Вперед, Мэттью

*Элизабет*

Элизабет открывает глаза и глубоко вдыхает. Бриз врывается в легкие озорным сквозняком и прогоняет тяжесть, осадок долгой неподвижности. Восхитительно легко она поднимается с кресла и встает босыми ногами на залитую водой палубу. Звеняще-синяя сфера неба охватывает яхту целиком, рассыпая изумительно мягкий, приятный свет.

Элизабет стоит в кормовой части яхты, рядом с рулевым колесом, поблескивающим металлическими рукоятками. Над ней свободно покачивается продольный гик с обвислым мокрым парусом. Люк в каюту распахнут; внутри, насколько выхватывает взгляд, тоже вода.

Непривычно тихо - едва поскрипывает мачта и вода лениво облизывает белые борта.

Элизабет шлепает босыми ногами к краю палубы, перешагивает через беспорядочно сваленный штормовой обвес. Теплая мокрая поверхность приятно пружинит под ногами. Она опирается о борт и выглядывает наружу.

Никого вокруг. Только безбрежная гладь покачивающейся, голубовато-зеленой воды и пустая, залитая водой яхта. Элизабет чувствует себя удивительно легко и безмятежно. Непроизвольно она смеется.

Всплеск, еще всплеск. Элизабет поворачивается на звук.
Из-за вытянутого носа яхты выплывает яркая, желто-зеленая серфинговая доска. Посудиной управляет худой, загорелый мальчуган, с растрепанной выцветшей шевелюрой. Выглядит паренек крайне симпатично: поджарый, с выступающими коленками и локтями, точно молодой щенок. Он сидит на доске, скрестив ноги, и загребает воду ладонями.

От мальчишки словно исходит золотое сияние. Увидев Элизабет, он ловко поворачивает доску в ее сторону, прыжком вскакивает на ноги и озорно скрещивает руки на груди.

Так, подбоченясь, вставал у берега, по колено в синющей воде ее сын Джимбо, будто не замечая набегающей волны.
Доска-фишборд плавно скользит вдоль борта к Элизабет.

- Привет, мальчик! - громко и звонко кричит она, - Как ты здесь оказался?
- Привет, Лиз! - отвечает загорелый капитан с улыбкой во весь рот.
- О, так ты меня знаешь? А я тебя — нет. Кто же ты и как сюда попал?

Теперь она видит, что сияние над самым плечом Мэттью, это на самом деле порхающие бабочки. Крупные, яркие, да такие прелестные. Переливаются желтым, рыжим, зеленым. Такие, кажется, называются «махаонами».

Бабочки порхают так быстро, что глаз не успевает за ними. Чертят в воздухе яркие спирали и круги, опадающие искрящейся пылью, поднимают ворохи брызг. Волосы мальчика так и взлетают вслед за их стремительными перемещениями.

- Я - Мэттью. А это мои феи - Динь-Динь с подружками. Они хорошие, только иногда так разбуянятся, закружат, не остановишь. Все летит шиворот-навыворот.

Мэттью, да еще с бабочками вызывает у Элизабет ощущение бесконечной радости. Не сдержавшись, она хохочет. Мелодично, звонко, как колокольчик.

- Феи? Уверена, что так и есть. Какие хулиганки, вызывают настоящий ветер!

От мельтешения бабочек кружится голова. Прикрыв глаза, Элизабет поднимает счастливое лицо к порывам прохладного бриза. Мысль о сильном, шквальном ветре с дождем однако заставляет улыбку сойти с ее лица.

- Да, у берега может быть несладко, - сочувственно соглашается Мэттью.

Его фишборд тем временем совсем останавливается, и покачивается теперь на слабых волнах прямо перед Элизабет.

- А где Марк? - имя мужа выскакивает само-собой и кажется таким естественным. Ведь это он называл ее смех колокольчиком.

- За этим как раз я и здесь. - оживляется Мэттью. - Марк с Джимбо уже ушли. Мы с тобой следом.
- Марк ушел без меня? Как же так?
- Мы их вмиг догоним, Лиз! Прыгай ко мне на серф.

Он хватается за реллинг и ловко подтягивается к самой кормовой площадке. Протягивает Элизабет руку.

Взгляд ее с сомнением пробегает по блестяще-белой палубе, залитому водой кокпиту, серебристому штурвалу и закрепленному позади него металлическому креслу с большими, сдвоенными колесами. С кресла Элизабет поднялась, когда проснулась.

Она послушно оперлась о крепкое, худощавое мальчишеское предплечье. У Джимбо было такое же, подумала она и на глазах почему-то выступили слезы.

Элизабет ступает на ступеньку кормового трапа.

- Все так красиво, ясно и одновременно туманно, - медленно говорит она.
- Вспоминай, Лиз! - ободряюще отвечает Мэттью.

Голые плечи щекотят прикосновения бабочек-фей, которых Элизабет никак не может разглядеть. Белая, сорокофутовая яхта, маленький сын Джимбо, муж Марк, щекочущая пыльца и Мэттью... Туманные образы теснятся в ее голове, съезжаются и разъезжаются, точно декорации в детском театре.


*Марк*

Темно-синий, массивный трак Ford F-150, протяжно фыркает и уходит вправо, на съезд с шоссе. Небо полосатое, как шкура зебры - чистые светлые борозды перемежаются с вытянутыми кляксами серых, дымчатых облаков. Дождь проливается зигзагами - мокрый участок дороги, потом снова сухой, а порой мигнет игриво из облачного раструба солнце.

Трак съезжает по длинному дорожному рукаву, мимо огороженных жилых домов. Навстречу несутся неровные пучки пальмовых кустов, точь в точь клочки волос на голове старика Салливана, соседа. Хотя какой там старик, почти ровесник. За заборами старая, желто-зеленая поросль замии под костляворукими вязами в мантилье испанского мха.
Рокоча, трак замирает на перекрестке. Марк опускает стекло и в салон врывается соленый и теплый морской воздух, разбавляя сухой мороз кондиционера.

- Почти на месте. - буркает он.

Марк серьезен. Под кепкой с надписью Ford высокий загорелый лоб с бороздами морщин, две глубокие рытвины вертикально прорезают тщательно выбритые щеки.

Он бросает взгляд влево, вправо — никого; по инерции глядит в зеркало заднего вида, и секунду на самого себя. «Глаза — лед. Лицо — каньоны Аризоны, позабывшее как улыбаться.» Слова старой кантри песни.

Он сворачивает под мост, под шоссе. Налетающие порывы ветра лохматят шапки деревьев и кудрявые опушки словно нимфы тянут вслед машине свои невесомые вуали-макроме.

Позади остался дом, который в последнее время только с натяжкой можно было назвать домом. Пустой, щемяще-тихий, отзывающийся болезненным скрипом на всякую попытку его оживить. Когда Марк отъезжал, старик Салливан махнул рукой порывисто, мол, куда собрался в такую погоду.


*Элизабет*

- Вспоминай, Лиз! - взгляд Мэттью лукавый, но проницательный.

Он смотрит на нее снизу вверх, стоя на фишборде, крепко ухватившись за кормовой реллинг.

Элизабет хмурит лоб. Воспоминания как феи, проносятся мимо неуловимыми движениями ветра. Но дует странно, то обжигающе горячим, то приятно-прохладным, точно компрессор кондиционера, работающий с перебоями в жару.

Выплывает картина: пляж, белоснежная песчаная полоса, разбегающаяся в обе стороны в ультрамариновую бесконечность океана. Накатывает волна и сыплет мелкий дождь. Элизабет танцует босиком, кружится, раскинув руки. Не ней джинсовые шорты и легкая рубашка. Рядом Марк, молодой, высокий, сильный. Она чувствует его любящий, любующийся взгляд.

Порыв ветра развевает ее волосы, лохматит и раздувает одежду, а она смеется от радости.

Другой образ: улыбающийся во весь рот мальчишка на травяном островке посреди пруда. Мокрый до нитки, с грязными локтями и коленками.

- Джимбо, куда ты забрался? - кричит Элизабет, и хохочет, - Это Флорида, ты ищешь аллигатора?

Какой там пруд, так — лужа, заросшая травой, посреди которой скачет, брызгая водой, малыш Джимбо.

Элизабет не успевает опомниться, как лужа оборачивается широким озером, с нависшими ветвистыми дубами с дрожащими листьями. Островок точно распустившийся бутон, раскинулся густой травой и цветами. Что это за цветы! Махровые красно-оранжевые кокарды, пурпурные с золотистыми головками эхинацеи и розовые столбики гиацинтов. Мальчик уже вовсе не Джимбо, а кто-то совсем другой, озорно перескакивает с ноги на ногу с тростниковой дудочкой. Вокруг важно вышагивают птицы - цапли и вороны - и обращаются к мальчику, а тот весело кивает в ответ. Меж цветов и птиц порхают яркие бабочки. Почему-то Элизабет знает, что это - пышно-разодетые эльфы и феи. С их крылышек опадает на траву солнечная пыль. Мальчик звонко смеется и протягивает руку. Пыльца искрится на его пальцах.

Что это такое, что за невероятная, сказочная красота? Ах, это же Кенсингтонский сад! Книжка о Питере Пене, дерзком, невзрослеющем мальчишке, что слушала она в детстве, а потом читала сама, сидя у детской кроватки.

- Правильно! - радостно подсказывает Мэттью.


*Марк*

На парковке, у коммерческих лодочных причалов, шаром покати. Сверкающе-синий пикап Марка, обдуваемый резкими порывами ветра, стоит один одинешенек.

Прежде чем выйти, Марк задумчиво разглядывает пепельно-серую воду под многоярусным, пятнистым небом.
Средних размеров гавань, где Марк арендует причал, отделена от большой воды  искусственными рукавами-волнорезами. На них в хорошую погоду сидят местные рыбачки и гуляют парочки. Сегодня коса, засаженная аккуратной травой, тоже пустует.

Река неспокойна. Волны перекатываются заостренными горбиками. Еще не набегают барашками, но вскоре появятся и они. Да и не река это вовсе, Халлифакс-ривер, а океан протиснувшийся в глубину берега, запустивший пятерню в песочно-пальмовую копну Флоридского полуострова.

Марк вспоминает как три года назад приезжал сюда с сыном Джорджем и его женой Хейли. Нещадно палило солнце и Хейли пряталась под широкополой шляпой, вымазавшись с головы до пят кремом от загара. Джордж  рассказал бородатый анекдот о двух счастливейших днях жителя океанского побережья: день, когда он обзаводится лодкой и день, когда от нее избавляется. Хейли тонко засмеялась, а Джордж спросил, не пора ли Марку продать посудину.

- Расстаться с мечтой? - спросил Марк.
- Может пора завести себе новую мечту? - ответил Джордж.

Захлопнув багажник, Марк направляется к причалу. За собой он тащит груженую тележку. Гавань пуста. Всего две затянуты щтормовыми обвесами лодки покачиваются на причале.

Перед самыми сходнями - здание администрации, небольшое, комнаты на три-четыре. Окна затворены деревянными ставнями. В рабочие часы здесь регистрируются арендаторы и владельцы лодок, но сейчас, перед штормом, скорее всего никого.

Мостки разной длины, бетонно-деревянные, торчат гротескными антеннами с перекладинами в направлении выхода из бухты. Потемневшие деревянные сваи для швартовых поплавками окунаются  в серую воду. Ветер усиливается и Марк поглубже натягивает кепку.

- Эй, сэр, отличная погодка!

Из здания вразвалку выходит Стив, администратор и по совместительству сторож. Шорты, выцветшая рубашка и солнечные очки, по которым всегда отличишь флоридчанина.

- Никого сегодня? - глухо спрашивает Марк.
- Не-а, какой там. Вчера еще приезжали забрали пару катеров и яхту. Один вон закупорили, пришвартовали покрепче между мостками, и ваша стоит. Я вот только закончил задраивать окна, через полчасика собираюсь до дому. Ветер обещают — мало не покажется.
- Вот и я хочу хорошенько пришвартовать и задраить.

Стив с сомнением смотрит на груженую тележку.

- Поторопитесь, сэр. Сами справитесь или помощь нужна?
- Спасибо, что предложил, Стив, но я справлюсь.

Такой же вопрос задала вчера вечером медсестра-сиделка Кларисса. Ей Марк тоже ответил, что справится сам.


*Элизабет*

- Как я здесь оказалась, Мэттью? На лодке посреди океана.

Во всем теле невиданная легкость, но все-таки Элизабет смущена.

- Лиз, это же так просто! - весело смеется мальчишка. - Неужели ты забыла свою мечту о дальнем путешествии?

Неужели она забыла? Элизабет старается вспомнить изо всех сил. Путешествие, долгий путь.

В голове всплывает бесконечно длинный коридор, с одинаковыми стенами, лампами и дверьми, по которому она идет. Или не идет, а просто движется, словно ее везут и желтые лампы сменяют друг друга с беспощадной, холодной неотвратимостью.

- Нет нет, не то! - помогает Мэттью и наваждение уходит.

Элизабет смотрит на его ярко-оранжевую доску для серфинга с изумрудным рисунком. Голые пятки Мэттью крепко упираются в рифленую поверхность фишборда,  покачивающуюся над прозрачной глубиной.

Что с ее памятью? Каждое воспоминание дается ей с огромным усилием, словно тянет она наполненную до краев бадью из колодца.

Голая мальчишеская пятка втыкается в белый песок и ее накрывает пенистая, теплая волна. Босоногий семилетний Джимбо бежит вдоль самой кромки воды и тянет за собой бечевку воздушного змея.

Порывы ветра подхватывают крылатое треугольное полотно, беспощадно швыряют его то влево, то вправо.

Рядом с Джимбо несется мальчишка постарше.
- Быстрее, Джимбо! - командует он. - Сюда беги, не видишь в какую сторону ветер дует!
- Я и бегу куда он дует! - орет в ответ Джимбо.
- Не ссорьтесь, - смеется Элизабет, - Вы же помните, что ветер - это только увлекшиеся играми феи, которые носятся вокруг задиристых мальчишек. На них нельзя обижаться!
- Мама наизусть выучила своего «Питера Пэна»! - хохочет тот, что постарше.

Воздушный змей, кренится, западает на левое крыло и ныряет к воде. Едва коснувшись воды, снова взмывает над головами детей, разворачивается и дугой пикирует к ногам Элизабет.

Она обращает внимание на раскраску. На ярко-оранжевом солнечном фоне, распахнул крылья улыбающийся, изумрудного цвета, попугай Ара.

Мальчуганы сердито верещат, а Элизабет невольно вздрагивает. Воспоминание закончилось, а она не может оторвать взгляд от расцветки серфинговой доски Мэттью, точной копии рисунка воздушного змея.


*Марк*

Марк отстегивает цепь, поворачивает ключ и открывает кормовую площадку яхты.

Есть нечто сакральное в том, чтобы взойти на борт. Ступенька деликатно пружинит, добавляя к упругости палубного настила колебания воды.

Жужжит застежка-молния, отщелкивают пластиковые защелки и Марк распахнивает темно-синий штормовой тент. Порыв ветра кидается на помощь, вздувает полу кожуха парусом. Марк скручивает акриловую ткань, аккуратно подвязывает, после чего входит на кокпит. Берется за перекладину штурвала.

- Ну здравствуй, «Элизабет».

Имя «Элизабет» размашисто выписано по обоим белоснежным бортам яхты, в носовой части. И мелкой надписью ниже «Орландо, Флорида».

В последние годы Марк почти не пользовался парусной лодкой. Крайне редко выводил на Халлифакс-ривер, делал «круг почета» без выхода на большую, океанскую воду. Но каждую зиму, ответственно делал осмотр: проверял электрику, рангоут и такелаж, менял рабочие жидкости и давал двигателю отработать порядочную порцию топлива.

Каждая зима выявляла какую-нибудь неисправность, конвертирующуюся в хорошенькую сумму. Последняя не была уникальной. Проблемы с электрикой, с лебедками, давно цвели паруса. Все же яхте было больше четверти века. Прав Джордж, наверное. Дорогое удовольствие — лодка. Пора и честь знать.

Он отворил люк каюты. В нос ударил букет запахов: среди затхлости и сырости затесался трудно-идентифицируемый душок чего-то очень родного и приятного.

Марк фыркает себе под нос, втягивая амбре, как старый пес. Потом закрывает люк. Хочется, чтобы этот особенный душок подольше не выветривался из каюты.

Он оглядывается. Все так, как он оставил здесь в прошлый приезд. Да и зимой, во время осмотра было точно так же. Разве только погодка была получше. Флоридские сезоны — смех один. Про жаркую Флориду шутят, что тут два сезона — лето и февраль. Февраль чуть прохладнее.

С последней зимы, Марк уже наведывался в гавань. Этот год был особый, Марк готовился к нему заранее. Он возвращается на мостки, к тележке за сумками и канистрами с топливом.

Марк возится с яхтой около получаса. "Элизабет" работает как часы. Мотор приветливо рокочет, практически не стучит. Навигация, аккумулятор - все в порядке, заряд - полный. Пара запасных аккумуляторов в шкафах-рундуках. Он частично проверил шкоты,  барабан кливера и тягу паруса, она тоже работала: все-таки недавно он заменил лебедку, но разворачивать паруса не стал. Порывы ветра били все ощутимее.

- Все в порядке, сэр? - доносится до него голос Стива.

Тот машет ему рукой с берега.

- Да, в порядке! - Марк тянет вверх большой палец над сжатым кулаком.

Смешно. Стив, наверняка думает: что за сумасшедший старик, педантично проверяет лодку только для того, чтобы зачехлить, перевязать, выставить смягчающие прокладки-кранцы по бортам и покрепче пришвартовать между мостками.
Что ж, Марку остается последний поход до машины за главным грузом.

Стив подходит ближе, перекрикивая ветер:
- Сэр, я уже четверть часа как готов пойти до дому. Так что, жду только вас, чтобы закрыть причал. Давайте я все-таки помогу вам.
- Десять минут, Стив. Помощи не нужно. Осталось последнее дело.

Воздух чувствительно бьет водяной крупкой. Марк чувствует уколы на руках, щеках и подбородке. Стив неуютно ежится.

- Ладно, посижу пока в конторке.

Марк возвращается к пикапу с пустой тележкой. По выдвижным металлическим сходням заталкивает тележку в крытый кузов. Затем идет и отворяет заднюю пассажирскую дверь.

Небо меняет рисунок. Голубое, с пятнистой дымкой над берегом, в направлении мыса Канаверал оно становится многоэтажным и свинцовым, с пятнами мышиной сыпи и скрученными в веретенца облаками, точно воронкообразными следами падающих бомбардировщиков.


*Элизабет*

Элизабет подставляет лицо ласковому ветру и тот послушно уносит слезы, сами собой возникающие в ее глазах. Почему же бесконечная легкость и беспечность всего ее существа не прогонит туман в памяти? Неуловимые мысли кружат и мельтешат в голове, точно мошки в прозрачном абажуре лампы.

Стремительные феи чертят широкую окружность вокруг яхты «Элизабет», поднимая вокруг целые клубы брызг.

- Охохо! - хохочет Мэттью, - Ты только посмотри на них, Лиз! Так закружат, что поднимут целый ураган. А я - в самой его середине!

В памяти Элизабет всплывает прекрасный, яркий эпизод.

Прогулочный катер выходит в открытый океан по широкому рукаву между вытянутыми полуостровами Понс Инлет и Нью Смирна. Берега пролива надежно подведены гранитными косами-волнорезами джетти. Над каменно-бурой оторочкой — натюрморт, в котором перемежаются песчаные холмы, хохолки пальмовых рощ и крыши местных вилл. Солнце вспыхивает в брызгах воды, разлетаясь во все стороны драгоценными камнями.

На лодке четверо — Элизабет, Марк и их мальчишки — Джорджи и Джимбо.

Навстречу, в фарватер пролива  входит одномачтовый шлюп, белоснежный с озорно раздутым парусом-стакселем. Белизна палубы и блеск металлических поверхностей слепят на солнце. Выглядывающий из-под желтого навеса рулевой приветливо машет рукой.

- Вот это красота! - кричит Джимбо, отчаянно махая в ответ.
- Согласен, - кивает Марк и тоже машет. - Всегда мечтал о паруснике.

Джетти остается позади; пространство  распахивается и впереди теперь только необъятная сине-зеленая ширь океана. Стайка пеликанов деловито пересекает небо.

- А в чем преимущества паруса перед мотором? - спрашивает двенадцатилетний Джорджи.

Он смотрит не на белоснежный парус, крылом вытянувшийся на фоне сапфирового неба, а на разбегающиеся за катером водяные горбы, точно пара морских чудовищ, преследующих судно.

- Это же ветер! - восклицает Джимбо подставляя руку брызгам. - Тебя несет ветер, и не нужен никакой мотор.
- Все современные парусные яхты имеют мотор, - поясняет Марк, обращаясь к старшему, практичному Джорджи. - Катер быстрее и управлять им проще. Преимуществ у парусника два. Первое — это расстояние, которое ты можешь проплыть. Под парусом ты практически не ограничен объемом топливного бака. Даже под малым ветром будешь идти в нужном направлении. Второе, конечно, только с парусом можно почувствовать океан. Волну, ветер, крен. Это требует отдельного обучения и лицензии. Посмотри как там много всего: перекладины, паруса, тросы, лебедки.

- Трудновато со всем этим управляться. - комментирует Джорджи, - Если хочешь просто покататься у берега.

Он с сомнением смотрит на удаляющийся берег. На пляже, перед самой гранитной косой стоит одинокий провожающий — спасательная вышка с обзорной площадкой и плоской четырехугольной крышей. На ней желтый флаг — погода средне-ветреная.

Катер довольно ощутимо подпрыгивает, перевалившись через волну. Джимбо восторженно кричит.

- Если только у берега покататься, Джорджи, то ты прав, конечно. - Элизабет треплет сына. - Но что, если мы отправимся в дальнее путешествие? Что если мы захотим отыскать таинственный остров Нетинебудет, где вместе с Питером Пэном живут озорные мальчишки, которые решили не взрослеть.
- Да, да, давайте отправимся в плаванье! - кричит Джимбо.
- Может, я бы лучше повзрослел, - кисло говорит Джорджи. Он не очень любит океанскую качку.

Марк смеется, а Элизабет обнимает вцепившегося в поручни сына.
- Повзрослеть мы еще успеем, Джорджи. А пока давай радоваться солнцу и ветру, который разгоняют веселые феи. Помнишь, если в фей не верить, они умирают!

- Это правда! - громко говорит Мэттью, возвращая Элизабет на кормовую площадку яхты.
Она стоит напротив загорелого растрепанного мальчишки на доске, глядя в его веселые голубые глаза.
- Как же нам было хорошо тогда!

Мэттью радостно кивает.
- Настало время дальнего плавания!
- Джимбо и... Джорджи, - говорит Элизабет неуверенно.

Как будто только теперь она вспоминает второго, старшего сына.
- А Джорджи тоже отправится с нами? С Марком и Джимбо?


*Марк*

Если бы не электропривод, Марку никогда бы не закатить коляску на борт. Каждый камешек на тротуаре, каждая неровность причала точно цеплялись за колеса. Вдобавок, резкий ветер превращал холодный мелкий дождь в ледяные пощечины. У Марка затылок вспотел от нервного напряжения, пока добрался до лодки.

Хорошо еще Стив застрял в конторе, кричит по телефону. Видимо здорово его присыпало колючей моросью, так что носа теперь не кажет наружу.

Марк проталкивает коляску поглубже на кокпит. Потом опускается на колени и крепко пристегивает к хромированным поручням и каркасу штормового обвеса. Продевает ремни через колеса, затягивает и щелкает замками.

Темнота с океана придвигается ближе, волнение теперь чувствуется и в бухте. Дождь исчезает, но небо над головой вспухшее, как намокшая бумага, готовое прорваться новыми потоками воды.

- Вот мы и готовы, Элизабет, девочка моя, - шепчет Марк.

Время развернуть штормовой обвес. Вернее, вернуть на место - Марк частично снял акрилловые щиты, когда готовил яхту. Он отстегивает свернутый чехол и распахивает крышу. Вставляет перекладины каркаса в пазы, поднимает обвес, закрепляет замки.

Порывы ветра утихают, как всегда случается перед новой, мощной бурей.

Все готово, можно отправляться. Марк сходит на пирс и снимает швартовы. Возвращается на кокпит, поворачивает ключ зажигания. Двигатель включается немедленно, рокочет без кашля и всхлипов. Паруса расчехлены, но не подняты.

Яхта "Элизабет" мелко дрожа отталкивается от мостка, и движется полу-боком, аккуратно протискиваясь между мостков. Волнение добирается и до бухты, яхту мотает и борт кранцем налетает на причал.

- Эй, сэр, вы что задумали? - Стив несется из домика с якорем и веревкой наперевес. - Куда вы собрались в такую погоду?

Наконец-то, появился. Не все ж по телефону болтать.

Мачта вернулась в вертикальное положение и Марк сдает на метр назад.

- На прогулку, Стив. - кричит он, - Мы собрались на прогулку.
- Какие прогулки, сэр! Немедленно назад! Вы же слышали, ураган Мэттью, пятая категория! Швартуйте яхту!
- Конечно слышал, вся Флорида слышала о Мэттью, - отвечает Марк. Еще каких-то десять футов и «Элизабет» выскочит из расчески мостков. Можно будет развернуться к выходу из бухты. - Пятая категория, ветер - двести пятьдесят миль в час. Пройдет милях в пятидесяти от берега.

Стив уже в пяти шагах, ловко перескакивает на поперечные сходни с якорем-кошкой наперевес. Он всерьез намеревается задержать яхту.

Сейчас. В груди похолодело, а голову обдало жаром, как от шота виски. Из рюкзака на кресле рулевого Марк вынул полуавтоматический пистолет.

Стив замер как вкопанный на причале с якорем в руке. Ха! Вылитый морской пират из фильма.

- Это Глок-22, пятнадцать патронов в обойме, предохранителя нет. - Марк подруливает, выводя лодку в проход. - Я стреляю из него дважды в месяц, на стрельбище в Оукмэн бридж. Я не промахнусь.
- Сэр, вы же не станете?.. - недоверчиво говорит Стив.

Вместо ответа Марк поворачивается и стреляет в воду у самых мостков. Порыв ветра тут же уносит звук выстрела. Стив вздрагивает.

- Куда же вы поплывете, сэр? Это самоубийство! Ураган пятой категории! Ваш Хантер - скорлупка, вы даже из залива не... - он осекся, увидев на палубе инвалидную коляску и неподвижную фигуру в ней.

- Выйдем, не волнуйся. Нас ждет удивительное путешествие. В конце концов, что такое ветер? Как говорит Лиз, всего лишь увлекшиеся детишки, вокруг которых порхают феи.

- А это?.. - Стив указывает на женщину в инвалидном кресле с отброшенным капюшоном дождевика. Ветер лохматит светлые волосы, она безразлично смотрит перед собой, не реагируя на происходящее.

- Моя жена, Элизабет. - отвечает Марк на первый вопрос и сразу на второй, не заданный. - Болезнь Альцгеймера на последней стадии.

Сорока-футовая яхта медленно разворачивается к выходу из бухты. На парковке остается одинокий пикап F-150, как сгорбившийся робот-трансформер, покорно опустившийся на колени.


*Элизабет*

Один шаг, и Элизабет окажется на солнечно-золотом фишборде, рядом с беззаботным, загорелым капитаном. Она оглядывается на белоснежную яхту, штурвал и мокрую палубу.

- Столько счастливых воспоминаний, Мэттью! Но я все равно чувствую беспокойство. Словно упустила что-то важное.

Бездонное перламутровое небо над головой и лучезарная золотая пыльца. Такая легкость, что кажется еще шаг и она оторвется от палубы и полетит.

- Наверное грустишь, что Джорджи не поехал с вами в путешествие.

- Да, но не только. - Элизабет мотает головой. - Есть что-то еще, чего я не могу вспомнить.

Она массирует виски, смотрит на свои руки, взгляд ее падает на запястье. Розовое и узкое, как у ребенка.

Запястье тянет цепочку воспоминаний. Как кадры прокручиваемой кинопленки, встают перед ней ожившие изображения. Элизабет, просыпается, раз за разом, многократно, неизбежно, и видит собственное запястье, бессильно лежащее перед ней на поручне кресла. Чужое, неподъемное. Выцветшая, пористая кожа. И тумбочка перед окном. С единственной книжкой в одинаковом положении: «Питер Пэн». Раз за разом.

Это их с Марком дом. Только пустой, безжизненный.

Следующий кадр. Элизабет открывает глаза. Запястье на месте, но окно загораживает неизвестная женщина.
Наклоняется над ней. Смотрит мягко, снисходительно.

- Ну давай же, Элизабет. Еще ложечку. Умница!

Кинопленка бежит, и снова незнакомка. Она поднимает слабые руки Элизабет, вытягивает вперед, разводит в стороны. Элизабет сопротивляется, мотает чугунной головой.

- Ну, не упрямьтесь, Элизабет. Вот так. Вперед, в стороны и вверх. Очень полезные упражнения. Молодец.
- Как она сегодня, Кларисса? - мужской, низкий голос. Отдаленно похожий на Марка.
- Сегодня хорошо. Смотрим по сторонам, улыбаемся, пытаемся говорить. Немного капризничаем.
- А что она говорила?
- Джимбо, снова Джимбо, - голос Клариссы чуть садится.

Новый кадр. Неподвижная рука. Две высокие мужские фигуры. Такие большие и страшные, что шеи и головы теряются в недостижимой вышине потолка. Невозможно разглядеть. Она старается пошевелиться, моргает что есть сил.

- Привет, родная. - голос, напоминающий Марка.

Марк, защити меня! Она хочет поднять закостеневшую руку, но та словно прилипла к поручню кресла. Элизабет едва шевелит пальцами.

- Тебя она все еще узнает, отец. - голос другого, неизвестного мужчины. - Меня совсем не помнит, а прошлый раз даже закричала.

Незнакомец пытается взять ее за руку, но Элизабет в ужасе отдергивает пальцы.

- День так, день эдак, Джордж. - доносится сквозь сгущающуюся темноту.

Ветер, солнце и ультрамариновая вода. Элизабет приходит в себя на кормовой площадке молочного цвета парусной лодки. Легкими прикосновениями проносятся неуловимые феи, оставляя в воздухе золотистый след. Она закрывает ладонями лицо.

- Что, что это было со мной? Я была словно в тумане, не могла пошевелиться! Я забыла Джорджи!
- Ты болела, Лиз. - отвечает Мэттью, - Очень долго болела. Но теперь все позади.


*Марк*

С океана неумолимо наползает кряжистая, изрытая масса живых облаков. Словно вывернутое наизнанку шоссе свеже-залитого асфальта — битум кипит, клубится высоко в небе. Порывы ветра треплют тяжелые пальмовые кроны на берегу.
Марк держит по ветру полу-раскрытый носовой парус-стаксель. В такую погоду про грот можно забыть, одного стакселя хватает, чтобы яхту несло по волнам. Марк в штормовой куртке, ремешки подтянуты, только капюшон за спиной.

Халлифакс-ривер волнуется, барашки волн взрываются брызгами. Виллы по берегам стоят нахохлившиеся, темные; лужайки опустошены, окна заколочены. Оттененный, завуалированный солнечный свет рассыпается жутковатым фиолетовым-сиреневым, придавая причудливые очертания берегам, домам и деревьям. Ветер впрочем средней силы.

- Я думаю Стив преувеличивает силу этого Мэттью, - говорит Марк вслух, - Работа у него такая - предостерегать. Смотри, как вокруг спокойно.

Элизабет сидит в инвалидном кресле и смотрит перед собой отсутствующим взглядом. Кренится вместе с поворотами яхты. Щурится, когда брызги попадают в глаза. Ветер треплет длинные светлые волосы с проседями над откинутым капюшоном. А Марк-то старался, расчесывал пряди жены перед выходом.

Его взгляд то и дело возвращается к ее лицу. Марк надеется заметить хоть что-нибудь - реакцию, эмоцию. Элизабет так любила ветра, штормы, ураганы. Вдвоем они выбирались на далекие, безлюдные мысы и пляжи, и наблюдали, как многоярусные флоридские облака набухают, протягивают щупальца между океаном и небом. Элизабет замирала в такие моменты под дождем с распахнутыми, блестящими глазами. Ветер развевал ее волосы и платье. Как это было давно.

Резкие порывы сменяются паузами. Парус то обвисает, то вновь ловит тягу и тащит лодку вперед. На миг, в прогалину среди нагромождений облаков на востоке, выглядывает солнце и стреляет озорным глазком, заиграв в волосах Элизабет.

- Ты сегодня очень красивая, Лиз. - Марк тянется от штурвала и треплет ее по плечу.
- Джимбо, - едва слышно говорит она, вдыхая морской бриз.
- Скоро будем с Джимбо.

Резкие порывы сменяются паузами. Парус то обвисает, то вновь ловит тягу. Выход в океан через Халлифакс-ривер в ветреную погоду обманчив. Но Марк проходил его не раз и ведет яхту уверенно. Парусная лодка, словно заждавшийся хозяина пес, послушно реагирует на малейшие команды и движения штурвала: режет носом волну и ловит неспокойный ветер. Двигатель рокочет ровно, без перебоев.

Марк ласково гладит лодку по белому борту. Одномачтовый шлюп, парусная яхта  — их с Элизабет давняя мечта. Они вдвоем на борту, брызги и ветер в лицо.

Больше года прошло, а последний разговор с Джорджем так и сидит в голове занозой.

Сын прилетел тогда к отцу из Филадельфии один, без жены. Видимо долго готовился к разговору, отпустил Клариссу, наемную сиделку, поставил на стол стаканы и бутылку бурбона.

- Отец, прости, но я не могу так больше. - говорил Джордж. - Не могу приезжать сюда, в наш старый дом и видеть маму такой. Живой мумией, которая меня не помнит и кричит от страха, когда я говорю с ней.

Он нервно прохаживался по кухне взад и вперед.

- Ты сам превратился в отшельника. Заживо хоронишь себя, курсируешь по одному маршруту  в своем музее восковых воспоминаний от дома до гавани с лодкой. Мама ведь тебя тоже не узнает? Я говорил с Клариссой, у нее в голове остался только Джимбо.

Останавливался, заламывал руки напротив Марка.

- Это Альцгеймер, папа! Все эти массажи, упражнения, лекарства... Прости меня, я говорю резкие, неприятные вещи. Но ей не будет лучше. Жестокий прагматичный вопрос только один: «Когда?»

Марк кажется отвечал, а может быть молчал. Слова, как-будто правильные, оставляли скверный осадок, веяло от них кощунством или предательством. Элизабет, их общий дом и лодка — это то, чем он жил и о чем всегда мечтал.

- Прошу тебя не рассказывай мне про мечты. Я знаю наизусть все ваши истории, про то как вы встретились и как представляли себя Эдуардом и Элен Гленарван на палубе жульверновского «Дункана». Отдаю должное, вы были самой подходящей и романтичной парочкой во всем свете. Но ключевое слово здесь — были.

Марк едва притронулся к стакану, а Джордж пару раз доливал себе.

- Ты ведь можешь еще пожить, папа. Для себя, для меня, для твоего внука. Но надо отпустить. Лодку, этот дом и маму. Ма-му! Ты знаешь, не хуже меня, что одна из причин ее болезни — нервный срыв из-за Джимбо. Пятнадцать лет прошло, а она его так и не отпустила. Смотрела на меня, а видела его. До сих пор видит.

Много справедливого было в словах сына.

- Разве ты не замечаешь, что с тобой происходит то же самое? Ты замыкаешься в себе, из тебя не вытянуть ни слова. Приятелей своих, яхт-клуб, старую работу - забыл. Боюсь, что приеду однажды, а ты меня не узнаешь. Прости, папа, что говорю все это. Но надо отпустить маму.

В глазах Джорджа блестели слезы.

- Я писал тебе про специальные санатории. Там маме обеспечат полный уход. Туда можно приезжать хоть каждый день.

Долгий был разговор и бесполезный. Какими бы разумными ни были аргументы Джорджа, да ведь он не знал Элизабет так, как Марк. Ее горящих глаз, ее желаний. Произнесенных ими клятв. Как ветер обнимал их на берегу, и вправду казалось, что феи из детской сказки сейчас понесут их на сказочный остров.

- Папа, - сказал Джордж, - я больше сюда не приеду. Сиделка, страховка — все на мне, но я хочу запомнить ее другой. С живыми глазами, доброй, заботливой  мамой, которая раз двести прочитала нам «Питера Пэна». С тобой я готов встречаться, где и когда скажешь. Только не здесь. Прости.

Напряженный получился вечер, неровный, с затяжными промежутками тишины. Примерно в это же время Элизабет выставили диагноз: тяжелая деменция, финальная стадия болезни; и Марк принял решение о том, что делать дальше.

Капюшоны затянуты, Марк пристегнут к палубе подвижным тросом. Парус-стаксель уменьшен до минимума.

Заканчивается затяжной пролив с едва различимыми гранитными косами и океан распахивается настежь. Черная стена воды и облаков. Волны, тучи, какофония звуков.

Минуты. Сорокафутовая белоснежная яхта кренясь уходит прочь от берега, прорезая волну за волной. Палубные лампы — песчинка в черноте ночи и шторма. Берега давно не видно, изредка мелькает блуждающий свет. А может, только мерещится. Глаза Элизабет сверкают в глубине капюшона, в отблесках яхтенного фонаря.

Ветер набирает обороты. Яхта кренится сильнее, угол уже под сорок пять градусов, но Марк помнит, что дрейфовать под рангоутом — последнее дело в шторм. Он направляет парусник туда, где на навигаторе выставлена воображаемая точка эпицентра урагана Мэттью. На всякий случай, все готово, чтобы снять штормовой стаксель и закрепить руль.

Часы. Берег и направление, небо и земля, все мешается в клубах воды. Ветер хрипит утробным воем. Нос зарывается в волны, но брызги тут же исчезают в общем хаосе. Марка бросает из стороны в сторону, хорошо еще он накрепко пристегнул Элизабет к креслу. Где они теперь, в бездне неведомого путешествия? Одинокая звездочка в вакууме космоса. Мотылек в необъятной хрипящей ночи.

Марк выхватывает взглядом буруны, огромные провалы и валы, выпрыгивающие из визжащих дождевых клубов. Грохочет так, что кажется он уже оглох, звуков нет и все раскаты он не слышит, а только видит. Ветер срывает часть штормового обвеса.

- Принимай нас, озорник Мэттью! Твои феи сегодня разыгрались не на шутку! - он орет с вызовом, вскидывая голову вверх. Звука своего голоса он не слышит.

Перебирается к Элизабет, цепляясь за что придется. Ее блестящие глаза широко раскрыты, а губы непрерывно шепчут. На лице то ли ужас, то ли восторг. Марк прижимается к ней.

- Наше неведомое путешествие на остров Нетинебудет, Лиз. Там ждет наш Джимбо.

Встает в полный рост. Срывает капюшон с кепкой, смеется и плачет одновременно. Горизонтальные брызги бьют наотмашь. Океан под яхтой проваливается в бездну, из стены дождя выкатывается исполинский водяной вал.


*Элизабет*

Элизабет, опираясь на руку Мэттью, ступает на доску для серфинга. Серф покачивается на волнах, но вовсе не ощущается неустойчивым. На золотисто-оранжевой поверхности игривый, изумрудно-рубиновый попугай расправляет крылья.

С палубы фишборд казался довольно компактным, однако вдвоем на нем не тесно. Мэттью отпускает кормовые реллинги парусника и отталкивается от борта.

- Мне страшно, Мэттью. - Элизабет дрожит. - Я все позабыла. Джорджи, свой дом. Почти забыла Марка.

Прозрачный, бездонный океан колышется под ней. На плечах и волосах сверкающая солнечная пыльца от стремительно проскакивающих бабочек-фей.

- Не все нужно помнить, Лиз. Слишком тяжело. Дурное, горькое лучше отпускать и забывать. В моем мире, на прекрасном острове Нетинебудет, нет места грусти.

Парусная яхта «Элизабет» медленно дрейфует прочь.

- Ты живешь в изумительном мире, - Элизабет поднимает лицо к лазурной небесной синеве и солнцу. - Как бы я тоже хотела ощущать только легкость и радость.

Солнце светит ярким, слепящим софитом, и Элизабет вспоминает.

Коридор с монотонными дверями и потолочными лампами. Они с Марком сидят на диванчике приемного покоя операционной. Тянутся часы тягостного ожидания. Двери и лампы давят, сжимают пространство. Периодически то она, то Марк не выдерживают и отправляются на прогулку по длинному больничному коридору, взад и вперед.

Цок-цок-цок — слышится звонкое постукивание каблуков.

- Джимбо, что с моим Джимбо? - пронзительный крик.

Двери распахиваются. Две фигуры. Мужчина и женщина в бирюзовых халатах врачей. По выражению лиц можно попытаться догадаться, что они собираются сообщить. Нет, не хочется верить в плохое.
Приближаются. Каблуки-копытца женщины-врача отстукивают пугающе-четкий обратный отсчет. Три, два, один.

Аккуратно-выверенные, убийственные слова.
-...врачи зафиксировали остановку сердца...
Организм Джимбо чересчур ослаб после месяцев изнурительной терапии. Маленькое сердце не выдержало затяжной операции по удалению опухоли.

Сочувствующий взгляд за очками. Извинения. Паузы. Глаза ничего не видят из-за слез.

- Нет, только не Джимбо!.. - снова отвратительный крик.

Оказывается, это она кричит и падает с кушетки на холодный пол; коридор тисками схлопывается над ее головой.
К ней бросаются Марк, врачи. Но она не хочет, не может открыть глаз, поднять голову и увидеть глашатаев чудовищной новости. Ее обступают страшные фигуры провалившиеся в высоту больничного потолка.

Дальнейшее пролетает короткими вспышками.

Бумажные разбирательства со страховой и онкологическим госпиталем. Кабинеты, длинные столы, подписи. Одинаковые сочувствующие лица, которые теперь пугают Элизабет, прожигают ее насквозь. Она не поднимает глаз и прячется за Марка.

Тумбочка в палате Джимбо. Раскрытая книжка "Питэр и Вэнди", ту что Элизабет любила с самого детства и которую часто читала перед сном Джимбо. Она и в больнице читала ему до последнего дня. На картинке веселый, расставивший ноги Питэр Пэн над которым озорная проказница Динь-Динь рассыпает золотую пыль.

Навсегда опустевший для нее дом. Тихий понурый Джорджи, которому она никогда не вернет долга полноценной материнской любви.

- Джимбо не мог умереть, Марк! - она рыдает на плече мужа, - Десятилетние дети не должны умирать! Рак, опухоль мозга, это ведь какие-то страшные вещи придуманные взрослыми. Я пытаюсь представить себе, что он просто не захотел больше расти, становиться взрослым. Просто ушел, вместе с Питером Пэном, на прекрасный остров Нетинебудет к другим таким же беззаботным, нестареющим мальчишкам.

- Так и есть, родная. Так и есть.

- Так и есть, Лиз! - Мэттью трясет ее за плечи.

Он смотрит в не по-мальчишески серьезные, серые глаза; щеки Элизабет мокрые от слез. Груз тяжелой, полной забот жизни лег на ее плечи. Она вспомнила все: людей, дом, жизнь, поделенную на до и после.

- Я потеряла его, потеряла моего Джимбо!

Стремительные феи продолжают чертить окружность вокруг парусника и серфинговой доски. Ворохи брызг образуют стену облаков.

- Нет, нет, Лиз! - кричит Мэттью. - Джимбо ждет тебя на волшебном острове Нетинебудет, где живут только дети. Там летают проворные феи, и роняют на землю блестящую, теплую пудру.

- Мэттью, поверь, больше всего на свете я хочу, чтобы ты был прав. Но ведь это сказки, всего лишь красивые детские истории.

Яхта «Элизабет» замедляется, словно наткнувшись на мягкую на стену, и замирает в пяти шагах от яркого серфа.

Вместо ответа Мэттью неожиданно и заразительно смеется.

- Да ты ведь уже в сказке, глупенькая Лиз. До Нетинебудет- острова счастливых невзрослеющих детей - остался один маленький шаг.
- Маленький шаг? - повторила она неуверенно. - Но разве взрослые могут попасть туда?
- Взрослые — не могут. Поэтому нужно избавиться от «взрослого». От горя, тоски и сожалений. Забыть! Всего-то делов. И тогда — добро пожаловать!
- Забыть? Но как? Ведь я едва вспомнила свою жизнь.

- В этом и состоит твой главный выбор, Лиз, твое удивительное путешествие. Повернуть назад или пойти вперед. Позади, - он указал на дрейфующую рядом лодку, - протоптанная тропинка прошлого: твои воспоминания, поражения и победы. Каждый раз, проходя по этой дорожке, ты прочитываешь свою жизнь заново, проваливаясь и увязая в ней все глубже. Ты хорошо знаешь эту тропинку, ты ведь так долго ходила по ней. Вторая дорожка — вперед, со мной: отпустить «взрослое» прошлое, помнить только, как ты была по-детски счастлива.

У Элизабет кружится голова. Как притягательно говорит Мэттью, как хочется последовать его восхитительному совету. Тропический остров Нетинебудет, на котором ждут ее Марк и Джимбо.

Парусник покачивается рядом, будто ожидая ее решения.
- Но ведь я совсем немолодая...
- Да что ты говоришь, Лиз! Посмотри на себя! - хохочет Мэттью.

Элизабет обращает внимание, что она нисколько не старше Мэттью. Худенькие ноги и руки, голубое летнее платьишко с бретельками. Она смотрит на отражение в воде и видит глазастую девчушку с  шелковистыми пшеничными волосами. Вылитая девочка Венди из книжки про Питера Пэна.

- А Марк?
- Каждый сделал свой выбор, Лиз, - убедительно говорит Мэттью. - И Джорджи, и Марк.

Яхту «Элизабет» сносит от  Мэттью и Элизабет все дальше. Игривое солнце, буйный ветер и бездонный океан. Это - ее выбор! 

- Ах, как здорово, Мэттью! Конечно, вперед! - восклицает она, чувствуя как возвращается легкость и радость, - Ведь Марк с Джимбо уже там, правда?
- Да, Лиз, там. Ждут тебя.

Нос парусника «Элизабет» касается несущихся по кругу облаков, поднимая сноп брызг. Водяной взрыв проглатывает носовые релинги, якоря и трос-форштаг.  Белоснежный борт поворачивается, кренясь, и проваливается в шторм. Вместе с лодкой уходят остатки горечи. Остаются только озорные глаза Мэттью у самого ее лица.

Элизабет звонко, колокольчиком смеется, поднимает руки к изумительному аквамариновому небу. Теперь она видит бесподобно-прекрасных маленьких фей. несущихся по краю шторма. Они быстро-быстро размахивают прозрачными крылышками и улыбаются ей. Ветер замедляется, и сквозь прогалины облаков, над лазоревой водой, становится виден прекрасный зеленый остров с белыми песчаными берегами и пышными зелеными холмами.

Роман Фомин, Март 2024