СЛВМ Глава третья

СЛВМ

Жизнь судового механика

Глава третья

Полярка и её нюансы

Через день выгрузку закончили и судно перешло к острову Колючин в той же самой губе, где располагалась метеостанция. Там планировалось выгрузить двадцать тонн угля.
А двадцать тонн угля — это одна полностью загруженная баржа, то есть четыре волокуши.
Особенность острова Колючин заключалась в том, что припайная полоса с песком на нём отсутствовала. Там имелся лишь небольшой пологий участок берега, к которому барже могла только подойти, чтобы спустить аппарель для съезда тракторов.
Трактор выезжал на небольшой пляж, где ему едва хватало места для разворота, потому что дальше вся дорога к метеостанции была покрыта валунами и острыми камнями. Трактор к самой метеостанции подъехать не мог.
А уголь по контракту требовалось выгрузить и перенести за пятьдесят метров от зоны прилива.
Оказывается, это было обычной практикой в течение многих лет. Моряки, которые выгружались на Колючине, должны эти двадцать тонн угля на своих плечах в мешках перенести на пятьдесят метров в общую кучу к подъёмнику.
Подъёмник представлял собой тележку, на которую зимой полярники загружали лопатами уголь и тянули её к себе наверх по деревянному жёлобу.
Наверху, у самой метеостанции, стоял небольшой дизелёк с лебёдкой. Дизелёк запускался, и тележка лебёдкой поднималась наверх, а там уже зимовщики переносили уголь для своего обогрева в дом вручную.
На саму метеостанцию никто не пошёл, кроме второго помощника, — ещё не хватало переться наверх под углом в шестьдесят градусов по узкой деревянной лестнице с выбитыми ступенями.
Задача заключалась том, что надо выгрузить весь уголь и отнести его, чем дальше от берега, тем лучше. В данном случае это чуть больше пятидесяти метров.
На судне оставались капитан, три женщины и вахтенный механик. Остальной экипаж должен на баржах отправлялся на берег.

Ещё вечером, первой баржей, спущенной на воду, с берега приехали начальник метеостанции и какой-то очень суетливый паренёк. Когда Серов зашёл в токарку, то увидел его там. Он с увлечением что-то рассказывал токарю и сварщику.
Любой новый человек со свежими новостями и информацией всегда интересен для моряков.
Молодой худощавый парнишка, увидев Серова, сунул ему свою узкую заскорузлую ладошку.
— Колька. Механик с метеостанции, — представился он.
От такой душевной простоты даже стало как-то веселей.
— Второй механик, Алексей, — пришлось представиться в ответ Серову.
Наверное, Серов своим приходом прервал предыдущий разговор, который Колька не желал прекращать.
— Я и говорю, на метеостанции нас трое. Я и начальник с женой. Они здесь только первый сезон, а я уже второй.
— Ну, ничего себе, целых два года ты сидишь на этом острове? — не удержался от удивления сварщик.
— А что тут такого? Живи себе и живи. Начальник за погодой следит и за радиостанцией. Жена его за повариху, а я в основном по хозяйству. Дел хватает. Только вот одно плохо, что к концу зимовки продукты заканчиваются. — Колька понимающе посмотрел на своих слушателей. — Особенно весной. Лёд на губе слабый, по нему до Нутэпэльмена не добраться. Тогда немного приходится подтянуть животы. Но и тут всё просто. Там, — он махнул рукой куда-то в сторону, — напротив станции, у острова крутой обрыв. На нём — птичий базар. Птиц там весной — немерено. — Колька при этих словах даже округлил глаза, чтобы его слова выглядели более правдоподобно. — Так начальник с женой меня с корзиной опускают вниз. Я им кричу, когда надо остановиться. Они меня задерживают. Я набираю яиц и спускаюсь на пляж. Сил у них двоих нет, чтобы меня обратно поднять. И я по пляжу пешком возвращаюсь на станцию с полной корзиной яиц. Иногда до двух сотен набираю. Это нам запас на всю зиму, — весело рассказывал он.
Витя Бичов, токарь, перебил заливающегося Кольку:
— А вот сейчас зима настанет. И что вы будете на вашей станции делать?
— Как что? Сведения будет передавать начальник. А я механик. На мне — чтобы всё работало.
— И рация тоже? — Не удержался Витя Грязнов.
— Нет. За рацией следит начальник. Моё дело тепло и уют, — важно ответил Колька.
Тут только Серов заметил на верстаке какой-то вал. Поэтому, подойдя к верстаку, он взял вал в руки и с интересом принялся разглядывать его.
— А это что за штукенция? — Он с интересом посмотрел на Кольку.
— Вал это с моей лебёдки, — прекратил свой рассказ Колька.
— Ну, и что ты хочешь, чтобы мы с ним сделали? — продолжал допрашивать его Серов, видя, что вал в нескольких местах задран и подшипники на нём не крутятся.
— Заклинил он на лебёдке. Новую лебёдку нам никто не даст сейчас. — Колька с сожалением развёл руками. — Только в следующем году её смогут привезти. Потому что в заявке этого года она не указана. А как мне всю зиму уголь таскать наверх, к станции? — и он вопросительно посмотрел на Серова.
Серов продолжал крутить в руках вал. Да. Подшипники действительно оказались заклиненными. Наверное, в картере отсутствовало масло, потому что они оказались совершенно сухими.
Для ремонта вала требовалось спрессовать заклиненные подшипники и поставить на вал новые. А вот все подшипники находились на строгом учёте, и каждый из них был записан в инвентарную книгу. Пришлось опять идти к деду.
Тот, как всегда, сидел с помполитом и играл в шахматы.
— Рэм Маркелыч, — обратился к нему Серов. Колька прыгал где-то за спиной у Серова, потому что тот не давал ему никакой возможности проникнуть в каюту. — Пару подшипников надо поменять на валу.
— На каком валу? — поморщившись, пробормотал дед, потому что в данный момент не собирается проигрывать очередную партию помполиту, а её он хотел закончить до отъезда на берег.
Вид деда показывал, что он готов ко всем неожиданностям судовой жизни, оставаясь на судне в роли вахтенного механика. Он уже даже приготовился к этому, потому что надел свою незаменимую заячью шапку, телогрейку и кирзовые сапоги. В таком наряде ему было жарко да так, что даже кончик его мясистого носа покрылся каплями пота, но Рэм Маркелыч не сдавался, он думал.
Услышав слова Серова, он как-то отрешённо посмотрел на него.
— Конечно, конечно. Сделай им всё, что они просят. Сейчас вы все уедете на берег на выгрузку, — между делом проинформировал он Серова. — Если не успеешь сейчас, то после выгрузки надо будет обязательно всё сделать, — и продолжил игру.
Серов повернулся, вытеснил Кольку из проёма двери и, обняв его за плечи, вразумительно попытался объяснить:
— Колюнчик, дорогой. Давай-ка пойдём с тобой в токарку. Я тебе дам всё, что ты хочешь, но сейчас будет не до тебя.
— А чё такое? — не мог понять ситуацию Колян.
— Через двадцать минут баржи уедут на берег. И все мы уедем. Никто тебе сейчас делать здесь ничего не будет, пока мы не вернёмся после выгрузки. Давай договоримся так. Мы находим тебе подшипники, оставляем их в токарке, а после выгрузки поставим их на вал. И ты уже сам что хочешь, то и делай со своим валом. Понял?
Колька прекрасно понял сложившуюся ситуацию и, молча согласившись, последовал за Серовым в токарку. Там Серов выбрал ему подшипники, подобрал съёмник для их спрессовки и уложил всё это на верстак. Больше ничего он сделать не успел, потом что по судну прошло объявление:
— Всему экипажу спуститься на баржу! Баржа стоит у второго трюма, — вещал голос вахтенного помощника.
Перед отправкой одну баржу загрузили углём, а на второй повезли трактор и весь экипаж.
Баржи одна за другой пошли к берегу и по указанию начальника станции подошли к небольшому пляжу, спрятавшемуся между острыми камнями, раскиданными как будто специально то тут, то там. Они уткнулись носами в этот небольшой, покрытый галькой ровный участок и вывалили аппарели. Экипаж, засидевшийся на борту, с гомоном высыпал на берег.
Выйдя, Серов осмотрелся. Да, погода их сегодня не баловала. Свинцовое от нависших низких туч небо и такого же цвета море, с которого дул пронзительный ветер, поднимавший на поверхности губы небольшие волны, которые с противным шипением омывали небольшой пляж.
За небольшим ровным участком берега громоздились огромные валуны, между которыми предстояло найти путь для выноса угля на чёрную кучу, высившуюся метрах в пятидесяти вверх по склону. За кучей берег шёл круто вверх к нескольким домикам, расположившимся на вершине острова.
Окинув взглядом эту суровую картину, Серов нигде не увидел ни единого деревца, ни кустика. Только невысокая травка покрывала этот безжизненный склон да у берега на камнях просматривался буроватый мох.
Трактор съехал на берег и, расчистив себе плацдарм для выгрузки, вытащил волокуши с углём на него. Из них предстояло лопатами перегрузить уголь в мешки и отнести его на пятьдесят метров от пляжа вдоль по склону к чёрной куче. А склон шёл вверх с наклоном примерно в тридцать градусов.
Глянув на такое небольшое расстояние, которое отделяло баржи от кучи, Серов положил себе в мешок пять полных лопат угля и, вскинув мешок себе за плечи, бодро пошёл между камней вверх по склону. Но его бодрость на половине пути куда-то испарилась, а ему пришлось скинуть мешок на землю и передохнуть, чтобы тащить его дальше.
Дыхания не хватало, сердце чуть ли не выпрыгивало из груди, пот заливал глаза, хотя температура воздуха была не больше десяти градусов.
Вернувшись с пустым мешком к барже, он уже насыпал в него четыре лопаты. Но и их оказалось тяжело нести.
И так, экспериментальным путём выяснилось, что в мешок надо насыпать по три лопаты, чтобы их успешно без перегруза допереть до общей кучи угля, расположенной около подъёмника.
Именно его сейчас и пытался починить Колька, чтобы зимой на станцию точно так же в мешках не таскать уголь наверх. А тогда это будет намного труднее, если подъёмник он не починит. Одному, полярной ночью ему придётся вырубать уголь из общей кучи и тащить наверх по узкой лесенке с выбитыми ступеньками.
Но если он починит лебёдку, то ему надо будет только набрать уголь в тележку, подняться вверх по хлипкой лесенке без груза и ждать, когда к тебе по жёлобу подъедет тележка с углём, а после этого перетаскать его в помещение.
Серов теперь понимал Кольку, почему тот обеспокоился состоянием подъёмника. При его неисправности тому пришлось бы таскать уголь в мешках самому. А так у него будет только одна забота — очистить жёлоб и ступеньки лестницы от вечно наметаемого снега.

В девять часов утра началась выгрузка из волокуш и только к десяти вечера её закончили. Спасло то, что погода резко изменилась. Ветер стих, на поверхности моря исчезли редкие барашки и только на неприветливый пляж периодически набегала еле приметная волна.
В середине выгрузки баржевики съездили на судно и в термосах привезли еду. Только тогда экипаж устроил себе небольшой перерыв на обед.
После такого обеда вообще никому не хотелось двигаться. Не было никаких сил даже подняться. Но угля осталось уже меньше одной трети.
Превозмогая всякие «не хочу» и «не могу», под воодушевляющие призывы помполита, моряки собрались с силами и продолжили таскать уголь из волокуш в общую кучу, невзирая на ранги и должности. Сейчас в этой ситуации все оказались равны. Уголь должен быть перегружен.
Каждый тянет свой мешок. Серов никогда не думал, что будет так тяжело тащить двадцать килограммов на плечах, да ещё вверх под углом тридцать градусов, обходя камни и рытвины, спотыкаясь на каждом ухабе. Раньше он не представлял себе, как это тяжело.
Что такое двадцать килограммов? Это лишь гиря, немного потяжелее пудовой, которую он мог поднять раз двадцать без отдыха. Но это в спортзале, на ровном полу и в закрытом помещении. А тут перед ним простирался склон, покрытый камнями, где приходилось делать каждый шаг осторожно, чтобы не подвернуть или не сломать ногу. Это были долгие сто двадцать шагов вверх.
Пальцы сами собой разжимаются, уже не в силах держать мешок, чтобы он не упал с плеч. Но идти надо. Надо добраться до кучи, чтобы наверху скинуть на неё этот невероятной тяжести проклятый мешок.
Серову не хотелось выглядеть слабаком в глазах своих подчинённых. Это он там, на судне, у них начальник, отдающий приказы. А здесь он обычный вол, который должен таскать мешки, потому что кто-то и где-то однажды так решил.
У всех было одинаковое состояние, вымотаны все были до предела. Но всё равно иной раз слышались шуточки, подбадривающие отстающих, заставляя их двигаться, несмотря ни на что.
И когда последнюю лопату угля загрузили в мешки, и завершили последнюю ходку, все в бессилии упали на берегу, потому что уже не было никаких сил зайти на баржу, чтобы вернуться на судно.
Кто-то ещё нашёл в себе силы и собрал немного плавника, который то здесь, то там валялся вдоль берега. Разожгли костёр и подкинули в него пару лопат угля.
Чукча из Нутэпэльмена оказался прав. Уголь и вправду горел отменно. Костёр моментально стал излучать тепло, и все сгрудились около этого источника жизни.
Вокруг постоянно сновали Колька, подбадривая горе-грузчиков, да две здоровущие собаки. Шерсть у них плотная и густая, поэтому Серов понял, почему они могли спать в снегу долгими полярными ночами.
Серов во время одной из остановок спросил Кольку:
— Собаки-то у вас где тут живут?
— Да тут рядом и живут. Если пурга приходит, то в снег зарываются и спят там. А иногда и в Нутэпэльмен убегают на несколько дней. С ними безопаснее. В прошлом году медведь приходил, так они его отогнали. Больше он не появлялся, — балагурил Колька.
Поначалу к собакам опасались подойти, такие они были огромные и с виду свирепые. На самом же деле они оказались ласковыми псами, которые сами подходили и внимательно заглядывали в глаза, как будто понимая, как тяжело таскать эти чёртовы мешки и сочувствовали людям.
Уши у них маленькие, острые, сами они высокие, шерсть — густющая. Одну из них Серов погладил и засунул пальцы вглубь шерсти на спине. Пальцы сразу же ощутили тепло собачьего тела и с них сразу стало спадать напряжение от натруженности.
Моряки лежали у костра и ждали распоряжения капитана команды возвращаться на судно. Трактор уже заехал на баржу, аппарели на ней закрытли, а люди в неге кострового тепла сгрудились вокруг огня.
К костру подошёл Колька с собаками, когда моряки мирно попивали горячий чай из привезённых термосов. Кольке тоже налили кружку чая, а собакам кинули то, что осталась в термосах после ужина.
Колька пристроился рядом с Серовым.
Тепло от костра, тишина, вечернее серое небо, отблёскивающее на западе розоватыми лучами, — всё располагало к мирной беседе. Чувствовалась дневная усталость, не располагающая к беседам. Все мечтали только об одном — добраться до судна, скинуть робу, помыться и растянуться на койке.
Воду на судне экономили. Испаритель давно сгнил, а запас мытьевой воды ограничен, но по случаю возвращения экипажа с погрузки дед обещал подать воду в систему.
У кого-то само собой вырвалось:
— Ну и как вы тут живёте — на этой станции?
Колька, наверное, тоже ни о чём не думал, а отвечал по инерции. Ведь не каждый же день двадцать пять человек посещают этот безлюдный остров.
— Я уже второй год зимую тут, — как бы из-за угла начал он. — Сейчас ещё третью зиму отзимую, и у меня скопится достаточно деньжонок, чтобы лодку купить. Когда вернусь домой, буду по Зее кататься, а потом по Гилюю вверх. Мне дед там зимовьё оставил. Буду охотиться, рыбалить. Просто отдыхать буду. А вообще-то я люблю путешествовать. Ох! Сколько книг я прочитал об этом! Когда все книги прочитаю, и пурга утихнет, то я с собаками на нартах езжу в Нутэпэльмен в библиотеку. Заодно и в магазин захожу, если начальник даст разрешение на закупку новых продуктов. А вот уже следующим летом я точно куплю себе моторку, — мечтательно продолжал он.
Серов заинтересовался планами Кольки, хотя его тянуло в сон от тепла костра и тишины, которая заволокла здесь всё. Но, чтобы не заснуть, он продолжил расспрашивать Кольку:
— И что ты хочешь делать с этой моторкой?
— Для начала я её здесь испробую, а потом пойду вдоль берега через Берингов пролив, вдоль Камчатки и Курил, чтобы добраться до Владивостока. — При этих словах у Кольки даже блики костра стали ярче отражаться в глазах.
От такой детской простоты и наивности, с которой высказывались эти мечты, Серова моментально покинула вся дрёма.
— Ты вообще в уме, что ты хочешь предпринять? — Серов непроизвольно сел и прямо посмотрел этому юному мечтателю в глаза. — Во-первых, это же океан, шторма. Я по этим путям проходил десятки раз. Там такие шторма, там такие волны, что твою моторку перевернёт на первой же волне. И самое главное: пограничники и таможня. Кто тебе даст такое разрешение на выход в море?
Но Колька оказался непревзойдённым в своей наивности:
— Да я всё сделаю, не переживай. С погранцами у меня всё схвачено. — Он показал сжатый кулак. — Они у меня вот где.
Ну, если у человека бзик после двух лет одиночества, его бесполезно в чём-либо переубеждать, поэтому Серову только и оставалось, что согласиться с ним:
— Ну, смотри, путешественник ты мой. — и похлопал Кольку по спине. — Когда-нибудь вспомнишь мои слова…
Но тут по рации прозвучал приказ капитана, чтобы все возвращались на судно. Моряки с большими усилиями, охами и ахами поднялись с насиженных мест, затушили костёр и двинулись к баржам. Вокруг сразу стало холодно, сыро и неуютно.
Когда баржи завелись, то грохот работающих моторов вернул всех к цивилизации из девственной тишины Севера. Капитан разрешил Кольке приехать на судно. Тот оставил своих собак на берегу и устроился на палубе одной из барж.

Когда обессиленный экипаж вернулись на судно, то Серов вместе с Колькой сразу же пошёл в токарку, чтобы зашлифовать выбоины на валу, который так и лежал на верстаке, а потом уже запрессовать на него подшипники.
Хотя после перетаскивания мешков с углём пальцы не слушались и руки тряслись, но, глядя в молящие Колькины глаза, Серов пошёл ему на уступки.
— У меня руки трясутся, ничего не смогу я проточить тебе на станке, — всё-таки попытался он как-то избежать этой работы.
— Ну, пожалуйста, — жалостливо просил Колька.
У Кольки был такой несчастный вид, а в его взгляде столько мольбы, что Серов сдался и, пересилив себя, начал выполнять обещание, данное дедом Кольке. Установив вал в станок, он начал протачивать его шейку под посадку подшипников.
После проточки вала и запрессовки подшипников Серов вообще ничего не чувствовал. Силы полностью покинули его. Он всё делал автоматически. Нестерпимо тянуло только к подушке. Казалось, что если он прикоснётся к ней, то сразу же провалится в какую-то тёмную яму, которая поглотит его всей своей глубиной.
Колька, увидев восстановленный вал, с благодарностью принялся жать руки Серова.
— Ну, спасибо тебе, Иваныч! Мне этих подшипников хватит на целый год, — восторженно лепетал он.
Серов тоже был доволен, что кому-то он оказал услугу и помог выкарабкаться из жизненной ситуации. Он дал Кольке ещё полбанки тавота и полведра масла со словами:
— Будешь мазать свои подшипники. Смотри, чтобы картер опять не оказался сухим. А то точно придётся тебе все эти двадцать тонн таскать на себе всю зиму.
Колька радовался отремонтированному валу, как ребёнок хорошей игрушке.
— Ой, спасибо, Иваныч, а то у нас вся смазка уже закончилась. Ни грамма нет в запасе. Всё экономят, а я отдувайся. Ведь к нам снабжение завозят только раз в год, — повторил он, оправдывая кого-то, кто каждый день находится в тепле и ложится спать в тёплую постель, напрочь забыв о тех, о ком он обязан заботиться.
Серову стало жалко этого пацана, брошенного своими начальниками на произвол судьбы. Как он тут выжил — одному Богу известно. Он отвёл Кольку в каюту, где бы тот смог поспать, и вернулся к себе. Скинув робу и ополоснувшись из ведра, он завалился на диване. Сил добраться до кровати уже не оставалось.

Конец третьей главы

Полностью рассказ «СЛВМ» опубликован в книге «Нельсон»:

https://ridero.ru/books/nelson/