14. Добро. С Владимиром Радимировым

А велел Добро привести собак, да пустить по следу свежему, хохотал он, охоту предчувствуя, на красного зверя двуногого. На конях свежих, богатырских, да легко нагоняли пеших с телегами, без того болезнью изнуренных, окружили их скоренько, словно волки зубастые оленей. Лишь немногие-то крестьяне пытались рогатинами, топорами отмахиваться, большинство пали ниц на сыру землю, умоляя их помиловать. Повелел богатырь тогда, да повесить за шею зачинщиков, запороть кнутами самых буйных, тех кто смели от дружинников отмахиваться, остальных погнали на торжище, там продали в рабство без жалости. Из полученных же за них денежек, отдавал воевода князю половиночку, остальным поделился с дружиною, но, а больший куш положил в кошель собственный, и много раз подобное повторилось, и пошло по Руси разорение. Кто мог, успевал, убегал в леса дальние, да в степи, словно дикие звери прятались, вырубали деревья древние, да распахивали поля новые, но и таких воевода изыскивал, кого разорял или гнал обратно на места старые, или просто облагал данью большей.


Потому, многие сбивались в ватаги-то, да принимались разбойничать. Но, и они не уходили от возмездия, окружал их Добро безжалостный, иль рубил тех несчастных до смерти, иль приказывал поджечь все вокруг, да и с лесом беглецы те сгорали все. Но, сказать, чтобы другим сословиям, приходилось хоть чуточку легче, не могу, не пойдя против истины. Увеличил князюшка дати-выходы, что с купцов, гостей торговых, что с боярских детей и их владений. Если раньше требовал с каждого рубля по копеечке, то теперь будь добр половину дать. Кто-то слёзы лил, кто-то злость копил, а открыто выступать не решалися, потому как старший воевода тот, не знал жалости, забыл о совести, мог кнутом отходить, или кулаком убить, разорить вконец. Даже сам Живот, его батюшка, лишь единый раз посмел рот открыть, обратиться с общею просьбою, не чинить разорение люду торговому, да как топнул на него сын обезумевший, да глазами сверкнул гневно-яростно, онемел купец, да понурился, поспешил уйти по добру, по здоровью, пока плеточкой не попотчевали. Зато уж как рад, да доволен был князь пресветлый, ведь текли в казну его денежки, а будущем он не думал совсем.


Ну, умрут их крестьяне от голода, иль сдадутся в вечное рабство, нарожают женщины других, да откуда-нибудь и явятся, ибо не бывает пашни без пахаря. А уж купцы да мужи благородные и подавно, лишь слегка похудеет мошна их, так и надо делиться с правителем. Правда не могу не сказать и иное я, хоть и сделался Добро злодеем, только доблести своей не утратил, понимал, что коль поставлен воеводой, хочет не хочешь, а надо сражатися, прославлять своего князя победами. Да не стал он трогать татаринов, ибо много их и весьма мстительны, налетят ордой не отмахаешься, а вот половцы полу мирные, что не каждый раз нападали то, их пощипать вполне можно. Налетал богатырь на кочевья, вырезал там всех, без жалости, и мужчин, и женщин, деток малых, не оставлял никого, чтобы новые вои не рождались, отомстить за погибель было некому. Угонял их стада на торжища, продавал по цене не маленькой.


Из полученных же за них денежек, отдавал воевода князю половиночку, остальным поделился с дружиною, но, а больший куш положил в кошель собственный, и много раз подобное повторилось, опустела степь, обезлюдела. Кто не пал, те бежали скоренько, да как можно дальше от святой Руси. Времена наступили темные. А чувствовал князь неладное, тихий ропот недовольных доходил и до его ушей, начал он бояться за власть свою. А разумный бы правитель задумался, окоротил бы пса своего кровавого, запретил бы так мучить население, но не таков был наш князюшка, лишь нанял он дружину новую, из варягов заморских набранную. Те не знают, не ведают жалости, да попервоначалу слову сказанному, снимут голову любому охальнику. И ко прежним верным боярам, да приставил коварных лазутчиков, чтобы прислушивались к каждому слову, да искали в них злую крамолу. А досмотрщики те своекорыстные, тоже хочется заработать вельми, где услышат намёк отсутствующий, где и просто придумают лживое, да спешат быстро-быстро докладывать, дабы получить награду за предательство, за предательство, навет, напраслину. Или вовсе к боярам являлись, да вели платить мзду немалую, коли жить хотят да по-прежнему, мед пить хмельной, да есть закусочки, а не гнить в яме с преступниками, иль позвякивать рабскими ошейниками.


И тогда испугались благородные, а почуяли, что в опасности, стали вправду собираться кучками, да супротив правителя договариваться, да и снять князя неугодно, и сорвать его псу буйну голову, обезвредить сего монстра кровавого. Находил таких Добро живенько, да приказывал пытать-мучить, чтобы выдали своих подельников. Не выдерживали долго пленники и не только сдавали соратников, но невинных оговаривали токмо же, чтобы облегчить свою участь горемычную. Но, и это не спасало нисколечко, отделись их буйны головы, да от тел и катились по сырой земле. И наполнилась страна ужасом, да не смели люди слова лишнего молвить, не собирались больше вместе, опасались облыжного обвинения. Даже в кабаки не хаживали, ведь спьяну чего не скажешь от, а отвечать придётся жизнею. Иль хоть шкурой непременно. Больно много крестьян потеряли, волю волюшку, столь им любезную, превратились в рабов бесправных, а купцы так же разорялися, предпочитали торговать за границею, да подальше от любимой родины, лишь не утратить последнего.


Да и сыны боярские поредели изрядно, кто-то вовсе сбежал подалее, да служить правителям соседним, лишь подальше от злого правителя. Оставались лишь самые хитрые, что умели наживаться на бедах других, да льстить князю безумному, и безжалостному воеводе. А уж как, до прежде от него не пытались избавиться. И травили богатыря ядами редкими, подсылали убийц умелых, да пытались поймать в поле диком, да в походах его дальних, ничегошеньки не получалося. Ибо яды на злодея не действовали, а убийцы с ним не справлялися, а в походе защищали дружинники, им прикормленные, к крови привычные, чьи мошны раздувались от денежек, добывали их в походах все, иль отнимали у простых людей. Стали воины те хуже разбойников, понимали без своего да водителя, без атамана жестокого, пропадут быстренько, окажутся перебиты, отомстят им жертвы непременно, не стоит в том сомневатися, или соперники да избавятся. А пытались дети боярские, навести поклеп на витязя храброго, обвинить во своекорыстии, будто хочет он князя свергнуть, да и сесть на его место, на трон Руси святой.


Только вот правитель обезумевший, опасался воеводу кровавого, и не смел его пальцем тронуть, потому как если Добро обидится, да обидится, вельми разгневается, не спасёт тогда стража варяжская, не сберегут и верные дружинники, а бояре те хитроумные, предадут первыми, кинжалами истыкают, отберут жизнь безжалостно. Но, известно ведь, что вода камень точит, и совсем князь от страха измучился, начал думать, мол, вправду возможно то, чтобы возжелал богатырь занять трон его, не испугается общей ненависти, и задумал сгубить окончательно, но не своими руками, разумеется. И призвал вот к себе он витязя, да говаривал таковы слова.


— Гой еси добрый молодец, да хоробрый мой старший воевода, на святой Руси ты навёл изрядный порядочек, — начал правитель коварный, — крестьяне теперь платят вовремя, да не ропщут на подати высокие, а торговый люд тако же не жадничает, отдают мне доходов половину, благородные же да дети боярские, каждый день доказывают верность мне. Об одном совсем позабыли мы, нечисть с нежитью благоденствуют, изводить их стало некому. Богатырей многих доблестных уличил ты в разных преступлениях, да и снял их буйны головы, а других сгноил в ямах безжалостно, и теперь враги рода человеческого совершенно обнаглели, уж не прячутся ночью тёмной, вылезают открыто на поверхность, да и губят невинных толпами. Ты вспомни свою молодость, наточи меч Кощеевый, да иди на битву грозную, загони обратно в ад нечисть всю.


Не стал спорить с князем богатырь сильномогучий, поклонился лишь ему в ноги, да поспешил в дорогу собираться. Меж тем, нечисть вправду расплодилася, на людском горе напиталася, от неправды княжьей силой выросла. И повёл на них свою дружину воевода, только чудищ бить, не крестьян ловить, не купцов щипать, да людей знатных, стали гибнуть вои один за другим, то здесь, то там постояненько, а беречь людей Добро разучился, гнал в бой, безжалостно, так извёл всю дружину хоробрую, а и нанял иных людей, но они так же долго не выдержали. Кто в бою пал, кто лишился здоровьица, остальные просто разбежалися. А один в поле много ли навоюешься? Тем паче годы уж были не юные, да молодость та давно прошла, уж и силушки половиночка, отпахались руки могучие, уж не так крепки ноги сильные, зеркало волшебное потихоньку теряло силу колдовскую, заменить же его было нечем, передать бы дело сыну верному, только Алоцвет как была с юности праздною, таковой и осталась навек, а проклятья, наложенные действовали. А детей приемных не хотелось им, не имели к чужим доверия.


Пару раз пытался приводить кого добрый молодец, да подозрительно быстро помирали все. А без дружины прикормленных, уж не имел воевода такого влияния, меньше стали бояться, да кланяться, кое-кто решался и на слово супротив него браное, правда сразу и окорачивал, одних на язык, других сразу на голову. Только всем рта не заткнешь, увы, особенно когда опалой попахивает. И теперь, когда бился с нечистью, поуменьшились и доходы, стало некогда просто грабити, а жена привыкла к иному совсем, что не надо ей себя сдерживать, себя сдерживать хоть в чем-то ограничивать. И вот как-то примчалися, да из дому отца-батюшки, слуги встревоженные, да звали Добро прибыть скоренько, ведь родители его занедужили, заболели болезнью неведомой, и не знают от него средства лучшие знахари. Побежал витязь доблестный, да в палаты к своим да родителям, только поздно уже, не ко времени, мертвы лежат, обезображены, а тела их пятнами покрылися, да и пахнет вельми разложением. И вернулся в дом свой добрый молодец, призывал жену свою подлую, да выспрашивал о ней о злодеянии, не она ли отца родного с матушкой, да отправила в светлый рай бессовестно? Не скрывала Алоцвет, не мудрствовала, лишь смотрела на мужа с презрением.


— Слишком мало ты стал давать мне денежек, — говорила она с усмешкою, — скоро придётся старые платья донашивать, да и есть тоже, что служаночки, золотых и серебряных украшений, да с камнями самоцветными уж давненько не видывала, и подумала, что твои батюшка с матушкой слишком уж зажились на свете белом, а пора бы тебе стать наследником, да прибрать себе их имущество. И не надо так бровью хмуриться, а уж столько погубил ты народу, и отправил их в рай раньше положенного, а себе прибрал достояние, что из ада вовек не выберешься, ну, так стало двумя жертвами более, в чем не вижу особой разницы. Коли сделался ты злодеем, так и будь им до конца самого. А уж я помогла лишь чуточку, добавила нужной решимости.



И пронзила тут боль сердце витязя, закричал он страшным голосом, да хватал жинку злую свою, да ударил её о стеночку, с такой силой, что бревна не выдержали, проломилися, а Алоцвету бессовестному, тут и конец пришёл, отлетел её дух злобный. А убийца, вконец обезумевший во подвалы свои глубокие, где стояли бочки зелена вина. И заперся там надолго, да пока не опустошил из все, беспокоить же его не решалися, ведь рычал, словно зверь дикий, и шипел змею подколодною, и грозил всякому смертью. А как закончились те бочки огромные, да собрал все добро своё состояние, да пошёл пропивать все до ниточки. К князю вовсе не являлся, тот и радостен был от того, не надо думать более, как извести воеводу кровожадного, ибо тот сам себя, губил, да вернее иного ворога. Там, где нечисть с нежитью не справилась, да люди оказались не в состоянии, победил зелёный змий. До того себя довел Добро неразумный, не осталось ему что на себя накинуть, снес в кабак последнюю рубаху, лишь оставил как-то меч Кощеевый, да бутылку с ведьминой водой, кристалл, правду видящий, но и зеркало, что давало молодость, правда давненько в него не заглядывал. А из дому родного давно выгнали и его прогулял бездумно, положил обнищавший в котомочку все немногое своё достояние, да привесил меч зачарованный.


И такого его враги боялися, да не решались напасть, покарать за прежнее, предпочли подождать, пока сам помрет, да от пьянства своего беспробудного. И побрел богатырь, куда глаза глядят, в поселениях особо не задерживался, где-то милостыни попросит, а в ином месте работу выполнит, тем и насыщал своё тело измученное, тело измученное, исхудавшее. Что творится в мире, не слыхивал. Не узнал о том, что наемники варяжские, да прирезали князя глупого, вместо него посадили своего старшего, утвердили его власть да оружием, некому было защитить корыстного, а бояре, уцелевшие лишь вздохнули от облегчения, и народ, оскудевший обрадовался, может новый правитель окажется, чуть помягче и добрее предшественника, перестанет драть с них шкуры последние, возвратятся купцы из-за моря, да сыны боярские сбежавшие?