13. Добро. С Владимиром Радимировым

И вонзил хитрец свой зуб в волшебника, сразу принялся тот увеличиваться, кинулся к покойникам, стал хватать их в пасть закидывать. Но не пищей служили воины, а срастались со своим хозяином, отдавали ему свою живучесть. Не успокоился лич, пока не стал гигантом, больше всех, с кем Добро прежде сталкивался, да к тому же, почти не убиваемым. Только мало повезло наезнику, до прежде встречи с витязем, натолкнулся он на Лучика. Тот или проезжал мимо нечаянно, или сам собирался покончить с захватчиком. А уж с сыном солнца простому некроманту никак не совладать, нанёс богатырь себе рану малую, окропил меч своей кровью, да как начал недруга рубить, от того лишь дым повалил. Выпадали из тулова, да изничтоженные покойники, обращались да в прах немедленно, а великан ужасный сдувался, да сдувался, все уменьшался, пока не сделался собой прежним. И бросал его победитель с насмешкою, да облил своим презрением, да не стал добивать-унижаться, поспешил дальше, по своим делам.


Попытался уползти захватчик мерзостный, да наехал на него тут Добро доблестный. Хоть и понял, что опоздал с битвою, да по поводу сему зело разгневался, да воспользовался все же подачкою, изрубил на куски некроманта-лича, да сгноил его своим мечом зачарованным, а обломки его посоха, да доставил князю пресветлому, да святой Руси всей правителю. Огорчился тут князь, расстроился, очень уж он мечтал-надеялся, что погибнет богатырь, не вернётся вовсе. Но, оставалось ещё два поручения, куда более опасных, чем первое. Поспешил недобрый правитель, да отправить вновь в путь витязя, не дав тому и дня роздыха. А задание дал такое, что мол злые маги своей ворожбой да принесли из ада чёрный колокол. Если в первый раз он ударит, зазвонит, то засохнут во всем мире растения, дерева и зелень существующая.


А второй раз ударит, зазвонит, сгинут звери лесные, да птицы небесные, рыбы что в морях, да реках обитаются, да и гады мерзкие ползучие. А когда ударит третий раз, тут и людям всем конец придёт. И по слухам, как раз в скором времени, собираются те маги да навесить язык колоколу, да возвестить с его помощью, конец света белого. Надо их остановить вовремя, да не дать свершиться преступлению. Поспешил в указанную сторону Добро богатырь сильномогучий. Только Бронзовый Зуб до прежде в путь отправился. С колдунами упомянутыми встретился. Как услышали они про витязя, испугались, задрожали, заплакали. Успокаивал их псеглавец, и вонзал в тела свой волшебный зуб. Начали ведуны друг с другом склеиваться, да срастаться, объединялась их магическая сила великая, колдовская, превратились в великана всемогущего, коему, казалось, и преграды нет, супротивника. Подхватил гигант язык колокола, да понёсся вперёд в виде смерча, да снося все на своей дороженьке. Но, столкнулся он до прежде не с Добром доблестным, а с учителем его, грозным Лучиком.


А тому богатырю, напомню, никакие чары были не страшны. И набросился витязь доблестный на врага огромного чудовищного, принялся его рубить на кусочечки, пока не остался последний чародей. Отобрал у него язык колокола, да переломил его колено, да забросил аж на луну, уж у неё обломки никому не забрать вовек. После же в дальнейший путь отправился. Меж тем на последнего ведуна искалеченного, да наехал и Добро, защитник русичей. А как понял он, что опередили, да разгневался ещё больше, рассвирепел, словно тигр грозный. Изрубил он волшебника на кусочки, а потом поспешил к колоколу. Охраняли того каменные големы, но не сумели с витязем справиться, так и распались на куски отдельные. После же богатырь сильномогучий брал тот колокол зачарованный, да залил его металлом раскалённым, чтобы не мог он звенеть от веку, отвозил к морю глубокому, поднимался на корабль батюшкин, отъезжал подальше от берега, выбил на металле знаки священные, дабы Магия не шибко действовала, да не смог никто из колдунчика, да вернуть вещь на свет белый, а нечисть коснуться-дотронуться, да швырнул в самую пучину, и погрузил на дно морское навек. После же к князю и воротился, да рассказал обо всем сделанном, а себя, конечно же, объявил победителем.


Ещё больше правитель расстроился, был уверен он, что колдуны справятся, а уж кто-то другой не позволит им, да воспользоваться проклятым колоколом. Пришлось-таки поднести победителю булаву воеводы старшего, да великий знак его достоинства. Но, оставалось последнее поручение, что ни на есть самое сложное, да опасное. А с далеких гор да собрался в землю русскую дракон чёрный, дракон черный, самому Чернобогу сын. Говорят, больше его в целом свете нет никого, а уж пламя его не тушит ни вода, ни воздух, и землей его закидывать бесполезно. Да не один тот дракон летит, не единственный, прихватил с собой до тысячи сородичей. Мнит занять место павшего Змея Горыныча, да его родни змеиной, повыведенной. Коли сможет Добро одолеть такое чудовище, то получит место на пиру, да по правую руку от князя пресветлого, да не только сам, но и дети со внуками, хоть родные они, хоть приемные, да считаться будут вторыми в государстве, роду княжескому лучшие услужители.


Поспешил тогда Добро навстречу чудовищам, полетел к ним птицей небесною, поскакал по земле серым волком, да мечтал опередить того неизвестного, что похищал его великие подвиги, да мешал обрести славу вечную. Только псеглавец, как и прежде, в дорогу куда раньше отправился, повстречался с драконами кровожадными, когда те спустились на землю ради роздыха. Запугал он их до смерти, да поведав о необоримом силаче - русиче, что изводит усердно нежить с нечистью, не оставляет никого и на будущее. Испугались мерзкие чудища, да хотели уж домой поворачивать, только остановил их Зуб Бронзовый, обещал дать силу великую, каковой ещё мир не знал. Уколол тех тварей беззаконных, да и принялись они сливаться, пока не вышел один дракон тысячеголовый, а таким огромным оказался, что не выдерживала его веса земля прогибалася, а от каждого шага колебалася, на морях и океанах волны поднимались, да многие корабли топили, губили несчастье люда невинного. Полетел ворог на встречу с богатырем святорусским Добром, сыном купеческим, только прежде с врагом Лучик встретился. И обрушился на недруга, началась сеча грозная, но таков был враг кошмарный, что никто не мог превозмочь другого. И одно лишь спасало, даже огонь самого Чернобога не мог причинить вреда сыну солнца.



Отрубил витязь доблестный все головы дракону огромному, да кроме одной единственной, а после полегли оба без сил, шевельнуться не могут, а тут как раз и Добро явился. Как увидел он происходящее, да невзвидел света белого, чёрный гнев, да с мерклую завистью и лишили последнего разума, что ещё оставался в нем. Снес мечом своим голову драконскую, обратил тело его в прах немедленно, да на том, увы, не успокоился, принялся лаять на учителя, оскорблять его всячески, обвинять в собственных грехах отвратительных. Словно тот ему чем-то был обязанный.


— Ах ты жалкий смерд, деревенщина, как ты смел, из зависти, да лишить меня шанса последнего, совершить подвиг славный? — восклицал добрый молодец, неразумный. — И с каким лицом приду я к правителю, чего скажу князю пресветлому, как потребую своего места у стола пиршественного?


— Вижу, что ростки, мною посаженные, да в твоей душе совсем высохли, — отвечал Лучик печалью в голосе, — позабыл ты все, чего сказывало, разве мы воюем ради славы, ради места у стола пиршественного, проливаем свою кровь? Защищаем мы народ собственный, народ собственный, славных русичей, да и других невинных по случаю. Ты же за золото-серебро продался, да за драгоценные все каменья, ради славы забыл о совести. Не боишься ли после посмертия, да такого, что черти от жалости, да восплачут о судьбе твоей думая?


— То слова все пустые, да ложные, — не унимался Добро, кулаками размахивая, — притворяешься ты просто хорошим, да правильным, чтобы выглядеть в глазах окружающих, да едва ли не святым праведником. Только я лучше всех знаю, вижу, да твою природу истинную. Вызываю тебя на бой смертный, коль сумею одолеть, знать и с браком бы управился, заслужил награды честно правильно.


— Пусть истомлен я был тремя схватками сложными, а от боя от никогда и не отказывался, — и нахмурил брови Лучик доблестный, — уж не буду говорить тебе, что присматривал время от времени, да выручал в самых трудных ситуациях, не поверишь сему более, и тем более не напомню я, что имею куда как больше опыта, да и правда силу увеличивает, ибо за дело настоящее сражаются. А поставим мы с тобой таковой зарок, коли одолеешь меня, справишься, можешь делать чего заблагорассудиться, и губить свою душу бессмертную. Проиграешь, вновь станешь послушным и забудешь ты про службу князеву, перестанешь слушать жену недобрую, да вернёшься путь света истинный.


— Только ты меня не одолеешь, не справишься, — прорычал ученик безумный и накинулся на сына солнца, да со злобой уже не человеческой, да мечом своим принялся размахивать.



Бьет безумный в полную силу, а сын солнца лишь только отмахивается, да не хочет повредить тому, кого знал ещё юным отроком. Долго бились силачи, ратились, а никто не может пересилить другого, потому как Зоряна, меч доблестный, любые чары легко отражает, не дает себя разрушить клинку Кощеевому, не позволяет и ранить мужа верного, ну, а темное оружие да не в силах справиться со светлым. Наконец, совсем умаялись, исхитрился, изловчился Лучик, да и выбил меч из рук противника, однако же, не захотел воспользоваться удачею, да воткнул клинок булатный в землю, начали меряться на кулаках. А ударил ученик учителя, да вогнал его в землю по коленочки. Отвечал сын солнца тем же самым, погрузил добра молодца по пояс враз. А Добро спешил сызнова, приложить богатыря святорусского, и вбил вовсе его по плечики. Только не сдавался витязь доблестный, а оперся о сыру землю, вырвался, и хотел добить отрока павшего, да тут псеглавец, что поблизости прятался, налетел на него, со спины накинулся, обхватил лапами сильными, не дает шевельнуться, иль дернуться. Выбирался тогда и младой богатырь, из плена земляного, оружие врага оказалось ближе, вырвал его, не думая о чувствах жены, с помощью которой, желают мужа головы лишить, ударил. Только клинок руку убийцы сдержал, получилась лишь рана малая. Но, и того оказалось достаточно, переломилось оружие и превратилось обратно в деву, мертвую, увы. Закричал Лучик от боли нестерпимой, разорвал объятия псеглавца, ударил его разок, да вовсе и убил, на месте, пал на тело убитой и рыдал.


- Что делал ты, ведь таково заклятье, наложенное на любимую мою, ничто в сем мире разрушить не способно, - стонал учитель, - но, лишь пары каплей пролитой невинной крови достаточно, чтобы умерла.



Добро же ужаснувшись тому, что натворил, хватал свой собственный меч и убегал прочь, подобно зайцу, не смея обернуться, а там вскочил на коня быстрого и помчался в путь обратный, все время оглядываясь, опасался, что нагонит мститель и жизнь отнимет. Так сильно не боялся с рожденья. Но, Лучик не преследовал, видать, не до того ему совсем. Лишь оказавшись дома, беглец немного успокоился, хоть более всего, хотелось ему забраться куда подальше, хоть в подвал, хоть вовсе под землю. Лишь через три дня решился показаться, да и то беспрестанно озирался, пропали сон и аппетит, и зелено вино вовсе не пьянило. Наверное, так и пропал бы убийца невольный, но тут прибыли посланцы от князя, с приказом тут же прибыть. А тут ещё и Алоцвет насела, чуть ли не плеткой выгнала мужа из дому, как был, так и повезли. Конечно правитель был в гневе, что воитель не прибыл к нему с докладом, сумел ли победить он зло иль нет?


Пришлось Добру соврать, что получил он рану в схватке с драконом, и пришлось лечиться, не мог же упасть прямо на глазах у князя? Заметил тогда отважный витязь, что ложь теперь прекрасно удавалась, и совесть не мучила, как будто совсем утратил чувства и ни до чего нет дела. И принял весь положенный почет и прочие регалии, да стал он воеводой. Сидел теперь на пиршествах, по праву руку от князя, но больше гордыня не питала, исчезла радость, лишь исполнял то, что говорили. Меж тем, работа воеводы была не только в том, чтобы поддержать беседу на пиру, или помочь правителю до спальни добраться, коль переберет, и даже не водить войска, но изымать налоги, недоимки, наказывать ослушников жестоко, а то и просто убивать тех тайных недругов, кто на князя покушался, иль подозревался в том. Конечно, посылали на переговоры, ведь лучшего лгуна ныне было не сыскать. Перечислять свершенное можно бесконечно, но расскажем лишь о самых мерзких делах. Зато, нечисть и нежить вздохнули спокойно, ведь защитнику Руси теперь было вовсе не до них. Забыл о долге и тратил свои силы на служенье власти, и в деле том изрядно преуспел.


А меч Кощеев помогал изрядно, ведь от тел, павших не оставалось ничего, и сколько бы не совершил ты преступлений, нет доказательств и лишь Творец единый все видел, но не спешил карать злодея, видать, готовил худшую судьбу, чем просто наказание, болезнь или смерть ужасная, но о том Добро пока не ведал, а иначе затрясся в ужасе, или вовсе покончил с собой, полез во петлю, утопился.



Почти сразу, как сделался Добро старшим воеводой, да послали его изымать недоимки с крестьян. Быстро собирал богатырь сильномогучий отряд дружинников, да помчались к указанному поселению, и встречали их поселянке с поклонами, выглядели худыми, да изможденными, оказалось болезнь их измучила, неизвестно откуда пришедшая, а иные так вовсе померли, а другие не могли пахать-сеять, урожай собирать, теперь сами они голодали все, оттого и не доставили положенного. А тиун пред воеводой на колени пал, умолял потерпеть униженно, да в этом году де поправятся, смогут долг вернуть непременно-то. Только витязь его сапогом отталкивал, да плевал в его сторону презрительно.


— Заботы ваши мало трогают, — говорил он со злобною ухмылкою, — а не можете платить, так убирайтеся, со земли своей, куда пожелаете, но до прежде верните долг полностью, или продадим в рабство горькое, или сами в крепостную зависимость отдавайтесь на веки вечные, откажитесь от своей волюшки. А откажитесь, возьмём силою, да отгоним скот оставшийся, лошадей, овец, да коровушек, не забудем и птицу домашнюю. А даю вам сроку седмицу лишь, как вернёмся, чтобы были денежки, иль зерно и иное, что положено. А пока лишь чуть да покажем, чего всех вас ожидает-то.


И велел посланец князя безжалостный, обобрать дом самого тиуна, да забрать все хоть сколько-то ценное, и поджечь его избу да с четырёх сторон, а жигу со всеми детушками, от отрочества до малого возраста, заковать в цепи прочные, да вести до ближайшей ярмарки, да продать там в счет долга пред князем. Рыдал тот тиун на земле бился, да заламывал руки горестно, не столько от потери добра всего, имущества, сколько из-за жены и детушек, между тем, Добро на том не останавливался, говорил да таковы слова.


— Ты смотри тиун, душа продажная, коль не добудешь денег или каких нужных товаров, да к указанному мною сроку, мы возьмём жену твою верную, да и старших дочерей-красавиц, после пустим в круг всей дружиною, позабавимся, да потешимся, отведём свою душу изрядненько, пока дух их не отлетит вовсе.


— О, совсем в тебе нет совести, воевода ты княжий, безжалостный, — не выдерживал тут несчастный муж, муж несчастный, отец горемычный, — понаехал ты к нам словно татарин злой, разорил в конец, ещё и куражишься. Разве предками нашими заповедано, отбирать честь у мужних жён, да и портить девок красных, невинных, за долги за нечаянные? Басурмане и то так не делают.



— Смеешь ты на посланца князя лаяться? — рассердился Добро. — А придётся ещё раз напомнить-то, да с кем дело иметь приходится, коли пёс цепной смеет зубы показывать, получает он плетки изрядненько. Не умеешь исполнять ты своей работушки, так другого отыщем половчее.


И хватал витязь доблестный, да плеточку свою шелковую, бил крестьянина да наотмашь. А от первого того ударника, упал наземь тиун и лишь вздрагивал, от второго от удара богатырского, вовсе обмер, утратил сознания, после третьего, душа отлетела в миг.


— Теперь ты типуном назначаешься, — указал добрый молодец на первого попавшегося, — но теперь не через седмицу прибудем, а ранее, через три дня, да три ноченьки и смотри, чтобы все было припасено, а то скоро ждёт судьба предшественника. Надеюсь, слова понимаешь ты, повторяться не собираются.
И заплакали громко женщины, да завыли малы детушки, а мужчины, что старцы, что отроки, да понурились горько, опустили вниз буйны головы, не посмели перечить оружному.


А когда через три дня вернулися, да лихие дани собиратели, не нашли в той деревне никого. Побросали крестьяне тут все лишнее, с остальным же бежали скоренько, да куда глаза глядят, опасаясь рабства горького, ну, а больше того, разумеется, смерти горестной, ведь отдав посланцам последнее, голодать придётся, да смотреть как отходят любимые, дети малые, да жинки недужные.