Косой

     КОСОЙ

     Наступили летние каникулы. Солнечные лучи не дают спать уже с пяти утра и не покидают наш край приблизительно до десяти вечера. С раннего утра и до самой ночи теперь можно заниматься своими делами: общаться с друзьями, гонять на тырчках на речку… Правда, сначала нужно полностью выполнить план, любезно подготовленный родителями на день, а также иные подвернувшиеся под руку дела.
     Одно такое дело однажды привело меня к более тесному знакомству с Косым. Так звали продавца в местной керосинке, что в послевоенные годы пристроилась вдоль дороги, ведущей к восточному выезду из городка. Хотя газификация населенного пункта шла полным ходом, в частном секторе еще многие для приготовления пищи пользовались керогазами, а дома продолжали отапливать дровами и углем.
     Для нас – мальчишек, живущих в частных домах, это был большой плюс. Бабушки, плотно населявшие одноэтажные постройки, формировали стабильный спрос на керосин. Самим им добираться до магазинчика, где торговали топливом, было сложно. Большинству из них нужно было около получаса топать в один конец за специфичным товаром, некоторым – и поболее… Потому они могли запросто попросить кого-нибудь из подростков с улицы сгонять по-быстрому за керосином. Получил бидончик под горючую жидкость и горсть мелочи в руки и быстрей до керосинки! На колесах – так это просто развлечение! Многие из бабуль старались подкинуть нам копеек по десять… А это, считай, бесплатный бензин для тырчка на пару дней.
     Ближе к осени от них же мы ждали заказы на перенос угля, дров, грунта, песка. В таких случаях обычно быстро из наших собиралась небольшая бригада. Пару часов – и несколько тонн сыпучего груза на указанном хозяйкой месте. Здесь уже от них следовали другие суммы… Одним словом, сложа руки подолгу мы на лавочках не сидели. Но, пора возвращаться к Косому.
     Сколько я помню керосинку, столько он в ней и работал. Свою кликуху он получил оттого, что один глаз у него как-то иначе чем у других, смотрел на людей. Не то, чтобы его взгляд был совсем необычен, но что-то в нем нам, пацанам, постоянно мерещилось… Также он носил на лице небольшой шрам. Он от глаза почти вертикально тянулся вниз, постепенно теряясь в морщинах. Шрам вроде как сам по себе, а глаз – сам по себе. Иными словами, его наличие прямо не влияло на и без того тяжелый взгляд Косого. Как мне однажды сказала мать, у него в глазнице стеклянный протез вместо глаза, оттого и мерещится некоторым всякое…
     Сам Косой представлялся мне человеком угрюмым. В полумраке своего магазина быстро нальет керосин, ветошью вытрет маслянистые подтеки и медленно передает покупателю заполненную посудину. На самодельной полочке, что висела сразу за его спиной, столбиком расположена мелочь. Он ее медленно отсчитывает, будто ждет, когда же покупатель откажется от сдачи... И за все это время он может не обмолвится ни словом.               
     Работа у него, как мне тогда казалось, малооплачиваемая, не престижная. Что его на ней тогда все эти годы удерживает? Я ни один раз задавал себе этот вопрос, а потому постепенно расширял круг возможных ответов на него. Для себя я объяснял поведение Косого следующим образом.
     Во-первых, наличием у него физического дефекта. Хотя в моем окружении встречались люди и с одной рукой, и с одной ногой… Может Косому было так сподручнее? В любом случае, отсутствие одного глаза – не существенное препятствие для занятия многими видам трудовой деятельности.       
     Во-вторых, возрастом. В предпенсионные годы нет никакого смысла менять работу в поисках лучшей доли. Правда, мои размышления о возрасте носили довольно абстрактный характер. Может, он уже и на пенсии? Определить точно возраст Косого сложно, а спрашивать – не удобно. Поджарый, пружинистый…
     В-третьих, он проживал в небольшом доме недалеко от той самой керосинки. Близость к месту работы для многих в нашем городе была немаловажным фактором при ее выборе. У одних было небольшое хозяйство, требовавшее присмотра, у других – больные либо престарелые родственники. Когда работаешь рядом с домом, то можно ненадолго с нее отлучиться… Написал объявление типа: «Технический перерыв», «Буду через пятнадцать минут», «Прием товара».
     В-четвертых, некоторые поговаривали, что он сидел в лагере. Об этом я узнал от своей бабушки, которая проживает с Косым на одной улице. Конечно, люди с такой биографией в нашем городе также не были редкостью, но возможности их трудоустройства были ограничены. 
     Несмотря на замкнутость, нелюдимость Косого, я, как мне казалось, находил с ним общий язык. На его сухие вопросы, касавшиеся школьных занятий по истории, литературе, географии, я всегда пытался дать развернутые ответы. Он меня внимательно слушал… Иногда одобрительно кивал головой, иногда – начинал вертеть глазами, точнее, одним из них, в разные стороны. Если в керосинке появлялся посетитель, то он сразу замолкал. Если же в «точке» никого кроме нас не было, то он мог задать вопрос, ответа на который у меня не было. Порой я представлял его на месте учителя истории...
     В тот день, когда соседка снарядила меня в очередной раз за керосином, Косой показался мне немного возбужденным, нервным. Пока он молча наливал бидон керосина, у меня возникло предположение, что Косой хочет задать вопрос, но в самый последний момент останавливается. Потому заговорил с ним я.
     - Дяденька! Я даже имени вашего не знаю! Столько раз разговаривали…
     - Михаил Юрьевич! Можно просто – дядя Миша. – ответил он.
     - В честь известного писателя родители Михаилом назвали? – поинтересовался я.
     - Я не спрашивал. Лермонтов у того поколения был в большом почете, потому очень даже. – Шурик, ты мне вот что скажи: собак не боишься?
     - Отец держит Орлика – это восточно-европейская овчарка, а у бабушки – немец. В детстве они меня кусали несколько раз, но я сам был виноват…         
     - Вот и ладненько! Мне нужна твоя помощь! – сказал дядя Михаил, впервые улыбнувшись.
     - Что именно требуется? – уточнил я.
     - Тут такое дело… В Москву на пару дней нужно смотаться. Очень важное дело… А супружница моя захворала, в областной больничке лежит. Совсем не на кого кобеля оставить. Не боись, он неприхотливый! Ему достаточно еду один-два раза в день давать и воду менять. – Сможешь?
     - Что за дело? Очень важное?!
     - По приезду я тебе обо всем расскажу! Пока не могу, брат, не время. – Через недельку посидим у меня на веранде или в беседке, чайку попьем с козинаками и халвой… Не побрезгуешь компанией со стариком?
     - Что вы, Михаил Юрьевич?!
     - Ну и ладненько! Скоро тебе не до нас, стариков, будет. Через год-другой пересядешь с тырчика на мотоцикл и… Считай, выпорхнул из дома в большую жизнь. – Сможешь сегодня после семнадцати к керосинке подъехать? Буду с Лордом тебя знакомить. Прогуляемся с собакой до речки и обратно.   

                ***
               
     Через три дня Михаил Юрьевич вернулся из Москвы. Я об этом узнал, как только в очередной раз приехал к его дому, чтобы дать Лорду дневной «паек». Уличная калитка была закрыта, во дворе весело резвился пес, который, завидев меня, побежал к входной двери и загавкал. Вскоре возле забора появился Косой. Он был явно не выспавшийся и уставший. Видно, что только что ночным поездом прибыл из Москвы. Сухо поблагодарив за службу, дядя Миша пригласил меня в гости на вечерний чай.
     Ровно в восемнадцать часов я подъехал к двору, что расположился почти напротив керосинки, открыл калитку и завел во двор тырчок. Лорд подбежал ко мне, обнюхал, повилял хвостом и пару раз гавкнул. На крыльцо дома вышел хозяин и попросил меня пройти в дом, сославшись на небольшое похолодание, которое принес с собой восточный ветер.
     Вместе с ним по узкому коридору я прошел в большую комнату. У одной ее стены располагалась большая печь, у другой – старый диван. Посередине комнаты стоял квадратный стол. Еще одна стена была почти полностью занята окном, створки которого были слегка приоткрыты. Легкое движение воздуха освежало помещение.
     - Проходи, занимай место за столом! Я за чайником! – сказал хозяин и быстро удалился на кухню.
     Пока я осматривался, Михаил Юрьевич вернулся с кухни с кипятком.
     - Посидим по-холостяцки. Жену еще из больницы не выписали… – Тебе покрепче или как? – поинтересовался он, беря в руки заварочный чайник.
     - Покрепче. – ответил я.   
     - Ну вот и правильно! Чай не пьешь, откуда сила? – проговорил он и практически опустошил заварник. – Сейчас новый заварю… – Сладости и плюшки на столе. Начинай! В вашем возрасте много энергии требуется. – заметил он и сел за стол напротив меня.   
     - Как прошла ваша поездка в Москву? Удалось важное дело сделать? – поинтересовался я.
     - Да. Такое один раз в жизни бывает. Такие вот, Шурик, дела… – задумчиво протянул он.
     Только сейчас я обратил внимание на произошедшие в нем изменения. Пока он не загрустил и не стал вновь похожим на хорошо известного всем в городе Косого с керосинки, то непродолжительное время, пока мы шли по его двору и дому, он был совсем другим… Может, помолодел, может, расправил плечи, может приподнял свой единственный глаз, вечно шарящий по полу магазина или по полочке с лежащей на ней сдачей?
     - Вчера закончилась моя война и наступила тишина! Хочешь, расскажу о жизни своей? Буду краток, много времени не займу… Ты чаек попивай и слушай.
     - Михаил Юрьевич, конечно!
     - Тогда слушай и запоминай! Когда я был чуть постарше тебя, попал с родителями за границу. В 1937 году мой отец получил назначение в посольство или в полпредство в Чехословакии. Точное место работы назвать не могу. Для меня тогда все организации были или советскими или зарубежными, или государственными или коммерческими. А через год с небольшим началась моя война. – Ты что-нибудь слышал о вторжении гитлеровских войск в Судетскую область Чехословакии?
     - Это когда было заключено Мюнхенское соглашение? – неуверенно ответил я.
     - Осенью 1938 года Гитлер вошел в страну. Это было начало конца Чехословакии. Свои претензии сразу же предъявила Польша. Вскоре шакалье порвало страну на части… В воздухе, как потом напишут, уже пахло второй мировой войной…
     - Вы оттуда сразу же уехали?
     - Отцу поступил приказ выехать в одну из европейских стран. В дороге поезд был остановлен, с него всех сняли. Родителей я с тех пор не видел, что с ними – не знаю. Одно время делал запросы – никаких сведений в архивах не имеется, или они засекречены…
     - Михаил Юрьевич! А вы?
     - Для немцев я стал словаком… Они вскоре направили меня на «закрытый» военный завод. Это была тюрьма, на территории которой делали необходимые Германии химикаты. Долго на нем не протянешь – легкие сильно страдают. А мне тогда еще не было шестнадцати...
     - Удалось сбежать?! – поинтересовался я.
     - Куда?! Я даже не знал, в какой стране нахожусь. Или охрана сразу поймает, или местные беглеца сдадут и на этом подзаработают. Но тут такое дело… Попал в наш барак «опытный» товарищ Томазо. Мы о нем еще ничего не знали, но видели, что человек держится уверенно, много знает такого, чему в школах не учат. Сам он охотно вечерами травил всякие байки и рассказывал про свой тюремный опыт. А через два-три месяца вокруг Томазо образовалась небольшая группа, в которую попал и я. Оказалось, что он лидер одной из итальянских антифашистских групп. – Про Муссолини что-нибудь слышал?
     - На практике пытался реализовать идеи фашизма. Даже книгу написал. Увлекался выведением «сверхчеловека»… – попытался в сжатом виде показать я свою начитанность.
     - Я как-нибудь тебе обо всем расскажу! И про итальянский фашизм, и про политику, проводимую Муссолини. И как он сдох…
     Помолчав с минуту, подлив чайку в бокалы, он продолжил:
     - Никому фашизм сегодня не интересен, а зря. Придушили мы тогда гиену, но не убили… По-моему, генералиссимус Суворов говорил о том, что лес нужно вырубать полностью. Оставил побеги – вырастет молодой лес, может еще и лучше прежнего… Так и с фашизмом. Даже распаханное поле не сразу чистым становится. То и дело на нем молодые деревца прорастают. А сколько сорняков ежегодно на нем всходит?!   
     - Дядя Миша! Что дальше? Вам с товарищем Томазо удалось с завода сбежать?
     - Да. Местные подпольщики организовали ему побег. С ним ушли несколько человек, в том числе и я. Потом около месяца ночами мы пробирались до Италии. Там Томазо с примкнувшей к нему группой антифашистов организовал один из первых партизанских отрядов в стране.
     - И вы начали под откос пускать эшелоны с военными грузами?!
     - Нет, Саша… Сначала нам нужно было хорошо закрепиться, освоиться: найти достаточное количество оружия, продовольствия, наладить агентурную сеть. Ведь нас искали и армейские власти, и спецслужбы Италии. Муссолини пытался жестко подавлять в стране любые беспорядки, не говоря уж про партизанские вылазки. Поэтому мы сначала довольствовались небольшими, но болезненными для врага операциями…
     - Все не так, как нам показывают в кино?!
     - Летом 1943 года Муссолини был арестован. Смещению диктатора предшествовал ряд военных неудач итальянской армии: под Сталинградом в феврале 1943 года и в Тунисе в мае этого же года. В сентябре 1943 года был создан Комитет национального освобождения Италии, ставший политическим центром антифашистского движения, а в ноябре – сформированы первые Гарибальдийские бригады. В каждой такой бригаде тогда было около 40-50 партизан. Работали мы группами по 4-5 человек. С 1944 года наши операции стали походить на те, что показывают в кино.
     - Дядя Миша! Получается, что вам на чужой войне пришлось повоевать?
     - Некоторые люди в погонах также рассуждают… Кто где мог, и как мог, так и боролся с фашизмом. Он ведь из Италии по всей Европе стал расползаться.
     - Русских там много воевало?
     - В Италии? Несколько тысяч человек. Это не много. Воевали наши хорошо. Некоторые стали национальными героями и были награждены Гарибальдийской звездой.
     - Извините за вопрос: вы глаз во время одной из партизанских операций потеряли?
     - Нет. Здесь, в Союзе. В лагере в конце сороковых с уголовниками схлестнулся…
     - За что же вас в лагерь? – удивленно просил я.
     - А ты как хотел?! Документов нет, свидетелей нет… Где ты был почти восемь самых тяжелых для страны лет?! Только мои слова и итальянские «бумажки», которым «органы» не очень доверяли. Из лагеря первые годы я писал во все инстанции, заявлял ходатайства – бесполезно. Тогда могли либо не давать ходу нашим письменам, либо получать на поступающие запросы отписки. Италия – страна капиталистическая, отношения с Советским Союзом натянутые. А когда меня из лагеря в наш город на стройку направили, было не до переписки. Нужно трудиться, новую жизнь как-то склеивать. Подтверждающие документы по участникам партизанского движения из Италии стали приходить в СССР только к 1960 году и далее.       
     - Можно было попробовать лично вашему Томазо написать...         
     - Когда стали формироваться Гарибальдийские бригады, он возглавил одну из них, а к концу войны стал ярким лидером партизанского движения Италии. Я ему в шестидесятые писал и в семидесятые. Пытался связаться и с другими бойцами нашей бригады. Там прошли мои молодые годы, там мои друзья… Совсем недавно предпринял еще одну попытку выйти на итальянских товарищей, но уже по «неофициальным» каналам.
     - Это как?!
     - В «Волгоградской правде» чуть более года назад появилась заметка о том, что с помощью итальянских специалистов в городе Волжском начато строительство нового завода. Я взял краткосрочный отпуск и поехал в город-спутник Волгограда. Найти итальянцев в Волжском и пообщаться с ними – проще простого! Деда, который говорит на хорошем итальянском с деревенским акцентом, да еще знает историю их страны…
     Произнося эту фразу, дядя Миша расплакался, встал из-за стола, подошел к печке и было потянулся за пачкой нюхательного табака… Но вместо него взял в руку носовой платок, вытер им слезы, вернулся к столу и продолжил:
     - Как мне в Волжском сказали итальянские рабочие, Томазо несколько лет назад умер. Они пообещали передать мое письмо в музей сопротивления специалисту, который поддерживает контакты с ветеранами.
     - На этот раз письмо дошло?
     - Оно попало к сыну Томазо. Он известный в Италии бизнесмен. Как мне вчера сказали в итальянском посольстве, на основе архивных документов он занимается подготовкой книги о партизанском движении.
     - Вы за этим в Москву ездили?
     Михаил Юрьевич вновь встал и быстро пошел в другую комнату. Через минуту он вернулся к столу, держа в руках какие-то бумаги и коробочки.
     - В посольстве вчера мне медаль «За воинскую доблесть» вручили. И представитель от нашего министерства обороны на официальном приеме был. Из его рук также государственную награду получил... Нашу! – сказал дядя Миша и поставил передо мною две коробки.
     Несколько минут я рассматривал новенькие медали и наградные документы, а потом спросил:
     - Насколько для вас эти награды важны сегодня, столько лет прошло?
     - С их получением закончилась моя война! Прежде всего, с собой, с окружением. Вроде жил по совести, а будто нет… – Пойдем с Лордом прогуляемся до реки и обратно?
     - С удовольствием! - ответил я на предложение дяди Миши. 
     - Вот и ладненько!
               
                март, 2024