинтился вглубь глотки и Степан почувствовал, как меркнет сознание и перед ним замелькали мутные дрожащие картинки прошедшей жизни.


Через несколько недель в старом городском парке начались работы по благоустройству. В самом отдалённом уголке двое рабочих расчищали дорожки, потом меняли скамейки и поправляли немного нелепый памятник с кроваво-красным постаментом и неуклюжей вазой наверху.
— Тяжелая дура, — шумно выдохнул один из мужчин, пытаясь поставить куб максимально ровно, — что за хрень такая причудливая?
— Затея губернатора, — ответил второй, — памятник людям, пропавшим без вести...