Детство. Забой скота

Не давно, по телевизору в новостях прошла информация о разделывании туши жирафа Густава на глазах датской детворы, любимца посетителей местного зоопарка. Им показывали внутренности жирафа и говорили об анатомическом строении животного. Вроде хорошее дело, с их датской точки зрения, делали, но осадок остался о гнусности происходящего. Жираф – он порождение дикой природы. И решать его судьбу удел его собратьев, стоящих выше в пищевой цепочке, львам и шакалам выдана лицензия на его убой. А людям, если уж дело дошло до убоя такого животного, делать это надо тайно от детских глаз. Другое дело забой домашних животных. Здесь уж точно не спрячешься, ведь забивают домашнюю скотину, которую многие сами кормят, лечат и выхаживают. Но наступает время и расставание неизбежно. Плакали мы, зная, что завтра твоего любимца не станет? Плакали!
 – Ба, деда, не надо ( Ваську – поросёнок, Петьку – петух, Бяшку –овца, …) резать! А?!
- Не надо, а придётся. Мамка твоя приедет, чем её угощать будем?, - говорит бабушка, готовя чистые полотенца и тазы с чашками к завтрашнему забою.
- Ба, мамка колбасы привезёт – я есть не буду. Колбасы на долго хватит.
- А уедет мамка твоя. Что потом?, - это уже дед пытается тебя утихомирить, точа разделочные ножи.
- А я…А я у Витяки петуха стащу. Он у них больно задиристый. Ему обязательно голову надо скрутить.
- Я тебе скручу! Зима большая. В магазин не набегаешься, да и деньги нужны. А есть надо. Иди лучше покорми скотину на последок.
Последнее «Прости» у каждого малыша своё: кто краюху белого хлеба скармливал своему любимцу, кто зерно без спроса взрослых насыпал полные карманы и кормил им животину или птицу и, конечно, слёзы, слёзы… . Взрослые знали об этом, но ни когда не ругались по этому поводу. Засыпал долго, шмыгая носом. Просыпался от шума. В доме беготня, не знакомый мужской голос. То пришёл забойщик. Как правило, это был крепкий мужик в возрасте с ножом, сделанным из напильника или с немецким штык – ножом, затерявшимся на просторах Рязанской земли.
- Выпивать будешь, - вопрошает дед, доставая бутылку водки.
- Нет, Михаил Иванович. После дела. Потом вместе сядем.
И шли они на скотный двор. Овцу или петуха резали здесь же, а вот поросёнка выводили в огород. Там уже были заготовлены доски, солома и высохшая картофельная ботва. Полить забитого поросёнка паяльной лампой дед считал верхом невежества в деле забойщика. И только один раз сделал исключение, когда очередного Ваську откормил так, что он уже и ходить толком не мог, да и в дверь скотного двора не проходил.  Только паяльной лампой и можно было обработать забитого поросёнка в малом пространстве скотного двора. По- разному забивали поросят. Ценилось в деле забойщика тишина самого забоя. И в этом деле деду везло. Я ни разу не слышал поросячего визга, только короткое «Хрю». Но и этого было достаточно, чтобы, забившись в какой  ни будь угол, пустить прощальную слезу. Кровь собирали. Иногда забойщик подставлял кружку к ране, особо, когда резали овцу, и, наполнив её свежей кровью, тут же её выпивал. Были и курьёзы. Однажды, забитого поросёнка начали полить, обложив соломой. А он возьми да вскочи и побежал. Да ещё как побежал – на другом конце деревни успокоился, потеряв всю кровь. Дед не обиделся на забойщика, ведь тот сам, через всю деревню, на санках, принимая со всех сторон шуточки да подколки, привёз поросёнка к месту разделки. – Ни чего, хорошо забил. Мясо теперь точно без кровиночки будет, - под- итожил дед вывод этому приключенью. Свинью обкладывали соломой, и начинался процесс поленья. Я уже не выглядывал из своего убежища, следя за убоем поросёнка, а смело подходил к забойщикам и принимал участие в дальнейших делах. Подносил солому с ботвой, приносил и относил чашки с выложенными сердцем, лёгкими и печёнкой, приносил тёплую воду и чистые тряпки. В это время подходили и мои друзья – Романок с Витякой. Они тоже принимали посильное участие. За порученную работу боролись между собой – бежали на перегонки за её выполнением. Когда резали овцу, мы с нетерьпеньем ждали конца поленья головы. И когда на дворе заканчивались все работы по забою, взрослые шли в дом. А там их уже ждало угощенье, наскоро приготовленное бабушкой: запеченная кровь, картошка с печёнкой и конечно авансированная бутылка водки. Детворе за тем столом пока места не было. Но и мы не оставались в накладе. Палёные уши поросёнка или овцы составляли наш заслуженный перекус за выполненную работу. Резчику отрезался хороший кусок мяса и он, иногда с песнями, шёл к себе домой. Бабушка начинала топить сало. Прабабушка тоже что-то делала с внутренностями – все были заняты работой до позднего вечера. Мы же в это время чем-то занимались, изредка заглядывая в кухонную половину. Ну, вот появились выжирки, остатки от вытопленного сала. Теперь и наша очередь настала. Детвору звали к столу, на котором дымилась, опять наскоро приготовленная, картошка с выжирками и лёгким. Остатки трапезы взрослых тоже были в нашем распоряжении. Красота! Ели не много, старались ухватить печёнку или лёгкое. Сказывалась усталость дня и перекусы перед основной едой. Расходились с первыми звёздами. Спали сладко, не вспоминая горечь утреннего расставания со своими любимцами. Что это? Наша чёрствость или быстрая забывчивость. Я думаю ни то ни другое. Просто это был этап взросления, продиктованный необходимостью и общей работой. А когда у тебя всё есть, конечно, ты будешь редко задумываться о насущем, отдавая предпочтения эмоциям и зацикливаясь на этом.