Степан и Марья

Встретились однажды Степан Писахов и Марья Кривополенова. Да не в добрый час. Он в пушку снаряд заталкивал, за царя стоял в Белой армии. А она в тех же местах, недалеко от станции Обозерская, по солдатским окопам ходила с делом примирения.
Царя-то как скинули, так и разодрались русские мужики двор на двор, деревня на деревню и дальше покатилось по всей России. Кто за царя в заступ – те стали белыми. Супротивники царские – красными. А Марье Дмитриевне, душе-песне Севера, и тех и других жаль. Стреляют друг в дружку. Изводят под корень мужскую силу русскую. Видит она – и Писахов в раже не отстаёт. Снаряд затолкал, казённик затворил и за пусковой шнурок взялся, - ждёт команды господина поручика, чтобы пальнуть. Махонька подошла к Писахову, за плечо его тронула и говорит:
- Степан Григорьевич, золотой ты мой да малиновый, пошто же ты эдак неразумно поступаешь? У тебя под командой робята русские, и на той стороне такие же. Те и другие на моих сказках выросли, моим песням подпевали. От моих речей одинаково у них сердце обмирало, либо в радости заходилось.
-Моё дело военное, присяжное, Марья Дмитриевна! – отвечает Писахов.- Ничего с собой поделать не могу.
-Не стреляй, Степанушко! Бомба твоя человека убьёт, косточки разметает по сторонам. А нету большей красоты на свете, как человеческая. И ручки, ножки у него. И головушка с глазоньками. Матушка родила розового ангелочка. Выкормила, вырастила. Жених красен - выступил походочкой лёгкою да с приплясом – припевочкой к девушке пригожей. Любовь свою в сердце несёт. Целуются-милуются они да опять ребёночек появляется. Сколько радости вокруг разливается. А ты, Степанушко, бомбой по ним. Уймись, болезный ты мой! Давай решим дело миром.
-Миром мирские дела выправлять, Марья Дмитриевна, это всё-равно, что в любовном деянии за девственность радеть, - говорит Степан Григорьевич, щурясь ухмыльчиво. – Всё-равно, что с девкой в обнимку бороться за её же невинность. Таким манером, Марьюшка, при любовном замирении род людской прекратится быстрее, нежели при военном воздействии. Отошла бы ты подальше от пушки-то, голубушка.
Да и дёрнул за шнурок.
- Ой, каким же холодом от тебя повеяло, Степанушко. Кащеевым духом понесло. Мертвым царством запахло. Да и сам ты такой туманный сделался, - запричитала старушка, ничуть не испугавшись выстрела. Ко всякому притерпелась она ходючи по позициям.
В ожидании очередной команды, чтобы разговор язвительный перевести на другое, Писахов спрашивает у поклонницы:
-Неужто, Марья Дмитриевна, ты пешком пришла со своей Пинеги? Сколько лаптей-то извела. Через Двину попажа, да по болотинам.
А сам, такой заботливый да обходительный, тем временем уж другой снаряд берёт из ящика и к пушке прилаживает.
-Я до снега босая хожу. Лапоточки в котомочке как новенькие. Божья коровка, полетай на Волгу: там тёпленько, здесь холодненько, - выпевает Махонька, ничуть не переменясь от пушечного грохота, - никакими орудиями не пронять божью странницу.
-Где дорога, там и путь, - говорит сказительница. - Где стал, там и стан. Мне ли вёрстам счёт вести, побирушке-кусочнице.
Стоит голову склонила, на палочку опирается, думает о своём.
А Писахов пострелял ещё немного, да и получил приказ от господина поручика закончить на сегодня. Время, мол, обеденное.
Вот идут они с Махонькой по окопу, а речь всё о том же ведут, можно ли без войны обойтись. И выходит у них будто бы разговор глухого со слепым.
-Гляжу, Димитревна, и у тебя палка в руках, тоже орудие, – рассуждает Писахов. - Небось, собака накинется, так и ты, миролюбица, по хребтине её.
-Нет, Степанушко. Я хоть и волка уговорю ласковым словом.
Подходят они к полевой кухне.
-Испробуй солдатской каши, странница, - предлагает Писахов.
И слышит в ответ:
-Съешь пишшу воителя, так и сам причастишься к побоищу. Благодарю, не надо.
-Голод не тётка. К ночи проймёт, цыганы приснятся.
-У мирных людей в деревне сухарика попрошу. Сухарика и погрызу. Много ли надо бабушке.
-Да откуда же у тебя смелость взялась, Марья Дмитриевна? Ты на весь фронт одна-одинёшенька такая - за мир. А кругом солдатские полки друг на дружку.
-А и Христос был один., - тихо молвит сказительница.
А Писахов своё:
-Погибельна война, слов нет. Да ведь всех-то, не перебьют, Марья Дмитириевна. А вы, бабы, ещё и новых нарожаете.
- Ой, каким опять холодом от тебя повеяло, Степанушко. Кащеевым духом понесло. Мертвым царством запахло ещё сильнее. Да и сам ты вовсе затуманился злыми мыслями проникнутый до косточек.
А Писахов перечит – не отступает:
- В мирное-то время, - говорит, - больше зла бытует, чем на войне. - Муж тебя бил, дети презрели, из дому выгнали – на нищенство обрекли. Вот он каков, твой-то мир. А война - искупление страданий человека и всех наших личных грехов. Мы, солдаты здесь на одной доске с молитвенными святыми. Подойди к любому да и исповедуйся.
-Солдатик – несчастный человек да и только, Степанушко. Святые наши все в скитах да в зароках. - А солдатику твоему  шинелишку дали, кашей три раза в день накормили, он и рад пострелять. Даже и по себе не тужит. Словно загодя померший.
-Не пророчь давай, не наговаривай на героев! Они рыцари! По себе знаю, в бою человек обретает такую силу и окрыленность, что более не ведает, где он находится. Поистине, тогда он не знает страха.
-А вспомни, Степанушко, как в Германскую-то рыцари твои поступали? Штыки в землю и – домой. С немцами братались, обнимались, целовались. И года не прошло – с кровными братьями схватились, и никак теперь не успокоятся.
-Навоевались тогда досыта с немцами-то. Рыцарство своё всё поистратили. А теперь в родных-то пределах только-только раззадорились, Марьюшка. Не до братания. Наша возьмёт. Одолеем. Победим!
А Марья-то Дмитриевна уж юбку за пояс засовывает и на бруствер лезет, неугомонная. И вот ведь какое чудо свершилось, - пока она по полю шла в белой своей косыночке, - никто не посмел выстрелить, ни те, ни другие. А только скрылась в солдатских супротивных убежищах, так и застрочили, с обеих сторон.
Господин поручик тоже командует «огонь», а у Писахова руки-ноги словно отнялись. Сел он на дно окопа и головой поник. Его за раненого посчитали, в госпиталь унесли. А довоёвывать возле его пушки остался господин  поручик.
Потом уж, после войны, сказывают, Степан Григорьевич, будучи ведь ещё и художником, икону написал «Миротворица пинежская». И вид на ней такой: старушка с палочкой стоит согбенная среди военной разрухи, а на плече у неё голубь сидит.
----------
*Степан Писахов участвовал в гражданской войне на Севере в армии Белого движения. И, как известно, произвёл символический выстрел в сторону красных. А Марья Кривополенова задумана была писателем Фёдором Абрамовым в его не завершённом романе «Чистая книга» миротворицей в тех боях. По его задумке эта сказочка и сочинилась у меня ко времени.