Гангстер

Иван Андреевич проснулся от холода. Протёр глаза, приподнялся – так и есть: злющий мокрый ветер прошивает стены; оконные шторы ходуном парусят, угол за ночь совсем отсырел. «Октябрь ещё только, а что зимой будет…».

Дом номер 5 по улице Молодёжной – двухэтажную «деревяшку» на восемнадцать квартир – ещё пять лет назад признали непригодным к жилью, постановили расселить. Но не расселили: некуда – отвечала власть на жалобы, стоны, крики бедствующих. Так что ждали, пока построят жильё для жильцов аварийных домов.

Пока ждали – все в доме тяжело переболели от холода и сырости, которые и не по разу. Четверо умерли, среди них Полина, жена Ивана Андреевича, - этой весной.
Молодые съехали на съёмные квартиры, чтобы детей уберечь. Так что в доме остались почти одни пенсионеры. Которые и могли к детям уйти – нарочно остались; между собой оставшиеся решили, что если все покинем дом – тогда точно не расселят.

В этом году шестидесятиквартирный дом для обитателей авариек, наконец, построили. Молодёжная, 5 был в числе первых в городской очереди на расселение, - так что жильцы перекрестились, вздохнули с облегчением. Напрасно.

Губернатор распорядился часть квартир в этом доме отдать беженцам, а остальные продать – чтобы пополнить скудный областной бюджет. Катя, дочь соседки Ивана Андреевича, работающая секретарём у губернатора, слышала, как тот распекал мэра: «У тебя зимой котельные нечем будет топить, энергоснабжение на соплях держится, тебе город надо спасать, го-род! А ты мне про каких-то пенсионеров. Переживут, подождут».

«Эх, жизнь сволочная», - Иван Андреевич через силу, но занялся физзарядкой. Но когда стал отжиматься – закашлялся тяжело, упал на пол, харкнул на ладонь. И застонал, увидев на ладони красное: «Всё, Ваня, отбегался ты, отпрыгался, пора, видимо, собираться…».

Постучали. Поднялся, сел, хрипло дыша. Вошла соседка.
- А, Света. Заходи, заходи. Чайку?
- Спасибо, Ваня, не надо. Я вот что пришла… Обожди, - да ты что-то сам не свой. Что такое?
- Ничего, ничего, Света, это я так… Так что ты хотела?
- Я узнала, что на следующей неделе к нам главный министр приезжает по каки-то делам. Вот и думаю: надо нам к нему сходить со своей бедой, может, поможет. А то ведь зиму не переживём.
- Про министра знаю, думал, - Иван Андреевич помолчал. – Вот что, Света: я к нему один схожу, легче попасть, толпой не примут.
- Думаешь? А, может, все же вместе?
- Нет, нет, - один. Только вот что: ты позвони Кате, скажи, чтобы ко мне зашла. Потолковать надо.


- Чистый у тебя городок, приятный, - премьер-министр устало разглядывал из окна губернаторского джипа центральную улицу областного центра, старательно выскобленную в честь приезда главы правительства.
- Стараемся, Михаил Николаевич, - польщённо улыбнулся губернатор.
- И тихо, наверное. С преступностью как?
- Спокойно. Гангстеров не водится, - хохотнул губернатор.

Министр откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. «Шустрый этот Филимонов, ухватистый, - только поставлен, а вовсю землю роет, вверх смотрит. Факт, не задержится в провинции, скоро в Москве будет. Кого заменит? Уж не меня ли? Да плевать. Эх, устал я, устал… Бросить бы всё. Да куда, на хрен, денешься теперь с этой подводной лодки».

Михаил Николаевич перед этой поездкой как раз собирался отдохнуть: накопилось всякого-разного и в голове, и в теле. Но шефу приспичило поднимать пошатнувшийся рейтинг. На этот раз он собрался трындеть почитателям о новых предприятиях и рабочих местах. Однако для этого надо было вначале что-то в телевизоре показать. Из хозяйской администрации намекнули, что дело важное, срочное, и здорово будет, если глава правительства лично этим займётся. Пришлось озаботиться.

Из новых предприятий по сусекам наскребли только лесоперерабатывающий  комбинат в этой области. Так себе завод, средненький. Но телевизионщики и из гаражной мастерской сделают фирму европейского класса, а тут – вообще не вопрос, картинка получится что надо. Осталось заскочить в губернаторский кабинет,  выдать дежурные указания местной власти, - и домой.

- Михаил Николаевич, у нас как раз ярмарка местных продуктов. Для Вас эксклюзив: единственное и неповторимое блюдо в России, просим попробовать после планёрки, - губернатор – подтянутый, спортивный, в демократичных потёртых джинсах и такой же куртке: красавец, хоть на обложку глянцевого журнала – прямо светился энергией.

«Понеслось, и эти туда же – подпоить да разговорить».
- Нет-нет, дела, - коротко отрезал, так, чтобы больше не приставали.

Кабинет губернатора располагался на третьем этаже четырёхэтажного массивного здания сталинской постройки. В приёмной уже ждали ещё двое приглашённых на встречу с премьером: мэр города – плотный мужчина в строгом костюме, и председатель Законодательного собрания – женщина средних лет, заметно перебравшая с макияжем. Больше никого, как и планировалось – в узком кругу, без прессы.

Вошли в губернаторский кабинет: прямоугольное помещение, сбоку – дверь в комнату отдыха. Губернатор, приказав секретарше и охранникам не впускать, не отвечать, не тревожить – плотно прикрыл обе двери входа в кабинет.

- … Вижу, что ваша область живёт деловой, спокойной жизнью, - именно на этих словах премьера дверь в комнату отдыха отворилась и в кабинет вошёл старик с высоко поднятой правой рукой: невысокий, худой, седой, всклокоченный, в потрёпанной одежде, с нездоровой синевой на небритом лице.

- Сидеть! – хрипло, но внятно сказал он, встав так, чтобы его все видели. – У меня в руке граната, и я взорву вас к чёртовой матери, если попробуете сопротивляться или звонить куда-нибудь. Но если выслушаете меня – то никто не пострадает.

Ошарашенные, все четверо тупо смотрели на невесть как появившегося человека, отметив лишь, что в руке у него действительно граната.
- Меня зовут Иван Андреевич Русинов. Я жилец дома Молодежная, 5. Наш дом уже пять лет как признан непригодным для жилья. Но до сих пор не расселён, - человек с гранатой чётко выговаривал каждое слово. – Все обращения к местной власти результата не дали. И поэтому я требую, чтобы премьер–министр лично дал распоряжение о переселении нас, а мне выдал гарантийное письмо на этот счёт…

- Постойте Иван… э-э… Андреевич, да… Давайте поговорим спокойно, - заговорил министр, отойдя от шока и сделав как можно более приветливое лицо. «Блефует дед… А если нет?» - Я же не в курсе вашей беды. Сейчас поговорим, всё решим. Роман Анатольевич, в чём там дело?

- Да, этот дом… аварийный, да…, - сбивчиво заговорил Филимонов. - Но сейчас нет возможности для расселения. Как будет, сразу…
- Врёшь, губернатор, - перебил назвавшийся Русиновым. – Дом построен для аварийщиков. Только ты решил эти квартиры продать, чтобы бюджет наполнить.

- Так вот в чём дело! – облегчённо выдохнул министр. – Иван Андреевич, всё это абсолютно решаемо, если есть куда селить. И вовсе ни к чему этот… ультиматум, оружие… Успокойтесь, сядьте. Спрячьте гранату. Обещаю – я всё решу. И – обещаю: для вас не будет никаких последствий после этого… инцидента.

Лицо напавшего дёрнулось в кривой ухмылке, шагнул к столу, в упор глянул на министра, взявшись левой рукой за чеку гранаты.
- За дебила меня держишь, господин премьер-министр? Поверю говорильне твоей? Да всем вашим обещаниям цена – копейка в базарный день! Ты что думаешь – я вас тут на понт беру? Ошибаешься, ох ошибаешься. Да наисчастливейшее желание у меня сейчас: убить вас – мразей, тварей поганых, разорвать на куски! Люди мне спасибо скажут, не зря погибну. Пиши, сука! – и закашлялся надрывно, выплюнув сгусток желчи пополам с кровью.

Все оцепенело смотрели на руки старика: в напряжённых пальцах мэра хрустнула, сломившись, ручка; по вспотевшему лицу женщины текли следы макияжа. И в сумасшедших глазах этого доходяги министр прочитал ответ на свой вопрос. Чёткий, понятный ответ: не блефует, рванёт.

- Тихо, тихо, - поднял руки министр. – Я всё понял. Что писать?
- Скажу. Бери бумагу, ручку, - прохрипел старик и, отпустившись от чеки, развернул из-за спины небольшую заплечную сумку; переложил гранату в левую руку, правой достал из сумки смартфон, включил камеру, направил её так, чтобы было видно письмо, и стал диктовать короткий текст, держа гранату теперь в левой вытянутой руке.

- Написал. Что дальше? - министр отодвинул от себя лист, глянул исподлобья.
- Дальше… Всем оставаться на местах, - всё тем же глухим раздельным внятным голосом проговорил напавший.
Выключил смартфон, положил его и письмо в сумку. Затем медленно, не сводя глаз с сидящих, подошёл к одному из окон, находящемуся метрах в четырёх от стола. Снял сумку, поставил её на подоконник. Глянул на улицу, - на небольшой сквер под окнами кабинета. Потом, стоя вполоборота к окну, открыл створку окна и выбросил сумку вниз.
И тут же схватился за чеку, заметив инстинктивное движение губернатора. Покачал головой: «Не надо…»

Снова все замерли. С полминуты сидящие немо смотрели на застывшего у окна человека с гранатой в поднятых руках.
- Ну вот и… хорошо. Договорились, - старик опустил руки. – Теперь я уйду, и вы дальше сможете обсуждать свои государственные дела. Только, господин министр, не забудьте своё обещание – в течение трёх дней переселить нас в новые квартиры. Если забудете, - об этом узнает вся страна. Выполните, - случившееся останется между нами.
Прикрыл створку окна, и медленно, чуть покачиваясь, ушёл, положив гранату в карман перед выходом из кабинета.

Трое ожидающе смотрели на премьера, тот смотрел в стол.
- Роман Анатольевич, - медленно произнёс, наконец, министр, не поднимая головы. – Помнится, вы мне сказали, что в вашем городе гангстеров нет. А это кто был?
- Сейчас разберёмся, Михаил Николаевич. Позвоню только, - губернатор достал телефон.
- Не надо звонить, - всё так же в стол сказал министр.
- Но, Михаил Николаевич, надо же задержать. Поймаем, спросим. – И, не выдержав, выругался, - сволочь старая, пожалеет, что на свет появился…

- Это ты, сучонок, пожалеешь, что на свет появился! Ты что, дебил, не понял, что произошло? – министр поднял голову: слова – гири, взгляд – нож.
- Да вы… как смеете! – вспыхнул губернатор. И осёкся.
- Ну, говори. Что я смею?
Губернатор молчал.
- Молчишь. Ладно, тогда я скажу. А ты слушай внимательно. Так вот – деда не трогать! Людей из аварийного дома переселить в новый. Приступить сейчас же. Немедленно! Понял, губернатор?
- Понял, - скривился тот, сплюнув на пол.
- Не слышу. Громче!
- Да, понял!
-  Это хорошо, что понял. И запомни: если, не дай бог, кино сегодняшнее в интернете появится – ты на Чукотку к оленям губернатором пойдёшь. И это в лучшем случае. Уж я позабочусь. А вы, - министр поочерёдно показал пальцем на мэра и женщину, - улицы мести в городе будете, больше вас никуда не возьмут. Всё, совещание закончено.


Иван Андреевич уже часа три сидел недвижимо в старом продавленном кресле, - ждал, когда за ним придут. Думал, что возьмут ещё охранники в приёмной, но те лишь удивлённо переглянулись. Потом ждал ареста по дороге к дому, около дома, - но почему-то не случилось. Сейчас просто сидел и ждал: спокойно, отрешённо. Даже задремал слегка. Думал о разном. Картины всякие из памяти являлись, порой забавные.

Как-то жена его на рынок отправила – продать клубнику и смородину с дачного участка. Только пристроился торговать, как подошла женщина лет тридцати, вида восточного, но по говору русская; и протягивает мятую сотенную: мол, сколько выйдет, больше нету. А с ней девчонки лет шести и восьми: в худенькой одежонке, глаза голодные. Глянул Иван на них, подумал, рукой махнул, - да и отдал всё что было. Шёл домой с опаской: расстроится Поля, в доме денег голь, на хлеб не осталось. А она, как рассказал, - хохотала целый час: «Ну, Ванюша, ну, купец! Облапошила, поди, тебя, на жалость взяла».

Сильный стук в дверь вернул в настоящее. Вздрогнул, напрягся: «Ну вот и всё…».
Дверь распахнулась, и в квартиру буквально влетела Катя, прерывисто дыша. Остановилась посреди комнаты, несколько секунд во все глаза смотрела на озадаченного Ивана Андреевича.
- Дядь Вань, ты чего такое им сказал!?
- Погоди… Что стряслось, Катя?
- Как ты ушёл, то министр сразу уехал, а наши забегали, как ошпаренные. Сашка Коростылёв из коммунального отдела списки жильцов вашего дома приволок, две машины заказал, чтобы завтра вас в новый дом перевозить…
- Стой, Катюшка, стой… Значит, я понял, - будут переселять?
- Будут, дядь Вань, будут. Да что ты им такое сказал?
Иван Андреевич откинулся в кресле, выдохнул. Отпустило.
- Да как тебе сказать, Катя…  Волшебное слово я для них нашёл, - какое они только  и понимают. А ты молодец, помогла. Спасибо.

Катя вчера вечером, убираясь в кабинете губернатора, оставила незапертой балконную дверь комнаты отдыха. В полуметре от балкона поднималась на крышу пожарная лестница, по ней и попал ночью в комнату Иван Андреевич; утреннюю суету переждал, лёжа в закутке за диваном.

Катю уговорил с трудом: мол, только так можно на разговор к министру попасть, иначе не пустят. Как собирался разговаривать, про гранату, - про это Кате, конечно, ничего не сказал. С гранатой та ещё история…

Нынешним летом мужа дочери отпустили с войны на пару недель. Как приехал – пил беспробудно. По пьянке утонул. На третий день после похорон дочь прибежала – лица нет: «Папа, я там такое у Гены нашла!». Пошел, посмотрел: в углу кладовки сумка, в ней две гранаты, пистолет, патроны. Успокоил дочь: сказал – заберу, закопаю где-нибудь подальше. Не закопал.

Ну а сумку с письмом министра и смартфоном племянник подхватил. Он знает, что делать.

Иван Андреевич вышел во двор, остановился, тяжело, жадно дыша. Усталое октябрьское солнце под вечер всё же пробилось сквозь облака, чуть пригрело начавшую стынуть землю, припорошенную опавшей листвой.
Около покосившихся качелей две девчонки играли со щенком, тот носился вокруг них, повизгивая от радости; поодаль старушка кормила голубей, старательно отгоняя нахальную ворону; на скамейке около соседнего дома молодая мама качала коляску; откуда-то чуть слышно доносились гитарные переборы…

Сдавило стариковское сердце, перехватило дыхание, закружилась голова. Присел на корточки, вытирая слёзы: «Эх, пожить бы ещё… Хоть немного, хоть чуть-чуть».