15. Добро. С Владимиром Радимировым

И побрел беглец по свету одинокою сиротинушкой, некому его пожалеть, обогреть да успокоить словом добрым. Много дней так хаживал, да набрел на какую-то деревню, думал попросить где хлебушка, иль работы какой поспрашивать, да вдруг видит мужик крепкий на улице, а одет почти как боярский сын, только рожею вот не вышел, сразу видать, холопьего племени. Перед ним же шла красна девица, милолика с глазами добрыми, пусть одета совсем скромненько. А хватал её тот мужик за косоньки, да тянул изо всей силушки, все тянул, да приговаривал, как есть ей выговаривал: - «Да как смеешь ты, Ульяна-скромница, от меня, самого тиуна сына отказываться, не допускать до своего белого тела? Ведь как есть ты крепостная крестьянка, принадлежишь мне на веки вечные, берегись, не посмотрю на то что дорого, заплатил мой отец за тебя, повелю повалить на конюшне, а бивать батогами без жалости, пока не снимут со спины всю кожу».


- Не зато твой отец деньги плачивал, - отвечала девица вежливо, терпя боль жуткую со смирением, - нет мне равной в целом свете в вышивании, да шитье тако же. А постель-то согревать не обучена, родной матушкой тому не научена и теперь не желаю пробовать. Хоть до смерти забей не поддамся, и тебе, хозяин не отдамся.


Как увидел все это витязь доблестный, пробудился в нем гнев полузабытый, и не вспомнил, что больше не воевода он, а не сын купеческий, а обычной-то калика перехожая. Поспешил он к злодею бессовестному, да хватал его за шиворот, как младенца какого сопливого, да давал ему пинка преизрядного, пролетел негодяй через пол деревни-то, об избу головой ударился, да упал сидит, глазки в кучечку, из рта слюна, да улыбается, да бормочет-то не по-нашему, да как есть отбил весь ум с разумом. Навсегда дурнем остался, не гонять ему честных девушек, да не требовать от них ласк запретных. Меж тем спасенная ужаснулась, как есть столбом замерла. А меж тем витязь как есть опомнился, а ведь деве из-за него беда может быть. Коль заподозрят в пособничестве, да за сына тиуна насмерть запорют. Зарычал тогда богатырь, скривил рожу страшную, потянул руки к девушке, будто хочет её схватить.


- Я похищу тебя красавица, утащу в леса далекие, будешь жить со мною разбойницей, да рожать мне татей маленьких, - заговорил Добро страшным голосом.


Тут красавица да опомнилась, от него прочь бросилась, а тут и мужики появились, поспешить собирались на выручку. И пришлось нашему страннику сделать то, чего сроду не делывал, да бежать оттуда прочь, словно зайчику. Не догнали его грозные мстители, лишь кидали вслед камни с топориками. К счастью, метатели вышли неопытные, ни один не попал ни разу то. А как спасся наш витязь доблестный, вдруг почувствовал на душе нечто новое, а была это радость светлая, оттого, что удалось сделать дело доброе, дело доброе, благородное. А когда даже с Лучиком хаживал, так ничего подобного и не было, видно делал добро без понятия, лишь подражая мудрому учителю. И куда ему легче стало, словно часть старой боли испарилася, обновился он малость. И решил ещё попробовать, не для какого-нибудь искупления, а понравилось просто.


Благо, если уж начал пробовать, то кому помочь, завсегда найдешь. Вот прошли три дня и три ноченьки, да набрел странник в иную деревню, а услышал крики испуганный, да и хохот злой, прибавил шагу и увидел целую ватагу, человек под десять злодеев, врывались они в избы рьяно, да вытаскивали все, что нравилось, мужиков, кто противиться пробовал, избивали безо всякой жалости. И опять богатырь разгневался, налетал он на злодеев с рыком звериным, да обрушивал меч свой булатный, не вынимая его, однако, из ножен. Не успели тати и опомниться, как оказалися на сырой земле, да так крепко избитые, что не можно и пошевелиться. А хватал витязь доблестный, самого из них рьяного, поднимал его, да одной рукой и велел отвечать без утайки, есть ли где ещё у них пособники, да такие же враждебные, не ответит, грозил душу вытрясти. А клялся злодей пойманный, что всего их десять в наличии, да и все здесь и представлены. Да побил всю шайку до последнего.


Тут как раз мужики собиралися, да хватали своих обидчиков, и вязали их крепко-накрепко, обещали отдать под суд, аль и так казнить своими руками. Только им Добро того не советовал, брать на душу греха лишнего, но сказал иными
словами, для смертных куда более понятными, мол, заплатят за пойманных, наверняка, деньги не малые. И послушались поселяне его совета. Из благодарности же, накормили, напоили до сыты, ещё дали с собой в дорогу, отводили ещё в баню русскую, отмывали его добела, а ещё снабдили одеждою, чтобы не пугал так встречных не казался больше каликою. Уж другим человеком в путь отправился. На душе же ещё легче сделалось. Словно тридцать лет с плеч своих сбросил. Продолжал герой путешествовать, уже больше людей не боялся, потому как теперь выглядел приличнее. Шел он шесть дней, да ночей, и набрел на третью деревню, ближе к ночи, конечно же, и увидел он на улице, волка огромного, вдвое больше обычного, а держал он в зубах ребеночка, неведомо где и забрал его. Обнажил тогда витязь меч свой зачарованный, не забыл облить себя водичкой из бутылочки ведьминской, став для недруга, да невидимым, догнал злого похитителя, разрубил на две половиночки. Взвыл вор пушистый, обернулся он человеком, надвое разрезанным, да со шкурой, распоротой испорченной.


Начал враг разлагаться быстренько. Победитель же поднял ребеночка, да пошел выяснять чей же он. В одной избе услышал плач громкий, постучал в окошко громко. Смолкли голоса на мгновение, как открыли, увидели младенчика, до обрадовались. Во двор выскочили, принялись спасителя обнимать, благодарили бесконечно. Оказалось, колдун коварный, да хотел отыскать себе ученика юного, обратился за тем к своим родичам, да не желали те никем жертвовать, да губить чью-то живую душу. И тогда злодей подобрался тайком, обернулся дымком прозрачным, для проник через малое отверстие, усыпил няньку младую, да забрал из колыбельки младенчика, дверь входную, да ту выдавил, выскочил наружу, только его и видели, не попался на пути Добро доблестный, зарубил злого похитителя. Спас и жизнь и душу невинную. Уж такого чувства теплого, на душе у героя ещё не было. Не хотели его отпускать благодарные, еле-еле отговорился, что пора ему. Прошли девять дней, да ночей, видно кто-то направлял витязя славного, ибо добрался, куда и не чаял, не мечтал о таком и с рождения.


Долго ли коротко странствовал Добро, да однажды вышел к озеру огромному, да с водою кристально чистою. На бережке же стояла избушечка, не мала, не велика, а так средняя, а вокруг неё был сад цветущий, а у яблоней ветви от плодов сгибалися, а в траве росли цветы чудесные, ароматы разносились волшебные, словно рай вокруг. Как узрел красоту такую странник, да заплакал он от умиления, да упал на колени, на сыру землю. А на шум тот выходили из избушки, старичок, да со старушкою. Увидали незнакомца ахнули, присмотрелся к ним Добро, да чуть в обморок не свалился, не потерял сознание, опознал он в них доброго учителя, да могучего Лучика вместе с женой его Зоряною. Да и они признали витязя, не смотря на его жалкое положение. Кинулись к нему, словно не было между ними никакой ссоры да вражды, и ужасного недопонимания.


— Разве я не убил твою жёнушку? — лепетал Добро сын Живота. — Сам же видел её мертвою, или сам я с жизнью расстался и теперь в аду мучаюсь, или снится сон удивительный?


— Не помер ты пока, хоть и заслуживаешь, — покачал головой старик, — и не снится сон удивительный. Все же я не обычный смертный, но сын солнца родной, признанный, отыскал я способ воскресить жену, да поднять из могилы холодной, возвратить её душу из рая светлого, но мечом она больше не оборачивалась. До чего же довел ты себя, ученик мой бедный, неразумный. О свершениях недобрых я слыхивал, вижу, что настигло наказание.


— Ослепила меня гордыня глупая, а и больше того, вожделение, — зарыдал богатырь сильномогучий, — велика в людских душах власть Дьявола, слишком много в нас да звериного, как увидел самку подходящую, позабыл все благие наущения, да отринул науку вашу мудрую, вот к чему пришёл, да теперича. И родители мои славные, не смотря на свои прегрешения, невинными жертвами сделались, отравила их Алоцвет, да за ради злата-серебра, драгоценных камней. Ради того ли их копил отец-батюшка?


— То урок любому собирателю, — поднял палец вверх сын солнца, — да не впрок идёт злато-серебро, коль не учишь детей своих быть добрыми, загрызут они тебя, словно псы голодные, чтобы прибрать твоё достояние, после прокутят его, прогуляют, да умрут в канаве нищими. Ну, а коли ума хватит, продолжать дело родительское, все одно ждёт ад кромешный, как бездушных стяжателей. Человеку много не надобно, было бы что поесть, да тело чем прикрыть, да жильё от непогоды злой спрятаться, да чем деток, чад своих, воспитывать, остальное, излишне, не нужное. Жадность губит душу, разрушает тело, а излишества ослабляют, воруют здоровьице. Посмотри на меня, разве слаб, для такого немалого возраста? Никакие злые болезни, не отягощают тела закалённого. И счастливее сто крат я любого зело знатного, или богатого. А скопил лишь добрые деяния, о которых народ простой помнит, не забудет от век, с ними я явлюсь в рай истинный, ко Творцу в его палаты, да займу свое место скромное. Ну, а ты чем можешь похвастаться, что в крови жертв своих стоишь по самые плечи? Где богатства грабежом накопленные, где доспехи твои, златом серебром украшенные, где шубы твои богатые, и куда дел дружину хоробрую?


— Все пошло прахом, — да понурился голову добрый молодец, — неужели навек проклят я и нет надежды на прощение?


— К счастью твоему, Б-г милостив, хоть карает грешников за преступления, да прощает тех, кто раскаялся, — положил Лучик ладонь на плечо ученика, — коли осознаёшь ты, сколь много творил неправды, ужаснёшься, да вернешься на путь истинный, да начнёшь вновь творить добро, не деньгами смертных одаривать, а они лишь развращают слабых, но помогать, как прежде нуждающимся, не жалея живота своего, истреблять злую нечисть с нежитью. Я уж с делом этим не справляюсь, кончилось вовсе богатырство, да без меча прежнего, чудесного, ты же ещё не так стар, чтобы бездельничать. Иногда, одно благое свершение, перевесит и все преступления, главное делай все не для души спасения, или славы былой возвращения, а потому как иначе не можешь.


И обрадовался Добро, словно спада с плеч его горошка, поднимался он наши сильные, низко кланялся в ноги учителю. Доставал из сумы зеркало волшебное, да заглядывал в него, возвращал себе прежнюю молодость, словно силу предмету чудесному, да вернулась откуда-то. Только мало вернуть молодость, вновь начал витязь с учителем, тело мучить своё, закаливать, вспоминать тренировки забытые. Много дней прожил в избушке счастливо, да пришла пора в путь отправиться, да на подвиги великие, праведные, искупить свои грехи прежние. И принёс ему Лучик, богатырь сильномогучий, да защитник Руси святой шлем большой, из камня выточенный, надевал на голову буйную, да говаривал таковы слова.


— Этот шлем, мой подарок последний, станет о прошлом напоминанием, как простят тебе последнее деяние, совершенное в жизни не правое, так он на части и развалится, и получишь свободу полную, — говорил старик мудрый, — до того снимай его лишь когда спать будешь укладываться, да ещё принимать пищу. Плюс к тому накладываю пост на тебя, пост строгий, обязательного. А не станешь есть мяса добытого, ни домашнего зверья, ни дикого, лишь то, что в земле иль на ветках выросло, да не пей зелена вина, избегай так же женского внимания, до тех пор, пока не встретишь ту самую, да любовь всей жизни единственную. Коль прислушаешься, да исполнишь, обретёшь достойное посмертие, ну, а нет, знать в тебя ошибался я, да потратил напрасно время. Не хватило мудрости скоплённой, да разумения.


— Уж достаточно выпил я, мёда, пива да зелена вина, — Добро отмахивался, — ад глаза смотреть отказываются, да женщина, орудие Дьявола, оказалась причиной падения, пробудила во мне чувства худшие.


— Ты не путай причину и следствие, — возражал ему витязь старый, — да, согласен, дурная женщина вправду может совратить с пути праведного, но, однако же, достойная, та опорой станет надёжною, посмотри на мою от Зоряну. А чего без неё делал в старости, украшением была в молодости. Просто видеть надо-то истинное, красоту души, не телесную, и тогда обретёшь счастье истинное. Да и выполнишь долг истинный, что природой и Б-гом дан некогда, воспитать своих деток ради будущего.


— Ну, а вы почему не сделали так, позабыли о том деле праведном? — вопрошал Добро с грустной улыбкою. — Неужели из-за моего преступления, да не поспели вовремя?


— Отчего же, была у нас дочечка, — отвечал ему Лучик доблестный, — поляница, красавица смелая, внучка солнца и луны добрая, но, давно уже к нам не захаживала, видно занята где-то делом добрым, бьется-ратиться со злобной нечистью, злобной нечистью, адской нежитью. А до прежде все мечтала, мнила, повстречаться с тобой и расправиться, покарать за страдания народные. Только я запретил строго-настрого, верил все же, что ты исправишься, оказался в том прав полностью, а ещё не хотел, чтобы дети мои, как родные, так и признанные, да убили друг друга изранили, истекли кровью напрасною. Знал я точно, видел в видениях, что великое зло само себя погубит. И ведь точно, потерял слой князь своё имение, трон и злато-серебро да с камнями самоцветными, все что нажил грабежом, да насилием, вместе с ними и голову глупую, погубил и собственных наследников. Теперь новый правитель на святой Руси, пусть чужой по крови и имени, да суть править станет долгие годы, как и потомки его могучие, до тех пор, пока совсем не испортятся, да не появится средь них тиран кровавый, тот же монстр злой, кем был ныне свергнутый. Потому ты в столицу не хаживай, да держись от тронов подалее, защищай народ простой, да нуждающихся. Если же встретишь дочь мою блудную, опознаёшь её с лёгкостью, на одной её щеке родинка в виде солнышка, на второй, подобная месяцу.


Поспешил в путь богатырь святорусский, окрылённый надеждой на спасение. Только прежде всего, надо было ему добыть доспех воинский, да коня богатырского, на сие требовались деньги не малые, а у кого их ещё взять, без греха, как не у нечисти, отобрать без всякой жалости. Начал он вызнавать, расспрашивать, где сейчас зло особо буйствует, да в каких местах обижается? Указали ему на одну пещеру, говорят, до прежде в ней храм стоял, богам тёмным посвящённый, злым, чуть не самому Чернобогу. А уж в таких местах деньги точно водятся. И дождался витязь доблестный, да пока наступит ночь тёмная, обрызгался водой ведьминской, чтобы стать для врагов невидимым, да проник в ту пещеру мерзкую. А внутри знамо дело идолы, да один другого отвратнее. Хватал их богатырь, защитник да святой Руси, руками могучими, выдирал из сырой земли, да бросал, на куски разламывая. Украшали те изваяния камни большие, самоцветные, но на них Добро не соблазнялся, подозревал в том, что прокляты, в грязь втаптывал, словно мусор какой бесполезный. И послышалось шипение злобное, открывались в стенах проходы тайные, вылезали из них чудовища мерзкие, да одно страшнее другого. Как увидели статуи разломанные, налились злобой чёрною, да хотели разыскать виновника. Только тот был для них невидимым.


Обнажал тут витязь доблестный, да меч свой волшебный, наносил одному чудовищу рану малую, да спины. Зарычала нечисть злобная, повернулась, ища обидчика, а узрела лишь сородича, на него и накинулась. Принялись меж собой ратиться. И другие враги в безумии, к ним скоренько присоединилися, началось общее побоище. Добро же в стороночка прятался, ждал пока не останется один, последний, самый сильный и злобный из адских жителей, и тогда на него и накинулся, да срубил буйну голову. Оставалось лишь подождать чуточку. А и точно, появился проход новый, а и вышло из него чудище, да страшнее всех прежде, да в доспех стальной все заковано. Как узрело трупы, разгневалось, зарычало злобно по-звериному, зашипело да по-змеиному, заклекотало по-птичьи.


— Чую, что не сами мои слуги извели себя, отродясь такого не бывало, чтобы хоть один да не выжил, дабы предо мной ответ держать за содеянное, — начал ворог, — не обошлось без людского коварства, покажись богатырь бесчестный, а найду сам, хуже будет ещё.


— Куда может быть хуже? — произнес тихо витязь доблестный. — Что страшнее смерти лютой, или пыток долгих, кровавых, а сейчас я бездоспешный, да практически без оружия, не до боя открытого, честного.


И подскакивал добрый молодец, наносил удар злой нечисти, отрубал ей руку правую по плечико. Полилась тут же кровь чёрная, застонал враг уродливый, да подхватывал свою конечность, да с сырой земли, приставлял на место скоренько, прирастала, словно так и надо, видно чары Кощеевый и не действовали вовсе. Засмеялся недруг коварный.


— А меня так просто не одолеешь, кем бы ты ни был воин невидимый, — начало чудовище кошмарное, — быстро та притомишься, сил лишишься, а прятаться вечно не сумеешь.