По страницам книги. Ю. Борген. Трилогия

        (Маленький Лорд. Тёмные источники. Теперь ему не уйти.)

Время написания - 1955-1957 г.г.
Время действия - 1900-ые - 1945 г.г.

Другие версии:

О.Лутс. Истории о Тоотсе.
В.Линна. Здесь, под Полярной звездой.
Э.Юнсон. Трилогия о Крилоне.
П.Хёг. Представление о ХХ веке.

Это занятие существенно восполнит тот пробел, который существует в школьных программах по истории ХХ века: почти не обращается специально внимание на страны Северной Европы, кроме отчасти Финляндии. Регион, жизнь которого протекала в минувшем столетии относительно тихо и спокойно. Край, давший при этом свой вариант индустриального общества, модернизации, социализации.

В начале ХХ века в культуре скандинавских стран безусловно выделялась норвежская - Ибсен, Бьёрнсон, Гамсун, Вигеланн, Мунк, Григ... А вскоре к ним добавилась и всемирно признанная Сигрид Унсет. В 1905 году Норвегия мирным путём добилась полной государственной самостоятельности,  расторгнув унию со Швецией. Это стало вершиной утвердившегося национального самосознания. К этому времени относится детство автора трилогии, о которой -  это занятие. Ю.Борген родился в 1902 году (умер в 1979 году). Начав работать в 1920-ые годы как журналист, он быстро приобрёл известность и как большой писатель. Его стали называть достойным последователем бытовой линии Ибсена и психологической - Гамсуна.

Юхан Борген был настолько разносторонним, что в Норвегии существовала шутка, что "Юхан Борген" - псевдоним группы, включающей в себя "лирика, политика, клоуна, двух-трех детей, просто человека, умудренного жизненным опытом, а может быть, и кого-нибудь еще", как писал литературовед Вилли Далл. Новеллы, романы, эссе. фельетоны, очерки... Многие знали его как фельетониста Мумле Госсега (Гусиное Яйцо). В годы немецкой оккупации он выполнял задания руководителей Сопротивления, попал на полгода в концлагерь, затем бежал в Швецию. Дружил с погибшим в 1943 году поэтом-коммунистом Нурдалом Григом. После публицистических книг и нескольких романов о пережитом писатель задумывается об истоках и высокого, и низкого - всего, что проявилось в годы войны в давно не воевавшей стране.

Итак, в послевоенные годы Борген начинает писать о жизни своего сверстника (на несколько лет старше) - человека "потерянного поколения", юность которого пришлась на годы первой мировой, хотя Норвегия, Дания и тем более Швеция тогда не воевали. Писатель не полагается только на свою память - он проводит много времени в университетской библиотеке, читает старые газеты...
По жанру эту трилогию можно отнести к социально-психологическому роману. Вначале писатель думал ограничиться первой частью - о юных годах героя, но успех вышедшей книги заставил автора продолжать это повествование по «многочисленным просьбам». Как он говорил, писать было так же легко, как катить с горы камень.
Подумаем, почему главным героем большого социального полотна стал отнюдь не безупречный герой, не персонаж, действующий в соответствии с общественными, нравственные нормами, а "путаник".

Почему в спокойной, благополучной Норвегии возникла фигура Квислинга, ставшая  нарицательной? Почему пошёл на сближение с нацизмом Гамсун? В Норвегии до сих пор спорят, можно ли сполна его простить, ссылаясь на многолетнее творчество.

И героем был задуман явный антагонист самого писателя.

Вначале это была некая пародия, вернее, парафраз на известную книгу книгу английской писательницы Элизы Бёрнетт «История маленького лорда Фаунтлероя», (1886), возможно, известную учащимся - в постсоветское время она издавалась у нас после забвения. Тот герой был идеалом викторианской Англии, образцовым джентльменом. Но здесь - только ирония по поводу внешнего сходства.

Может быть, герой этой трилогии Вилфред Саген - этакий заблудившийся в перипетиях первой половины ХХ века Пер Гюнт? Или... - вопрос учащимся - кого такой персонаж может напомнить в русской литературе? Кто, как и он, может и очаровать кого-то, и сильно оттолкнуть?
В то же время здесь находят параллели и с Ремарком, и с Томасом Манном, и с Роменом Ролланом, и с Марселем Прустом, и с Джойсом. Это - общеевропейский контекст.

  "...Большой квадратный холл с камином, над которым красовалась голова лося, и с коврами на стенах. Тут было тепло. Тут пахло жильем."
  Престижный район пригорода Христиании (название Осло до 1925 г.), улица Драмменсвей. Начало ХХ века. "Стоя посреди гостиной, Маленький Лорд слышал шум удаляющегося поезда. Скоро пройдет другой поезд из Скарпсну, на мгновение отбросив длинный мерцающий луч света на залив Фрогнеркиль, уже затянутый матовым льдом, почти совсем без снега".
Вилфред – единственный ребёнок в богатой буржуазной семье. Семья вполне прогрессистская (из такой среды происходил и сам Борген).
"Маленький Лорд" - так его зовут в семье. Он носит белокурые локоны до плеч, что делает его похожим на девочку. Мать для него - всё.
«Вилфред упивался безмятежной радостью при мысли о том, что у него нет отца. Он чувствовал нечто вроде благодарности к матери: ведь это она устроила так, что их только двое». Он не знает, куда делся его отец, о котором сохранилось лишь смутное воспоминание.
Он играет среди многочисленной родни, дядюшек и тётушек, роль вундеркинда. Он на самом деле наделён необычным чутьём и тягой к искусству, но уже привык на этом срывать похвалы. В стране, блиставшей в это время в европейском масштабе в литературе, музыке, живописи, сложился культ творческих людей, и неудивительно, что мальчик живёт, буквально купаясь в этом.
Мать говорит ему: «Ведь ты был со мной в Национальном театре, слушал «Лоэнгрина»! Кому еще из твоих товарищей посчастливилось слушать эту оперу?». Особенно чарует мальчика живопись, ещё трёхлетним он произносит имя Ватто...
К ним домой приходит читать стихи Бьёрстерне Бьёрнсон.
«Однажды на вечер к дяде Рене был приглашен поэт, и Маленький Лорд весь день ходил, робея от ожидания. Он знал взрослых, которые писали музыку, но стихи – никогда. Но когда поэт в перерыве начал читать стихи, оказалось, что это похоже на музыку…. И вот когда он читал в перерыве «Гобелен», а потом о девушке по имени Эльвира, которая собирается на бал, Маленький Лорд подумал, что слова – это иногда еще больше, чем музыка, потому что они и музыка, и слова».
Дядя Мартин – владелец «солидной экспортно-импортной фирмы».
Есть у мальчика французский электрический карманный фонарик, швейцарские наручные(новинка!) часы, велосипед.
Он при этом... нечист на руку. «И когда он крал, было то же самое – и страшно, и сладко. В эти годы, полные мучительных страхов, он часто крал. Однажды в теплый июльский день, когда море лежало в легкой дымке, мать поехала в город за покупками и взяла его с собой… Потом они вошли в магазин, и он правой рукой держал за руку мать, которая разговаривала с продавщицей, а левой крал с прилавка маленькие солонки из разноцветного стекла со звездочкой на дне: желтые, зеленые и красные солонки. И ему было хорошо и приятно».
Вот что он говорит матери: «Мне очень не хочется огорчать тебя, мама, я бы всё отдал, чтоб тебя не огорчать. Но как ты справедливо заметила, мы уже это обсуждали». Рассудочность... Андерсеновский Кай?
Он пишет матери почерком директора школы благодарственное письмо за воспитание сына... И прячет от неё настоящее письмо, где говорится, что у ученика "скрытая оппозиция против школьной дисциплины". Он даже отвечает "за маму": "Заверяю Вас, что не премину воспользоваться Вашим любезным советом и приложу все усилия, чтобы добиться изменения его поведения в школе".
У одноклассников и других знакомых переплетаются и неприязнь, и зависть, даже восхищение Лордом.
Последний детский бал Вилфреда. "Взгляды женщин говорили ему: «Мой послушный мальчик», «Мой рыцарь!»
Французский лётчик - величайший тогда герой! - берёт Вилфреда в полёт!
"Вилфред стал первым учеником".

Вот Вилфред отправляется вместо школы собирать растения для гербария. "В город собирались переправиться четверо взрослых пассажиров. Он проскользнул в лодку следом за ними и спрятался за их спинами, на случай если кто-нибудь из домашних все еще стоит у окна. Оказавшись снова на городском берегу, он быстро перешел Драмменсвей, там, где была ближайшая остановка трамвая. Протянув кондуктору десять эре, он получил пять сдачи. Вилфред сошел у Атенеума, перешел к гостинице «Гранд», а там сел в зеленый трамвай, на котором было написано «Грюнерлокке», устроился впереди, рядом с вожатым, и стал жадно глядеть на рельсовый путь, втягивавший в себя трамвай и его пассажиров. В подростке с новой силой вспыхнуло возбуждение. Он чувствовал его по сладкому ознобу во всем теле. Стоя в вагоне, он громко подпевал в такт громыханью трамвая".
Одноклассник Лорда Андреас - мальчик из бедной семьи. "В доме Андреаса стояло пианино - унылая черная коробка. Однажды хозяева попросили Вилфреда сыграть - говорят, он прекрасно играет. Он опустил вниз вертящийся табурет, который наверняка использовался для каких-то других целей, и сыграл мазурку Шопена на расстроенном инструменте..." Обратим внимание, что в бедной семье - пианино, хоть и в неважном состоянии. Вероятно, есть и библиотека. Здесь культура - одна из главных ценностей и для "простых людей".
Однажды пропал сын садовника Том. Вилфред находит по наитию в безлюдном месте утонувшего мальчика. Он выносит тело Тома на берег, со всей силой делает искусственное дыхание. Того удалось спасти.

«В то лето единые прежде чувства раздвоились для Вилфреда: радость через мгновение окрашивалась печалью, а страх – блаженством. Унижение может обернуться удовольствием – пожалуй, если поразмыслить, Вилфред понял это очень давно».
"Всего одно лето провели они в Дании у дальних родственников отца, неизменно любезных и таких чужих людей... Дни и ночи напролет он тосковал по милому старому деревянному дому в Хюрумланне. Вот там было настоящее лето!"
«Они не подозревают, с какой страстью Вилфред мечтает замуроваться в одиночестве так, чтобы в святая святых своей души быть совсем одному и превратиться в твердый камень, покрытый лоском вежливости и предупредительности...»
Единственный человек, который, ничего не требуя, ласково относится к мальчику - фру Фрисаксен, женщина, проверяющая в лодке маяки. "Маленькая женщина в золотой чаше". Её сын, Биргер, плавает юнгой. Фру Фрисаксен дарит Вилфреду его игрушку - стеклянное яйцо. - Это яйцо, умирая, держал в руке твой отец, - заявляет ему мать, увидев подарок.
 - Значит, Биргер - сын моего отца?
 "Он заперт, заперт в стеклянном яйце".
 Зимой Вилфред приходит в дом к фру Фрисаксен и находит её мёртвой...
 Фру Фрисаксен умерла, никто об этом не знает. Мальчик заболевает: он лишается дара речи (родные подозревают, что Вилфред притворяется).
Его везут лечить, восстанавливать речь в Вену к неназванному практикующему врачу-психиатру. Это фактически - Зигмунд Фрейд. Показательно, что основоположник психоанализа появляется собственной персоной в глубоко психологическом повествовании. Он как будто знает о мальчике всё, беседуя с ним.
"Вилфред рассказал доктору об очень многом, о вещах неожиданных для самого себя. Ведь этот человек был посторонним. К тому же Вилфред слишком долго подавлял все эти чувства". Доктор предлагает пройти ему курс лечения от расстройства, но дядюшка отвозит подростка обратно - достаточно того, что он восстановил речь, а "цветы цветут в Норвегии".

Подростка достигли пересуды о социализме: «Мой дядя Мартин говорит, что близятся большие перемены, что трудящиеся классы… Словом, что настанут совсем другие порядки и таким, как мы, которые живут тем, что им досталось от старых времён, придется чертовски скверно, а народ потребует своих прав».
«Дядя Мартин, ссылаясь на свою неизменную «Сосиал-демократен», заявил, что общественность не потерпит, чтобы выгораживали детей имущих классов. Бедные дети, вздохнула мать». Итак, дядя-капиталист - социал-демократ! Нечасто такое было тогда в Европе, но характерно - для Европы Северной. В 1910-ые годы социал-демократы получили на парламентских выборах в Норвегии более 30 процентов голосов и провели широкую программу социальной помощи и социальной защиты. То же происходило в Швеции, а с 1920-ых годов - в Дании.
Дядя, как многие норвежцы, страстно интересуется зимним спортом и спрашивает сестру:
- Маленький Лорд хоть немного интересуется Оскаром Матиссеном?
Она коротко рассмеялась.
- Боже мой, с чего это вдруг?
- Да как тебе сказать, я просто подумал... А почему бы нет... Ты обратила внимание - он опять выиграл в Давосе все забеги и улучшил свои собственные рекорды в Хамаре и Фрогнере на дистанции пятьсот и тысячу пятьсот метров".
 Вот дядя говорит сестре: «Но я готов побиться об заклад, что ты даже не взглянула на последние опубликованные данные о числе погибших на «Титанике». Значит, идёт 1912 год (в романе дат вообще мало).
Дядя - единственный в этом обществе, кто предвидит надвигающуюся большую войну. При этом Вилфред видит, что дядюшка ведёт себя непоследовательно. «Толстый, благодушный, он предал бы всех встречных и поперечных, а потом, сидя в удобном кресле и покуривая сигару, принялся бы сокрушенно разглагольствовать о том, что народ беден и общество под угрозой».

...Саген вместо гербария связывается с ватагой уличных мальчишек, в которой, обладая электрическим фонариком, чувствует себя королём...
«Эти мальчишки говорили на другом языке. Учиться они ходили после обеда в какую-то народную школу. Они во всем отличались от него, и каждый раз, встречаясь с ними, он испытывал глубокое отвращение. Сегодня он умышленно решил надеть свое новое серое пальто, чтобы не просто разозлить их, а привести в бешенство».
В подростке просыпается карьерист и вожак. "Он услышал незнакомые нотки в собственном голосе, услышал голос незнакомого парня, того самого Вилфреда, с которым изредка ему удавалось свести знакомство, почувствовал в себе силу этого парня, его стремление верховодить".
До этого он не знал никаких национальных предрассудков. И вот - устроил налёт мальчишек на лавку еврея-папиросника. И ударил старика, даже не оказывавшего сопротивление...

Но первая серьёзная любовь Вилфреда оказывается как раз еврейкой.
 «В консерватории Вилфред познакомился с девочкой по имени Мириам, она занималась по классу скрипки, ее отец держал магазин трикотажных изделий».
А ведь Норвегия - страна, где до конца XIX века священники говорили: «Скрипка — дьявол, висящий на стене», и она только-только завоевала слушателя.  «Маленькая кареглазая девочка с пушистыми ресницами излучала странное спокойствие, передававшееся и ему. Она рассказывала о житье-бытье у них дома, об отце, правоверном еврее, который ходит в синагогу. Музыка переполняла все ее существо, звучала в ее голосе, в ее движениях. Мириам играла на благотворительных концертах в бедных кварталах и рассказывала Вилфреду, как блестят глаза у ее слушателей. Рассказывала, как соблюдается дома суббота, как затихают в этот день родители и братья».
Он провожает её домой, они сидят в парке на скамье.
«Она в замешательстве поглядела на него. Он высказал вслух ее собственные мысли, он часто высказывал вслух ее мысли как раз в тот момент, когда они рождались в ее голове».
« – Неужели ты не чувствуешь, как он ломается, этот ваш Моцарт, как он ломается и кривляется, чтобы угодить публике? Я прямо так и вижу, как он пресмыкается перед своим хвастливым папашей, – и так всю жизнь <…>
Мириам улыбалась.
Ее удивляла его злость, откровенная несправедливость почти всех его утверждений. Казалось, Вилфред умышленно старается быть несправедливым..."
А это - не Герда и Кай, которому попал в глаз осколок? И вот парень бросил камень в лебедей в пруду, раздражавших его. Как тот - обломал розы...

И вот Вилфред вновь ослушался старших. А что - он выглядит так, что его уже принимают за девятнадцатилетнего... «Забегаловки с грязными скатертями … этих мест было много: какие-то кафе, молчаливые мужчины, перед ними маленькие бутылочки, и краснолицые, до смерти усталые мужчины за большими стаканами. Их было много, этих кафе, похожих на узкие пещеры, и все населены отцами. Вилфред с жадным любопытством разглядывал их, надеясь что-то узнать… В маленьких трактирчиках, потягивая вино, он пытался выведать тайну отцов».
Он пьёт с такими же, как он, парнями, и рассказывает...о своём отце, которого у него нет. «; А про его револьвер я рассказывал? И он всегда носил с собой хлыст … он много путешествовал. Верхом. У него было шестнадцать лошадей … Шестнадцать лошадей и десять жен … Он вообще-то был магометанин … И его любимую жену звали Аннасус». Дворец в Бенгалии возник в воображении из бенгальских масок дома. Это тоже, наверное, от Андерсена...
Но вот сотрапезники Вилфреда вспомнили о богатом проныре, который когда-то подбил мальчишек на ограбление папиросной лавки и он узнаёт, что старик еврей умер от шока после того, как это произошло. "Антисемит, барчук... попадись он мне теперь!" - говорит парень, заявляющий, что он - социалист. И упоминает племянницу торговца: "Играет беднякам на скрипке. Чистый ангел. Мириам ее зовут..."
"Да просто они устроили из похорон демонстрацию - так они это называют" - уточняет некая Лиспет, за которой приволокнулся Лорд.
Он раздавлен и унижен. Да ещё оказался ограблен. Его ищет полиция.
И он пытается покончить с собой, прыгнув в воду. Но за ним плывут на лодках.
«Теперь ему не уйти».  Это - как "А был ли мальчик?"

Действие первой части заканчивается в августе 1913 года.

Вторая часть трилогии - "Тёмные источники"(переводят и как "Тёмные воды"). Прошло несколько лет.
Здесь Саген появляется как "светловолосый, очень стройный юноша с темно-голубыми глазами и с затаенной, как у дикого зверя, силой".
Герой повзрослел, живёт отдельно от матери, в мастерской художника, у которого учится живописи. Крутит роман с девушкой-сиротой Селиной, встреченной на благотворительном вечере, заботясь о ней. У него появился новый приятель - Роберт, "бывалый спекулянт". "Прежде он работал продавцом в отделе дорогого постельного белья в одном из крупных универсальных магазинов, а до этого продавал всякую всячину вразнос, с особенным успехом торговал он этими современными "fountain-pens" - автоматическими ручками, которыми можно было писать чуть ли не месяц, не набирая чернил". Также у него в приятелях адвокаты Дамм и Фосс.
Пожалуй, в отличие от горьковского alter ego, Вилфред, как скандинав, более практичен - думает о карьере. Но делать деньги у него не получается. А вот Андреас выбился в люди. Вилфред встречает его, кончившего курсы торговли, у машины марки "Хупмобиль". Даже Том, спасённый Вилфредом, "разбогател на каком-то промышленном предприятии и построил для родителей новые оранжереи".
Тёмные источники окружают Сагена и в природе, и в переносном смысле. А вокруг - ирония автора - люди пытаются уверить себя, что живут среди светлых источников, даже несмотря на европейскую войну.

«Да, жизнь была прекрасна для тех, кто обитал в маленькой столице маленького государства, которое в географическом смысле лежало в стороне от остального мира; в географическом смысле – да, в экономическом – нет. К концу третьего года мировой войны светлые источники били с небывалой силой. Они, искрясь, взмывали над накрытыми столами под выстрелы пробок. В соседних странах и в далеких морях, по которым ночной порой, погасив огни, бесшумно скользили караваны кораблей, звучали совсем другие выстрелы, и на фоне общих потерь затонувшему судну придавали не больше значения, чем зубу, выпавшему из челюсти старика». А ведь норвежцы тоже гибнут - на зафрахтованных у страны британских кораблях, которые топят германские подлодки. Все, кто сводит концы с концами, живут засчёт контрабанды. В Христиании ощущается нехватка некоторых продуктов - тётушка Кристина закрыла кондитерскую.
Дядя Мартин не занимает относительно войны чью-либо сторону. "Дядя Мартин считал, что надо делать ставку на заключение мира - единственное, от чего можно ждать добра".
Новое амплуа. "В октябре Вилфред выступил с исполнением песенок в ревю у Максима в зале Басархалл". Но поёт он недолго - сказались последствия страстного курения и неумение напрягаться. И выбирается с Робертом и Селиной за город - поправить здоровье. "Толковали о предстоящем плавании Руала Амундсена на "Мод" и, может, мечтали, уподобившись ему и его спутникам, убежать подальше от окружающего, хоть на Северный полюс. В тысячах домов люди читали "Соки земли" [роман Гамсуна] и говорили, что великий писатель прав - надо вернуться к земле, спуститься с облаков, отказаться от вымыслов и мечтаний". В обществе скандально встречены его картины и речь в день совершеннолетия. На лыжах Вилфред часто доходит до города и украдкой крадёт продукты у матери... Но вот случается горе - у Селины выкидыш...
Герой то стремится к свету, то затем снова как бы погружается во тьму.
Дядя Рене уезжает во Францию, говорит племяннику, что ему надо бы тоже попасть в Париж. Летом Вилфред с Робертом и Селиной отплывают на яхте Роберта в Данию. Случается что-то, чего Вилфред не может до конца вспомнить, но Роберт продал яхту, Селина исчезла, а он оказался в Копенгагене. Теперь у него появляется Адель - одна из организаторов подпольного злачного клуба «Северный полюс»: она «за версту чует хорошего любовника». И опять он приходит на помощь проститутке, избиваемой сутенёром и здорово отделывает последнего... Он забирает к себе мальчика,  брошенного другой "жрицей любви". В притоне нашли его картины, ищут автора... Теперь он живёт под видом датчанина, ищущего квартиру.
Он, живя у писателя Бёрге Виида, продолжает заниматься каким-то творчеством, увлекается переводами, писанием рассказов. Преследуемый знакомыми из клуба, он, не помня себя, хочет погубить ребёнка, потом спохватывается и оставляет его в семье своего благодетеля.
Попав на рабочую сходку в Копенгагене, он несерьёзно на это смотрит - совсем как Клим Самгин.
Забрав деньги из тайника кладовой клуба, он попадает в засаду — за ним следили бывшие «соратники» по клубу.
 Он прячется в консерватории, где в это время выступает с концертом Мириам Стайн. Она по-прежнему любит его. С помощью Бёрге Виида она переправляет Вилфреда на родину.
 Кончилась война. Наступил 1919 год. "В Париже члены Национального собрания, хмуря лбы, требуют полных репараций от побежденной Германии, где смертность увеличилась вдвое по сравнению с началом войны, где четырнадцатилетние подростки выглядят семилетними. Рейхсканцлер отвергает такие мирные условия, а в Мюнхене началась гражданская война. Но что до того читателям газет в Скандинавских странах? Ведь это происходит за тридевять земель. Египетские националисты требуют начать священную войну - но ведь и это тоже за тридевять земель. В Национальной галерее в Христиании открылась выставка Коро, его серебристо-серые тона размягчают душу. Но посетители выставки стараются держаться друг от друга подальше, а вернувшись домой, полощут рот пиродонтом, чтобы уберечься от испанки. Тетя Кристина демонстрирует этот препарат от двенадцати до двух в Доме ремесел".
  Задание учащимся: Вспомните, в эпопее какого писателя XIX века вы уже встречали такую ёмкую хронику времени.
  "В Христиании фру Сусанна Саген живет в своей прежней квартире, и это вполне понятно: с ней связано столько счастливых воспоминаний, хотя, правда, и от менее счастливых тоже никуда не денешься. Она поговорила об этом со своим возвратившимся на родину сыном. Этот одаренный молодой человек, причастный к искусству - в довольно-таки разнообразных сферах, причиняет своим родным огорчения, но лишь в той мере, в какой они сами хотят огорчаться. В конце концов, как говорится, шалопайничать - привилегия юности, а молодому человеку, судя по всему, шалопайничать нравится.
   - Безобразие, - негодует консул Мартин Мёллер. - Будь это в дни моей молодости..."
 "Взять, к примеру, всю эту болтовню о профсоюзах. Уж не профсоюзы ли будут править, когда есть люди дальновидные, с большим опытом и кругозором, в особенности по части удач. Дядя Мартин совершенно согласен с этой точкой зрения, ее высказывают и все крупные газеты в Норвегии и за границей. И само собой, надо учитывать общее положение и существующий порядок. Нельзя допустить, чтобы студенты и другие безответственные лица захватили власть на земле, - править должны те, кто способен править".
"Дядя Рене ненадолго возвратился на родину, чтобы ликвидировать свое имущество: остаток дней он решил провести в Париже. Ему казалось, что лично он спас город от гибели. После победы союзников он помолодел на десять лет. В норвежской столице, глядя на него, покачивали головой, а за глаза посмеивались.
   Тем временем наступил новый год, и в эту пору Вилфред написал четыре картины маслом. Благодаря связям дяди Рене они были выставлены вместе с работами трех других молодых художников. В газетах писали, что появился новый самобытный талант. Вилфред со сдержанным скептицизмом прочел об этом в гостиной на Драмменсвей, комнату вдруг населили невысказанные надежды. Ему это было неприятно. У него не укладывалось в голове, что пишут о нем.
   А в один прекрасный день пришла телеграмма от Мириам из Копенгагена: "Ура я так и знала"... Но на другой день пришло письмо, удивительное письмо, каждая строчка которого говорила о том, как хорошо знает его она, хотя в письме она рассказывала о себе, ни словом не упоминая о том, что произошло в Копенгагене. Однажды ночью в Нурланне, писала она, когда ее гонимая семья жила в этом краю, она вышла из дому, чтобы подать знак Северному сиянию. Ей сказали, что, если поманить Северное сияние, оно возьмет тебя к себе. И вот она вышла и стала махать носовым платком. Но Северное сияние не взяло ее к себе".
Вилфред считает себя ничтожеством перед Мириам. "Он должен найти тропинку, найти то место. Не должно оно ускользать от него, стоит ему приблизиться. Иногда ему казалось, что это место - станция железной дороги, где во все стороны движется сама жизнь. Его ссадили с поезда, а поезд умчался дальше, и никто не слышит его безмолвного вопля. Его осудили ползать среди тварей, и сам он тоже тварь, окруженная теми, кто преследует и ловит, но он лишен неповторимой индивидуальности, он остался случайным, недоделанным выражением какого-то невнятного замысла - в точности как его картины".
И вновь - мысли о самоубийстве. Но теперь уже сам Вилфред отвергает это. "Нет! Мириам ждет его на станции, должна ждать!"

«Есть такая порода людей, они ни за тебя, ни против… Может, они одновременно и „за“ и „против“, для них это своего рода спорт».

Третья часть трилогии названа знакомыми словами - "Теперь ему не уйти".
Не уйти в свою "нору". Не уйти от вопроса - кто он и с кем?

Вилфреда мы видим уже в возрасте за 40. Грянули трагически «непостижимые» для многих норвежцев события апреля 1940 года. Страна оказала сопротивление вторгнувшимся силам Гитлера, но оно было сломлено за два месяца.
"Гнусный зверь навалился на страну, отвратительными щупальцами пригнул ее к земле. Люди теперь уже привыкли к этому зверю. Не то чтобы они перестали его бояться, но они привыкли к страху. И не то чтобы они смирились со своей невыносимой долей. Но пламя, охватившее их, стало тише. Огонь, пылавший снаружи, ушел внутрь".

Что было с героями романа в эти двадцать лет?
О времени, проведённом в Париже, рассказывает в этой части Мириам.
"Все началось без начала и кончилось без конца. Моя жизнь, дни моего счастья..." Они с Вилфредом случайно встретились в Париже на похоронах его дяди.
"Мы спешили на свидание с городом, но Париж не шел к нам. Или, может, мне это лишь мерещилось? Море, своеобычные жители моря – все это не отпускало меня. Проснувшись порой по ночам, я слышала шум моря и крики чаек. Но в действительности по улице грохотал мусоровоз, а крики чаек оказывались отдаленными гудками автомобилей в городе, никогда не знавшем покоя.
Потом я подолгу лежала без сна, мечтая о «потерянном крае» – стране моего счастья, о морском крае счастья с его немеркнущим блеском.
Вилфред ничего подобного не ощущал. Он чувствовал себя в этом городе привольно, будто рыба в воде. Париж был истинным его домом. Прежде Вилфред много работал здесь, но теперь нежился в объятиях лени. Париж сделал его другим человеком – уравновешенным, знающим себе цену…"
"Он лишь забавляется всем и лжет, лжет, все время лжет…» Вилфред продолжает и здесь выступать в кабаре, где господствует чарльстон.

"В газетах писали, будто франк неуклонно падает. А нам было и горя мало. Будто зеленый побег извечной людской надежды и веры, наш маленький «ситроэн» пробивал себе путь в джунглях радостных дней, светившихся отраженной радостью, взятой у нас".
"Я видела их всех, изучила их – Брака, Пикассо, Кандинского, Клее, – «поняла», мгновеньями даже растворялась в них, испытывая пьянящий экстаз. И если поэт и волшебник Брак, единственный, что-то говорил моему сердцу, то выдумщик Пикассо находил отклик в моем темпераменте. Но все они одинаково раздирали на части, разрушали привычный мир представлений и властно требовали покорности".
При виде огромных картин Вилфреда Мириам вырвало... Его искусство для неё - «отрицание жизни и любви». Она пытается с ним порвать, но он неожиданно к ней возвращается...
В Париже Вилфред спас мальчика на карусели — и потерял руку.
"А женщина, что родила от него ребенка?.. Я как-то встретила ее по чистой случайности. Она и вправду ушла от него, он не солгал".
"Он многих выбирал, я же - его одного".

Они ещё несколько раз встречались - например, на концерте Мириам в Лондоне (Вилфред работает там театральным художником).
Саген написал несколько книг, имевших кратковременный успех, пытался вновь писать картины. Снова стал играть на пианино - одной левой рукой.

"Мириам в свои 39 лет чувствовала себя совсем молодой и сильной. «Молодая, уверенная в своей победе, она стоит на сцене, будто двадцатилетняя...» - говорилось в статье о ее последнем концерте".

И вот - 1942 год. В оккупированной стране разворачиваются активные действия Сопротивления. В это же время - начало массового преследования евреев.
"Она не забыла. Она, в детстве никогда не знавшая притеснений, а после на крыльях хвалы летавшая от концерта к концерту, из города в город по всей Скандинавии, она, вкусившая сладость успеха в Англии и в Голландии, да и в самой Германии до того, как там начались преследования... вот только не во Франции... Она стояла, улыбаясь воспоминаниям, рассеянно кивая людям, возвращающимся в дом. Честолюбие ее жаждало покорить Париж, но там ей не повезло...
Нет, она не забыла, что она еврейка. Впрочем, думала ли она об этом в детстве, и после - в консерватории? Никогда. Наверно, и она тоже нипочем не вспомнила бы об этом, не случись то небольшое происшествие...
Но это случилось. Случилось одиннадцать дней назад. И все, или почти все, сразу узнали об этом. Весть переползала из дома в дом, приходили усталые, измученные бессонницей люди с оловянным взглядом, приходили в чужие дома и наставляли хозяев; их глухие голоса и мрачные взгляды подтверждали: началось. Началось и здесь тоже. Преследования евреев в Норвегии стали фактом, в Норвегии, маленькой разоренной стране, не желавшей верить, что одно неизбежно влечет за собой другое, что логика беспощадна, как математический ряд. Измученные бессонницей люди рассказывали: удалось вывезти еврейский детский дом - отважная женщина-врач приехала за детьми на автомобиле и постепенно перевезла всех. Рассказывали, что уже начались погромы и грабежи".
Её родные умерли. "Она теперь одна на всем белом свете. Когда-то она любила, но это давно прошло".

Мириам и ещё нескольким беженцам удаётся перейти границу с нейтральной Швецией, остальные же попадают к полицейским. Командиром у них высокий, стройный, красивый мужчина лет сорока — обычно такие красавчики оказываются самыми жестокими. Их ведут куда-то очень долго, потом вдруг происходит странное: они оказываются около пограничной просеки, и красавчик приказывает бежать.
«Человек быстро шагал по лесу. Он шагал прямо на север, прочь от границы. Поленницы стояли здесь плотно одна к другой, угадывались во тьме и дальше. Мгла быстро сгущалась. Подойдя к одной из поленниц, он хотел наклониться, но оглянулся, будто что-то заслышав. Чуть подальше в лесу стояла женщина в лыжном костюме под коричневой кофтой, простоволосая. Она наступила на сухую ветку, этот хруст он и услышал. Она помахала ему, чтобы он не боялся, но было слишком темно, и он ее не заметил. Он наклонился и, просунув руку под бревна, вытащил оттуда комбинезон и свитер, затем стянул с себя мундир; оставшись на холодном вечернем ветру в одном нижнем белье, быстро засунул внутрь поленницы немецкий мундир и бережно его упрятал. Затем он натянул на себя гражданский костюм и проделал все это так проворно и быстро, что, казалось, будто из земли попросту вырос другой человек. Все время он действовал одной левой рукой, но женщина не могла заметить это во тьме, она знала лишь, что перед ней человек, втайне совершивший прекрасный подвиг, и вот он неожиданно перевоплотился у нее на глазах. Вероятно, он провел в лесу весь день. У него не было с собой даже рюкзака. Она видела, что он дрожит в своей легкой одежде. Потом он растерянно оглянулся вокруг — борец Сопротивления, он действовал на собственный страх и риск у границы в час смертельной опасности, когда те, кто жили в этих краях, почти каждый день становились перепуганными свидетелями трагедий...» Это - Вилфред. Женщина - бывшая горничная Сагенов Лилли, теперь - жена Лося. Среди участников Сопротивления появляется и Кнут Люсакер, герой прежнего романа Боргена "Лета нет и не будет".
Чуть ранее в романе шведский крестьянин задаёт вопросы беженцам. "Вопросы были будто из другого мира. Это и вправду был другой мир. С равным успехом швед мог бы спросить, идет ли война".
Для справки: всего в 1942-1943 г.г. через норвежско-шведскую границу переправили более 90 тысяч человек.
Для Лилли Саген - боец Сопротивления, она укрывает его... Но этот поступок контрастирует с другими, заставляющими близких считать его предателем.

Может ли Вилфред здесь напоминать уже другого героя отечественной литературы - Григория Мелехова?
"Необузданность его и вместе с тем утонченность, порочность и совершенная невинность, и в придачу этот дешевый цинизм..." «Есть такая порода людей, они ни за тебя, ни против… Может, они одновременно и „за“ и „против“, для них это своего рода спорт», - говорит о нём участник переправы беженцев в Швецию по прозвищу Лось, музыкант, ученик Мириам.

Всю сознательную жизнь его привлекают то и те, что не укладываются в неприемлемый для него сытый, довольный мир. Но это может быть Пикассо, а может быть и офицер вермахта Мориц фон Вакениц. Именно за дружбу с немцем Сагена многие окружающие считают "изменником родины". "Я должен узнать, одно ли мы с ним существо или же нас двое". Хозяин поместья в Померании, потомственный аристократ, тоже презирает общество. И обязан Сагену спасением... О норвежцах он говорит: "От вас мы требуем лишь одного: свыкнуться с нами, что, кстати, наилучший выход для вас самих - вы же разгуливаете с гневным видом, всячески стараясь показать, как вы страдаете за свое отечество..."
И однажды Мориц заявляет про Сагена: " «Да, вот перед нами один из этих непокорных болтунов, которые выражают идеи Сопротивления...» Он тут же предал Вилфреда, своего спасителя... и те двое вывели его во двор большого хутора, избили как следует и увезли...
Затем по приказу свыше его отпустили. Как дал понять ему Мориц, иногда могут пригодиться такие типы, как он, такие, у кого связи по обе стороны..."

Вилфред мечется между коллаборционизмом и Сопротивлением... Его друг, его сводный брат выбор сделали - Биргер и Андреас в Сопротивлении. В нём участвуют и Том, и Роберт, для которого, впрочем, это прежде всего - практический выбор. Селина - его жена, "впрочем, в последние годы они были не слишком-то прочно женаты".
«Мало ли что было в ту войну! Кто бы в ту пору не польстился на выгодную сделку? Не надо путать одно с другим. Та война была совсем иного рода... Зато эта война настоящая!..»
Селина о Вилфреде: "Он просто вкушает неправедный сон. Черт знает, где только он шлялся".
По слухам, в отрядах французских маки - юный сын Вилфреда Рене.
Мать, которую сын посещает теперь нечасто, говорит ему: «Смешно, что дядя Мартин, прежде всегда недовольный системой правления да и всем прочим в стране, стал теперь таким ревностным демократом!» Сама она, всю жизнь - аполитичная, теперь вполголоса разговаривает с братом о спасении страны.
А Вилфред мысленно мучается, обращаясь к Роберту: «Да, я нацист, нацист душою, короче - человек, который презирает людей, и я презираю тебя... Некоторые люди рождены властвовать над другими - рабский дух они обращают в его противоположность и благодаря этому властвуют, и ты знаешь это, и я это знаю, и черт бы взял твою жалкую ложь насчет достоинства человека..."
Биргер арестован. И Вилфред признаётся Роберту: "Да, я слегка к этому причастен. Да, да, можешь глазеть, сколько хочешь. Не будь войны, кто знает, может, я убил бы его. Потому что, даже будь мы друг от друга на расстоянии тысячи миль - все равно слишком велика была моя тоска по брату, чтобы я мог примириться с тем, что он существует, разумеется, когда понял, что у нас нет ничего общего, что мы рознимся в самом главном..."
Вопрос: Подумайте, почему писатель противопоставил в данный момент Вилфреду фактически всех его родных и близких.

Дружба с немецким офицером превращается для Вилфреда уже в скрытую вражду. "А может, сам Мориц показался ему отвратительным..."
Наконец, помещик из Померании настолько становится неприятен Сагену, что тот готов пристрелить его.
Но фон Вакениц сам застрелился при зрителе - Вилфреде. "Из Германии приходят дурные вести" - говорит он перед этим.
"Как он поживает? Он ушел в подполье, как теперь принято выражаться, скрывается - прячется, попросту говоря..." Прячется от всех.
Даже Том, которого он спас в юные годы, не доверяет ему. Он предполагает, что и спас его Лорд, лишь "чтобы выставиться перед другими".
Но вот девушка, учившаяся писать картины, говорит ему, что его полотна вдохновили её... "В душе его звенела радость. Каждая былинка была ему другом, отзывавшимся на его шаги, радостно подтверждавшим, что все хорошее он видит сегодня в последний раз".

"Все переменилось в этом городе, пусть самую малость, но перемена заметна во всем, особенно в лицах людей: они светятся затаенным счастьем.
 Везде запустение, уродство. Солнце первых майских дней безжалостно обнажило его, но в самом запустении этом будто сквозит гордость. Облупившиеся, неухоженные дома улыбкой оскалились на улицы с разбитой мостовой; страшные, худые люди снуют из дома в дом, будто с сиянием над головами, каждый словно несет другому благую весть. Прежде, собираясь группками на углах, говорили тихо, нынче голоса звучат звонче, свободней. Но по-прежнему люди торопливо и настороженно оборачиваются и оглядываются вокруг. Над ними высятся деревья с их дерзко зазеленевшими стрелками - будто фанфары, громкой светлой песней своей возвещают они всеобщую радость".
  "Многое известно активным борцам, тем, что принадлежат к «внутренним силам». О переговорах долгое время ходили лишь слухи. Но сейчас точно известно, что они ведутся. Высокое начальство из лагеря оккупантов беспрестанно колесит по стране, выезжает нередко даже за ее пределы, чтобы встретиться с какими-то лицами, тоже занимающими высокие посты".
"У кое-кого из посвященных прибавилось хлопот. К примеру, Роберт, один из деятелей «внутренних сил», не то чтобы уж очень известный, но весьма уважаемый, уже хлопочет о флагах. Если слухи не лгут, все может произойти внезапно, в любой день, не сегодня-завтра, на этот случай нужно иметь в запасе флаги. И флагов должно быть много. Роберт также неутомимо следит за правильной политической оценкой событий - как в своем кругу, среди соратников по борьбе, так и среди многочисленных знакомых, которых завел за эти годы. И всегда подчеркивает, что Освобождение - плод многих усилий: вехи его - и Сталинград, и Эль-Аламейн, особенно - Сталинград..."
"Рассказывают, будто из тех, кто в свое время покинул страну, спасаясь от расправы, сейчас уже сформированы и ждут своего часа передовые отряды - это не только солдаты, обученные за рубежом, но и другие, кто своими делами заслужил право первыми вернуться на родину, чтобы помочь опьяненным радостью соотечественникам навести у себя порядок, поддержать их физически и духовно. Среди этих людей - скрипачка Мириам Стайн. На чужбине имя ее не поблекло - напротив, слава ее лишь возросла, и не только музыкальная: артистка прославилась и как добрая самаритянка, как деятельный человек, готовый отдать все силы новому обществу".

Герой романа по прежнему не знает, чего он хочет.
"В город. Или, может, прочь от города?..
В город!
Но он устремился прочь от города".
"Когда он распахнул дверь, посреди комнаты стояла Мириам. На ней была военная форма. В волосах - седая прядь. Она не улыбалась, но и ее лицо тоже светилось изнутри. Шагнув к нему, она замерла. Казалось, она не очень удивлена".
«Неужто страх за собственную жизнь должен непременно ущемлять естественную человечность, подавлять чувство общности и сострадания?» - говорила Мириам ранее, покидая страну.

Мириам пытается уверить Вилфреда, что он может быть оправдан земляками. И ведь он помог людям спастись. Она одна понимает его, знает, что это он спас тогда евреев. Но Сагена гнетёт предчувствие того, что его как раз не простят за дружбу с оккупантами и вообще за антиобщественное поведение. И на вопрос по-прежнему любящей его женщины о том, он ли помог её группе перейти границу,  отвечает:"Не я", Как бы не он совершал хорошие поступки и даже подвиги при том, что он же сделал много плохого...
"Он держал ее в объятьях. Но она оставалась для него недосягаемой". Но туда идут другие люди... И вот - в одной руке у него талисман, хрустальное яйцо, в другой - револьвер.
 И здесь он полагается на волю случая, не зная, заряжено ли оружие...
И теперь ему уже окончательно не уйти... Так и кончается роман - без всякого послесловия.

За эту трилогию Боргену была присуждена премия Северного совета.
Роман стал самым популярным произведением Боргена в мире. Хотя некоторые и в этом случае считают, что продолжение написано не так интересно, как начало.
Трилогия была издана в конце 1960-ых голов и в СССР, но была снабжена комментариями вроде "Автор недооценил роль народных масс в истории". Вызывает сожаление и удивление, что трилогия не была до сих пор экранизована.
Можно заметить, что в североевропейских литературах ХХ века выделяется целый ряд произведений, где герои делают свой выбор в непростом контексте происходящего вокруг на фоне общественной панорамы. Выделим цикл романов о Крилоне шведа Эйвинда Юнсона (нобелевского лауреата), трилогии финского писателя В.Линна и эстонского - О.Лутса. Действие там происходит тоже в первой половине ХХ века. Уже по прошествии века датчанин Питер Хёг написал о том, как пять поколений жителей отдельно взятой страны пытались замедлить или ускорить ход Времени...

Вопросы: Как, по-вашему, отвечает трилогия о Лорде на вопросы, о которых шла речь в начале занятия?
Дополнительные вопросы на дом: В третьей части романа автор замечает: "Когда-то в Париже - будто сто лет прошло с тех пор - кучка молодых людей сделала своим кредо слова Д. Г. Лоуренса [английского писателя]: «Я - это я. Душа моя - темный лес. Диковинные божества выходят из этого леса в световой круг признанного моего «я», - выходят, чтобы вновь скрыться в лесу. У меня достанет мужества смотреть, как они появляются и исчезают. И я никогда не позволю человечности возобладать надо мной...» Почему некоторые люди в первой половине ХХ века вняли такому принципу? Как они расплатились за это в годы второй мировой войны?