Джейн Остин - Гордость и предубеждение, Глава 35

Текст еще будет редактироваться.

Предыдущая глава http://proza.ru/2024/03/19/1731
Следующая глава http://proza.ru/2024/03/30/599

Глава 35

Элизабет проснулась следующим утром с теми же мыслями и переживаниями, которые накануне долго не давали ей сомкнуть глаз. Она всё ещё не могла прийти в себя от удивления; думать о чём-нибудь другом было невозможно; и, не в состоянии сосредосточиться на каком-нибудь занятии, она решила вскоре после завтрака прогуляться на свежем воздухе. Сначала она направилась к своему излюбленному месту, но, вспомнив, что иногда встречала там мистера Дарси, не стала заходить в парк, а свернула на дорожку, уводящую дальше от главной дороги. Эта дорожка тоже тянулась вдоль ограды парка, и вскоре она миновала одну из его калиток.

Она прошлась дорожке два или три раза и, наслаждаясь прекрасным утром, остановилась у калитки и заглянула в парк. За пять недель, которые она провела в Кенте, природа преобразилась, с каждым днём на деревьях появлялось всё больше молодой листвы. Она собралась было продолжить свою прогулку, как вдруг заметила какого-то джентльмена в рощице, примыкавшей к парку; он шёл в её сторонy; и, опасаясь, что это может быть мистер Дарси, она тотчас повернулась и пошла обратно. Но этот человек уже увидел её и, ускорив шаг, окликнул её по имени. Она прошла уже несколько шагов, но, услышав своё имя, несмотря на то, что узнала голос мистера Дарси, повернулась и снова направилась к калите. К тому времени он тоже дошёл до калитки и, протянув ей письмо, которое она машинально взяла, сказал тоном высокомерного спокойствия: "Я давно прогуливаюсь в этой роще в надежде встретить вас. Окажите мне честь, прочитайте это письмо." И, слегка поклонившись, он пошёл назад и скоро скрылся из вида.

Одолеваемая любопытством, хотя и не ожидая ничего приятного, Элизабет открыла письмо, и, к своему изумлению, увидела внутри два листа бумаги, полностью исписанных мелким почерком. Третий лист, служивший конвертом, тоже был весь исписан с внутренней стороны. Продолжая медленно идти по дорожке, она начала читать. Письмо было помечено: Розингс, 8 часов утра, и вот, что в нём сообщалось:

"Не тревожьтесь, сударыня, когда получите это письмо: в нём не содержится ни повторений тех признаний, ни возобновления тех предложений, которые вчера были Вам так ненавистны. Я не собираюсь досаждать Вам и унижаться самому, продолжая говорить о желаниях, которые, ради Вашего и моего блага, следует забыть как можно скорее; и незачем было бы тратить усилия на написание и прочтение этого письма, если бы я не испытывал внутренней потребности в том, чтобы оно было написано и прочитано. Поэтому Вы должны извинить мне настойчивость, с которой я прошу Вашего внимания; я знаю, что Вы согласитесь выслушать меня неохотно, но сделайте это ради справедливости.

Вчера вы предъявили мне два обвинения очень разного характера и совершенно несопоставимые по тяжести. Первое заключалось в том, что, невзирая на взаимную склонность, я разлучил мистера Бингли и вашу сестру, а второе - в том, что, презрев свои обязанности и свою честь, вопреки человеколюбию, я лишил мистера Викхема обеспеченного существования и разрушил его надежды на будущее. Намеренно и без всяких оснований отвергнуть друга юности, признанного любимца моего отца, молодого человека, который едва ли мог рассчитывать на какие-либо средства кроме нашего прихода, и который давно ждал его, было бы преступлением, с которым нельзя сравнивать разлучение двух влюблённых, чьё знакомство длилось всего несколько недель. Но я надеюсь, что в обоих случаях я буду освобождён от суровых обвинений, которые Вы вчера бросили мне в лицо, после того, как Вы узнаете о моих поступках и их мотивах из этого письма. Если, оправдываясь, как того требует моя честь, я буду вынужден говорить о чувствах неприятных и оскорбительных для Вас, могу лишь сожалеть об этом. Нужно подчиниться необходимости, и продолжать извиняться было бы глупо.

Вскоре после приезда в Хартфордшир я, как и многие другие, заметил, что Бингли выделяет Вашу сестру среди всех остальных девиц. Но до самого бала в Незерфильде я не опасался, что это может быть что-то серьёзное. Я часто видел его влюблённым и раньше. На балу, в то время, когда я имел честь танцевать с Вами, я впервые случайно узнал от сэра Вильяма Лукаса, что внимание Бингли к Вашей сестре вызвало всеобщее ожидания брака между ними. Он говорил об этом как о неизбежном событии, и лишь не был уверен, когда оно произойдёт. С этого момента я стал внимательно наблюдать за поведением своего друга и вскоре убедился, что его увлечение мисс Беннет гораздо сильнее всех его прежних увлечений. За Вашей сестрой я тоже наблюдал. Выражение лица и манеры мисс Беннет были приветливыми, жизнерадостными и пленительными как всегда, но я не заметил в ней каких-либо признаков особой склонности; и из наблюдений этого вечера я сделал вывод, что, хотя она и принимает его ухаживания с удовольствием, она не отвечает ему сколько-нибудь серьёзным чувством. Если _Вы_ не ошибаетесь, утверждая, что это не так, значит ошибся _я_. Вы лучше знаете свою сестру, и поэтому первое вероятнее. Если это так, если я, опираясь на ошибочные выводы, причинил ей страдания, тогда Ваше негодование не было неоправданным. Но я могу с уверенностью заявить, что Ваша сестра выглядела столь безмятежной, что даже самому проницательному наблюдателю показалось бы, что, каким бы мягким ни был её характер, её сердце не легко задеть. То, что мне хотелось верить в её безразличие к Бингли, я не отрицаю, но осмелюсь утверждать, что мои наблюдения и выводы редко бывают пристрастны. Я поверил в то, что она к нему безразлична, не потому что мне хотелось в это поверить, а потому что, трезво оценив увиденное, я поверил, что это действительно так. Препятствиями к этому браку были не только те, для преодоления которых в моём случае, как я признался вчера, потребовалась вся сила страсти; знатность и положение в обществе не так важны для моего друга, как для меня. Но были и другие причины противиться этому браку; причины, в равной степени относящиеся и к моему случаю, но о которых я старался не вспоминать, пока их не было перед моими глазами. Я должен назвать их, хотя бы кратко. Нежелательные родственные связи Вашей матери ничто по сравнению с полным неумением вести себя, которое часто, если не всегда, обнаруживали как она сама, так и Ваши три младшие сестры, а иногда даже Ваш отец. Простите меня. Мне больно оскорблять Вас. Но, когда будете досадовать на мои слова, переживая о недостатках Ваших ближайших родственников, пусть Вас утешит мысль о том, что лично Вас нельзя упрекнуть в чём-либо подобном, и что поведение Вас и Вашей старшей сестры заслуживает всяческих похвал и делает честь благоразумию и характеру обоих. Добавлю лишь, что после того, что я увидел на балу в Незерфильде, моё мнение о Вашей семье лишь укрепилось, а моё желание уберечь моего друга от недопустимого, как я считал, брака возросло. На следующий день, как Вы, несомненно, помните, он уехал в Лондон с намерением скоро вернуться.

Теперь я должен объяснить, какую роль сыграл я. Сестры Бингли встревожились не меньше меня; вскоре выяснилось, что наши взгляды совпадают, и понимая, что нужно действовать, не теряя времени, мы решили немедленно последовать за ним в Лондон. Мы приехали туда, и я с готовностью вызвался представить моему другу все пагубные последствия сделанного им выбора. Со всей серьёзностью я заставил его взглянуть на них. Но, хотя мои возражения и могли бы на какое-то время пошатнуть его решимость жениться на мисс Беннет, я не думаю, что они в итоге отстановили бы его, если бы я не добавил, что уверен, и я сказал это без колебаний, в равнодушии к нему Вашей сестры. Сам он до этого полагал, что она отвечает ему искренним, хоть и не столь же сильным, чувством. Но Бингли очень скромно о себе думает и доверяет моим суждениям больше, чем своим. Поэтому мне было не трудно убедить его в том, что он обманулся. После того, как он поверил в это, убедить его отказаться от возвращения в Незерфильд было делом одной минуты. Я не могу осуждать себя за то, что сделал всё это. Но есть кое-что в моём поведении во всей этой истории, чем я не вполне доволен; мне пришлось принять меры, чтобы скрыть от него пребывание Вашей сестры в Лондоне. Я знал о её приезде, так же как и мисс Бингли; но её брату до сих пор об этом не известно. Возможно, ничего бы не случилось, если бы они встретились; но мне казалось, что его любовь ещё достаточна сильна, и ему небезопасно видеться с ней. Может быть, не стоило унижаться до обмана, но это было сделано, и сделано из лучших побуждений. Больше мне нечего об этом сказать, нечего добавить в своё оправдание. Если я причинил страдания Вашей сестре, это было сделано невольно, и, хотя причины, заставившие меня поступить так, вполне естественно могут показаться Вам недостаточными, я пока не готов ни в чём раскаиваться.

Что касается другого, более тяжкого обвинения в причинении вреда мистеру Викхем, я могу опровергнуть его, лишь изложив Вам всю историю его отношений с нашей семьёй. Я не знаю, в чём _именно_ он меня обвиняет; но в подтверждение достоверности моего рассказа я могу сослаться на многих заслуживающих доверия свидетелей.

Мистер Викхем - сын очень уважаемого человека, который в течение многих лет управлял всем имением Пемберли, и чьё безупречное исполнение своих обязанностей естественным образом вызвало в моём отце желание чем-то отплатить ему; и тогда его благодарность излилась на Джорджа Викхем, который был к тому же его крестником. Мой отец платил за его обучение в школе, а затем и в Кэмбридже, - весьма существенная помощь, так как его отцу всегда не хватало денег из-за расточительности жены, и он не смог бы дать сыну необходимое для джентльмена образование. Мой отец не только любил общество своего крестником, чьи манеры всегда были очень приятными; он был очень высокого мнения о нём и, надеясь, что он свяжет свою жизнь с церковью, намеревался обеспечить его приходом. Что до меня, то я уже много, много лет назад стал думать о нём иначе. Его порочные наклонности, отсутствие принципов, которые он старательно скрывал от своего покровителя, не могли ускользнуть от внимания молодого человека того же возраста, что и он сам, которому случалось, в отличие от мистера Дарси, застать его врасплох. Здесь я снова вынужден причинить Вам боль - насколько сильную, только Вы можете сказать. Но какие бы чувства Вы ни испытывали к мистеру Викхему, хотя я и догадываюсь о их природе, это не помешает мне открыть Вам его настоящий характер - напротив, у меня будет ещё одна причина сделать это.

Мой достойнейший отец умер около пяти лет назад и до самого конца был так сильно привязан к мистеру Викхему, что в своём завещании настоятельно рекомендовал мне, насколько это возможно, способствовать ему в продвижении по избранному им пути, и, если он примет духовный сан, просил отдать ему большой приход в наших владениях, как только он освободится. Кроме этого он завещал ему ещё тысячу фунтов. Его собственный отец не надолго пережил моего, и через полгода после этих событий мистер Викхем написал мне, чтобы сообщить, что, поскольку он окончательно раздумал становиться священником, он надеется, что я не сочту неоправданным его ожидание получить от меня некоторую сумму денег вместо обещанного прихода, которого он лишается. Он добавил, что собирается изучать юриспруденцию, и что дохода от одной тысячи фунтов, как я, несомненно, понимаю, будет для этого недостаточно. Я скорее хотел верить ему, чем действительно верил; но, тем не менее, я с готовностью согласился удовлетворить его просьбу. Я знал, что мистеру Викхему не следует становиться священником; дело, таким образом, было быстро улажено - он отказывался от всех своих прав на приход, даже если когда-нибудь его намерения изменятся, и он сможет его принять, и получал взамен компенсацию в три тысячи фунтов. Все отношения между нами на этом, казалось, прекратились. Я был слишком дурного мнения о нём, чтобы приглашать его в Пемберли или искать его общества в Лондоне. Там, полагаю, он главным образом и жил, но занятия юриспруденцией были для него лишь предлогом, и, ничем теперь не сдерживаемый, он проводил жизнь праздную и разгульную. Три года я почти ничего не слышал о нём; но когда скончался священник прихода, который предназначался для него, он снова написал мне письмо с просьбой оставить этот приход за ним. Он находился, как он уверял, и что нисколько меня не удивило, в очень стеснённых обстоятельствах. В юриспруденции он разочаровался и теперь твёрдо решил принять духовный сан, если я отдам ему этот приход, в чём, как он полагал, не должно возникнуть затруднений, так как ему хорошо известно, что нет никого другого, кого я должен был бы обеспечить, и что я не могу пренебречь волей моего достопочтенного отца. Едва ли Вы осудите меня за то, что я отказался исполнить эту его просьбу, как и все последующие просьбы такого рода. Его негодование было столь же сильным, как и его нужда, и он поносил меня перед другими, несомненно, так же яростно, как упрекал меня в своих письмах. После этого всякая видимость знакомства между нами прекратилась. Как он жил всё это время, я не знаю. Но прошлым летом он вновь самым болезненным образом напомнил мне о себе.

Теперь я должен упомянуть события, которые сам желал бы забыть, и рассказать о которых кому бы то ни было меня могла принудить лишь нынешняя настоятельная необходимость. Нет нужды добавлять, что я прошу сохранить всё сказанное в тайне. Моя сестра, которая младше меня более, чем на десять лет, была оставлена на попечение племянника моей матери, полковника Фицуильяма, и меня. Примерно год назад она окончила обучение в школе и должна была продолжить своё образование в Лондоне; и прошлым летом она вместе с дамой, заботам которой мы поручили её, отправилась в Рэмсгейт; туда же приехал и мистер Викхем, вне всякого сомнения, намеренно; так как впоследствии выяснилось, что он когда-то был знаком с миссис Янг, в характере которой мы, к сожалению, ошиблись; при её попустительстве и содействии он так расположил к себе Джорджиану, которая в глубине своего нежного сердца хранила воспоминания о детской привязанности к нему, что она вообразила себя влюблённой и согласилась бежать с ним. Её извиняет то, что ей было тогда всего пятнадцать лет; и, сообщив о её безрассудном намерении, я рад добавить, что узнал о нём от неё самой. Я приехал к ним без предупреждения за день или два до предполагаемого побега, и тогда Джорджиана, не в силах вынести того, что она огорчит и оскорбит брата, заменившего ей отца, призналась мне во всём. Можете представить, что я чувствовал тогда и как поступил. Щадя чувства и оберегая доброе имя моей сестры, я не позволил этому делу получить огласку; я лишь написал мистеру Викхему, который немедленно уехал, и, разумеется, отказался от услуг миссис Янг. Главной целью мистера Викхема было, несомненно, состояние моей сестры в тридцать тысяч фунтов; но я подозреваю, что желание отомстить мне также было сильным мотивом. В случае успеха его месть была бы действительно полной.

Таково, сударыня, верное изложение всего, что связывает меня с мистером Викхемом; и если Вы не отвергните моих объяснений, посчитав их ложью, я надеюсь, Вы не станете больше обвинять меня в том, что я обошёлся с ним жестоко. Не знаю, что он Вам говорил и как ему удалось ввести Вас в заблуждение; но нет ничего удивительного в том, что Вы поверили ему. Тогда Вам не были известны все обстоятельства этого дела, и Вы не могли отличить ложь от правды, а подозрительность Вам не свойственна.

Вероятно, Вы недоумеваете, почему я не рассказал Вам всё это вчера; но я был тогда не в том состоянии, чтобы решать, что следует и что можно открыть Вам. Для подтверждения истинности всего изложенного здесь Вы можете обратиться, в частности, к полковнику Фицуильяму, который, как мой близкий родственник и давний друг, и, кроме того, один из опекунов Джорджианы, не может не знать всех подробностей этих событий. Если неприязнь ко _мне_ лишает _мои_ слова всякой убедительности, возможно, Вы с большим доверием отнесётесь к тому, что скажет мой кузен; и для того, чтобы у Вас была возможность переговорить с ним до нашего отъезда, я постараюсь найти способ передать Вам это письмо сегодня утром. Могу добавить лишь: да благословит Вас Бог.

Фицуильям Дарси"

Предыдущая глава http://proza.ru/2024/03/19/1731
Следующая глава http://proza.ru/2024/03/30/599


Pride and Prejudice
by Jane Austen

Chapter 35

Elizabeth awoke the next morning to the same thoughts and meditations which had at length closed her eyes. She could not yet recover from the surprise of what had happened; it was impossible to think of anything else; and, totally indisposed for employment, she resolved, soon after breakfast, to indulge herself in air and exercise. She was proceeding directly to her favourite walk, when the recollection of Mr. Darcy's sometimes coming there stopped her, and instead of entering the park, she turned up the lane, which led farther from the turnpike-road. The park paling was still the boundary on one side, and she soon passed one of the gates into the ground.

After walking two or three times along that part of the lane, she was tempted, by the pleasantness of the morning, to stop at the gates and look into the park. The five weeks which she had now passed in Kent had made a great difference in the country, and every day was adding to the verdure of the early trees. She was on the point of continuing her walk, when she caught a glimpse of a gentleman within the sort of grove which edged the park; he was moving that way; and, fearful of its being Mr. Darcy, she was directly retreating. But the person who advanced was now near enough to see her, and stepping forward with eagerness, pronounced her name. She had turned away; but on hearing herself called, though in a voice which proved it to be Mr. Darcy, she moved again towards the gate. He had by that time reached it also, and, holding out a letter, which she instinctively took, said, with a look of haughty composure, "I have been walking in the grove some time in the hope of meeting you. Will you do me the honour of reading that letter?" And then, with a slight bow, turned again into the plantation, and was soon out of sight.

With no expectation of pleasure, but with the strongest curiosity, Elizabeth opened the letter, and, to her still increasing wonder, perceived an envelope containing two sheets of letter-paper, written quite through, in a very close hand. The envelope itself was likewise full. Pursuing her way along the lane, she then began it. It was dated from Rosings, at eight o'clock in the morning, and was as follows:--

"Be not alarmed, madam, on receiving this letter, by the apprehension of its containing any repetition of those sentiments or renewal of those offers which were last night so disgusting to you. I write without any intention of paining you, or humbling myself, by dwelling on wishes which, for the happiness of both, cannot be too soon forgotten; and the effort which the formation and the perusal of this letter must occasion, should have been spared, had not my character required it to be written and read. You must, therefore, pardon the freedom with which I demand your attention; your feelings, I know, will bestow it unwillingly, but I demand it of your justice.

"Two offenses of a very different nature, and by no means of equal magnitude, you last night laid to my charge. The first mentioned was, that, regardless of the sentiments of either, I had detached Mr. Bingley from your sister, and the other, that I had, in defiance of various claims, in defiance of honour and humanity, ruined the immediate prosperity and blasted the prospects of Mr. Wickham. Wilfully and wantonly to have thrown off the companion of my youth, the acknowledged favourite of my father, a young man who had scarcely any other dependence than on our patronage, and who had been brought up to expect its exertion, would be a depravity, to which the separation of two young persons, whose affection could be the growth of only a few weeks, could bear no comparison. But from the severity of that blame which was last night so liberally bestowed, respecting each circumstance, I shall hope to be in the future secured, when the following account of my actions and their motives has been read. If, in the explanation of them, which is due to myself, I am under the necessity of relating feelings which may be offensive to yours, I can only say that I am sorry. The necessity must be obeyed, and further apology would be absurd.

"I had not been long in Hertfordshire, before I saw, in common with others, that Bingley preferred your elder sister to any other young woman in the country. But it was not till the evening of the dance at Netherfield that I had any apprehension of his feeling a serious attachment. I had often seen him in love before. At that ball, while I had the honour of dancing with you, I was first made acquainted, by Sir William Lucas's accidental information, that Bingley's attentions to your sister had given rise to a general expectation of their marriage. He spoke of it as a certain event, of which the time alone could be undecided. From that moment I observed my friend's behaviour attentively; and I could then perceive that his partiality for Miss Bennet was beyond what I had ever witnessed in him. Your sister I also watched. Her look and manners were open, cheerful, and engaging as ever, but without any symptom of peculiar regard, and I remained convinced from the evening's scrutiny, that though she received his attentions with pleasure, she did not invite them by any participation of sentiment. If _you_ have not been mistaken here, _I_ must have been in error. Your superior knowledge of your sister must make the latter probable. If it be so, if I have been misled by such error to inflict pain on her, your resentment has not been unreasonable. But I shall not scruple to assert, that the serenity of your sister's countenance and air was such as might have given the most acute observer a conviction that, however amiable her temper, her heart was not likely to be easily touched. That I was desirous of believing her indifferent is certain--but I will venture to say that my investigation and decisions are not usually influenced by my hopes or fears. I did not believe her to be indifferent because I wished it; I believed it on impartial conviction, as truly as I wished it in reason. My objections to the marriage were not merely those which I last night acknowledged to have the utmost force of passion to put aside, in my own case; the want of connection could not be so great an evil to my friend as to me. But there were other causes of repugnance; causes which, though still existing, and existing to an equal degree in both instances, I had myself endeavoured to forget, because they were not immediately before me. These causes must be stated, though briefly. The situation of your mother's family, though objectionable, was nothing in comparison to that total want of propriety so frequently, so almost uniformly betrayed by herself, by your three younger sisters, and occasionally even by your father. Pardon me. It pains me to offend you. But amidst your concern for the defects of your nearest relations, and your displeasure at this representation of them, let it give you consolation to consider that, to have conducted yourselves so as to avoid any share of the like censure, is praise no less generally bestowed on you and your elder sister, than it is honourable to the sense and disposition of both. I will only say farther that from what passed that evening, my opinion of all parties was confirmed, and every inducement heightened which could have led me before, to preserve my friend from what I esteemed a most unhappy connection. He left Netherfield for London, on the day following, as you, I am certain, remember, with the design of soon returning.

"The part which I acted is now to be explained. His sisters' uneasiness had been equally excited with my own; our coincidence of feeling was soon discovered, and, alike sensible that no time was to be lost in detaching their brother, we shortly resolved on joining him directly in London. We accordingly went--and there I readily engaged in the office of pointing out to my friend the certain evils of such a choice. I described, and enforced them earnestly. But, however this remonstrance might have staggered or delayed his determination, I do not suppose that it would ultimately have prevented the marriage, had it not been seconded by the assurance that I hesitated not in giving, of your sister's indifference. He had before believed her to return his affection with sincere, if not with equal regard. But Bingley has great natural modesty, with a stronger dependence on my judgement than on his own. To convince him, therefore, that he had deceived himself, was no very difficult point. To persuade him against returning into Hertfordshire, when that conviction had been given, was scarcely the work of a moment. I cannot blame myself for having done thus much. There is but one part of my conduct in the whole affair on which I do not reflect with satisfaction; it is that I condescended to adopt the measures of art so far as to conceal from him your sister's being in town. I knew it myself, as it was known to Miss Bingley; but her brother is even yet ignorant of it. That they might have met without ill consequence is perhaps probable; but his regard did not appear to me enough extinguished for him to see her without some danger. Perhaps this concealment, this disguise was beneath me; it is done, however, and it was done for the best. On this subject I have nothing more to say, no other apology to offer. If I have wounded your sister's feelings, it was unknowingly done and though the motives which governed me may to you very naturally appear insufficient, I have not yet learnt to condemn them.

"With respect to that other, more weighty accusation, of having injured Mr. Wickham, I can only refute it by laying before you the whole of his connection with my family. Of what he has _particularly_ accused me I am ignorant; but of the truth of what I shall relate, I can summon more than one witness of undoubted veracity.

"Mr. Wickham is the son of a very respectable man, who had for many years the management of all the Pemberley estates, and whose good conduct in the discharge of his trust naturally inclined my father to be of service to him; and on George Wickham, who was his godson, his kindness was therefore liberally bestowed. My father supported him at school, and afterwards at Cambridge--most important assistance, as his own father, always poor from the extravagance of his wife, would have been unable to give him a gentleman's education. My father was not only fond of this young man's society, whose manner were always engaging; he had also the highest opinion of him, and hoping the church would be his profession, intended to provide for him in it. As for myself, it is many, many years since I first began to think of him in a very different manner. The vicious propensities--the want of principle, which he was careful to guard from the knowledge of his best friend, could not escape the observation of a young man of nearly the same age with himself, and who had opportunities of seeing him in unguarded moments, which Mr. Darcy could not have. Here again I shall give you pain--to what degree you only can tell. But whatever may be the sentiments which Mr. Wickham has created, a suspicion of their nature shall not prevent me from unfolding his real character--it adds even another motive.

"My excellent father died about five years ago; and his attachment to Mr. Wickham was to the last so steady, that in his will he particularly recommended it to me, to promote his advancement in the best manner that his profession might allow--and if he took orders, desired that a valuable family living might be his as soon as it became vacant. There was also a legacy of one thousand pounds. His own father did not long survive mine, and within half a year from these events, Mr. Wickham wrote to inform me that, having finally resolved against taking orders, he hoped I should not think it unreasonable for him to expect some more immediate pecuniary advantage, in lieu of the preferment, by which he could not be benefited. He had some intention, he added, of studying law, and I must be aware that the interest of one thousand pounds would be a very insufficient support therein. I rather wished, than believed him to be sincere; but, at any rate, was perfectly ready to accede to his proposal. I knew that Mr. Wickham ought not to be a clergyman; the business was therefore soon settled--he resigned all claim to assistance in the church, were it possible that he could ever be in a situation to receive it, and accepted in return three thousand pounds. All connection between us seemed now dissolved. I thought too ill of him to invite him to Pemberley, or admit his society in town. In town I believe he chiefly lived, but his studying the law was a mere pretence, and being now free from all restraint, his life was a life of idleness and dissipation. For about three years I heard little of him; but on the decease of the incumbent of the living which had been designed for him, he applied to me again by letter for the presentation. His circumstances, he assured me, and I had no difficulty in believing it, were exceedingly bad. He had found the law a most unprofitable study, and was now absolutely resolved on being ordained, if I would present him to the living in question--of which he trusted there could be little doubt, as he was well assured that I had no other person to provide for, and I could not have forgotten my revered father's intentions. You will hardly blame me for refusing to comply with this entreaty, or for resisting every repetition to it. His resentment was in proportion to the distress of his circumstances--and he was doubtless as violent in his abuse of me to others as in his reproaches to myself. After this period every appearance of acquaintance was dropped. How he lived I know not. But last summer he was again most painfully obtruded on my notice.

"I must now mention a circumstance which I would wish to forget myself, and which no obligation less than the present should induce me to unfold to any human being. Having said thus much, I feel no doubt of your secrecy. My sister, who is more than ten years my junior, was left to the guardianship of my mother's nephew, Colonel Fitzwilliam, and myself. About a year ago, she was taken from school, and an establishment formed for her in London; and last summer she went with the lady who presided over it, to Ramsgate; and thither also went Mr. Wickham, undoubtedly by design; for there proved to have been a prior acquaintance between him and Mrs. Younge, in whose character we were most unhappily deceived; and by her connivance and aid, he so far recommended himself to Georgiana, whose affectionate heart retained a strong impression of his kindness to her as a child, that she was persuaded to believe herself in love, and to consent to an elopement. She was then but fifteen, which must be her excuse; and after stating her imprudence, I am happy to add, that I owed the knowledge of it to herself. I joined them unexpectedly a day or two before the intended elopement, and then Georgiana, unable to support the idea of grieving and offending a brother whom she almost looked up to as a father, acknowledged the whole to me. You may imagine what I felt and how I acted. Regard for my sister's credit and feelings prevented any public exposure; but I wrote to Mr. Wickham, who left the place immediately, and Mrs. Younge was of course removed from her charge. Mr. Wickham's chief object was unquestionably my sister's fortune, which is thirty thousand pounds; but I cannot help supposing that the hope of revenging himself on me was a strong inducement. His revenge would have been complete indeed.

"This, madam, is a faithful narrative of every event in which we have been concerned together; and if you do not absolutely reject it as false, you will, I hope, acquit me henceforth of cruelty towards Mr. Wickham. I know not in what manner, under what form of falsehood he had imposed on you; but his success is not perhaps to be wondered at. Ignorant as you previously were of everything concerning either, detection could not be in your power, and suspicion certainly not in your inclination.

"You may possibly wonder why all this was not told you last night; but I was not then master enough of myself to know what could or ought to be revealed. For the truth of everything here related, I can appeal more particularly to the testimony of Colonel Fitzwilliam, who, from our near relationship and constant intimacy, and, still more, as one of the executors of my father's will, has been unavoidably acquainted with every particular of these transactions. If your abhorrence of _me_ should make _my_ assertions valueless, you cannot be prevented by the same cause from confiding in my cousin; and that there may be the possibility of consulting him, I shall endeavour to find some opportunity of putting this letter in your hands in the course of the morning. I will only add, God bless you.

"FITZWILLIAM DARCY"