На качелях судьбы продолжение 13-16

                ***
А Федоре всё же удалось выхлопотать подводу. Она говорила председателю, что дочь её эвакуируется из Москвы, а таким людям положена помощь. Вспомнила она и Степана – большого начальника, и Егора – защитника Родины. На следующий день рано-рано утром она отправилась с возницей встречать Наталью.  Вроде и радовалась она встрече с дочерью и внуками, но внутри её грызла неприятная мысль: почему Наталья едет домой? Ведь Константин должен был забрать семью в Саратов!

Возница погонял лошадей, дорога бежала под гору, и всё же встречающие немного опоздали. Когда Федора подъехала к вокзалу, на площади перед ним на узлах сидела её дочь с двумя закутанными по самые глаза детьми. Федора расцеловала Наталью, внуков и уже хотела приступить с расспросами, но Наталья упредила её.
- Потом, мама, дома всё расскажу, - сказала она.
По дороге домой она рассказывала, как живёт Москва, как немца прогнали от города, как многие заводы и люди уехали в эвакуацию.
Обратно было ехать труднее. Сани были больше нагружены, дорога теперь шла в гору. Иногда, когда лошади было особенно тяжело тащить сани, Федора с Натальей сходили с саней и шли, греясь, пешком.

Дома их уже ждали. В печке томились щи из свинины, была готова пшённая каша. Не часто московские гости приезжают! На столе стояло кислое молоко, которое раньше так любила Наталья. Когда сани подъехали к дому, Груня выбежала встречать гостей и помогать им заносить в избу узлы. Наталья скинула с себя модное пальто с воротником, развязала шали на ребятишках, сняла с них одёжку. Женя и Валя с интересом смотрели на своих деревенских двоюродных братьев. Коля, хоть и маленький, но заметил, что гости одеты красивее, чем они с Сашкой. Гостей усадили за стол и накормили «до отвала», по словам Натальи. Потом дети, немного стесняясь друг друга, ушли в горницу, где москвичи стали показывать деревенским свои игрушки. В деревне таких, конечно, не было ни у кого.
А Федора приступила к «допросу».

- А мы, тебя и не ждали, Наташа, - начала она. – Думали, ты в Саратов поедешь.
Наталья вдруг залилась слезами. Груня кинулась к ней, стараясь успокоить золовку.
- Эх, мама, мама! Не думала я, что так жизнь сложится у меня, - начала говорить Наталья.
- Да, кто же думал, что она у нас так сложится? Война всё смешала. Столько горя. Море морское! – подхватила Груня.
Наталья недовольно покосилась на Груню, всем своим видом показывая, что её слова тут никому не нужны.
- До войны мы жили хорошо, - снова начала говорить Наталья, повернувшись спиной к Груне. – Дети народились. Муж. Квартира. Да, маманя, ты ведь всё видела, когда у нас была. Муж у меня видный. Не стыдно с ним под ручку по улице пройтись или в парке погулять. И меня не обижал. Работал только много. Поздно домой приходил. А я и молчала: добытчик!
Наталья перевела дух, подошла к ведру, зачерпнула водички: пить хотелось после сытного обеда.
- Началась война. «Шарик» наш решили эвакуировать в Саратов. Специалисты бронь получили и тоже туда поехали. И Костя поехал. Он сказал….
У Натальи по щекам покатились крупные слёзы.
- Он сказал, нас вызовет, как устроится… Вот уехал Костя, а мы стали ждать вызова. А он не зовёт и не зовёт нас! Я ребятишек на Шуру оставила и туда. А он… А он… Семью себе новую завёл Костя – то! Такую фифу себе нашёл! Мне говорит, что любовь у него, а нас, говорит, ничто не связывает…
- Ах, паразит какой! – вскинулась Федора. – Не связывает! Двое детей у вас, и ничто не связывает! Ах, кобелина он этакий! Жена красавица, модная, приглядная, а он…
- А он на развод подал и велел жилплощадь освободить, - Наталья заревела в голос. – Я, было, кинулась его мадаме волосы драть, а он говорит, что этим я доказываю свою глупую сущность и деревенскую природу. Что же мне делать, мама?
- Что делать? Что делать? Поживи пока дома. Пока война. Вместе-то легче. А потом видно будет, - ответила ей Федора.
- Это мне что же? В колхоз что ли идти? – откровенно возмутилась Наталья.
- Как хочешь. Неволить не буду. Хочешь за всеми детьми смотри и по дому хлопочи. Хочешь в бригаду пойди. Груня ходит, и я хожу. Без дела сейчас даже калеки не сидят! Время такое! – ответила мать.
                ***
Наталья в колхоз не пошла, мотивируя тем, что ей предстояло смотреть за четырьмя детьми, трое из которых – мальчишки, так и норовившие убежать из дома. А лето подойдёт? К пруду побегут, тогда жди беды. Она готовила обеды, убиралась дома, даже кур кормила и яйца собирала. Но корова, поросята её не интересовали. Нет, молоко и мясо, конечно, интересовали, а вот от навоза она отвыкла, городской стала. Вечером Наталья непременно шла «по гостям», чаще всего к Ленке Утихиной: новости узнать, так лясы поточить, косточки поперемывать односельчанам.
Интересно то, что кости часто перемывали…Груне. Наталья возмущалась, что та совсем за детьми не глядит, в рубашонках старых они у неё бегают… А ещё Наталья винила золовку за то, что та, якобы, обделяет её детей молоком.
На самом деле всё было наоборот. «Московские» кормились лучше. Им доставалась и сметанка, и яичко, а «свои» обходились снятым молочком. Груня всё это видела и терпела. Но всему однажды приходит конец. Увидев, как Наталья хозяйской рукой наливает Жене и Вале парное молоко, она подошла к столу, взяла в руки крынку и тоже налила в кружки парного молока.

- Коля, Шура, идите молочка тёпленького попить. Я вам и хлебушка отрежу, - позвала Груня своих детей, видя, как нахмурилась Федора. – Что, мама, не так?
- Ты на кой молоко транжиришь? Пусть отстоится, потом сметанку снимем, - пока ещё спокойно говорила пожилая женщина, хотя в груди её всё ходуном ходило от самоуправства снохи.
- Не увидят мои сыновья сметаны! Пусть хоть молока парного попробуют. Смотри, мама, Шурка какой синий. Да ещё чирьи его замучили. Ничего полезного не видит.
- Мам, его на улице гнилым зовут, - встрял в разговор старших Колька и тут же получил от бабушки тряпкой по спине.
- Вот скоро весна, тогда и полезное пойдёт: сурепка, щавель, лук дикий, - ответила Федора.
- Эта трава не только для моих детей вырастет, но и для москвичей! – смело ответила Груня.
- У них животы к такой еде не приспособлены! – возмутилась Наталья.
- Привыкнут! – отрезала Груня. – А завтра будете яйца печь, и на моих мальчишек пеките!
- Вон чего раскомандовалась она у вас, маманя! – Наталья была крайне рассержена словами Груни.
- А если так, маманя, не будет, то пропишу Егору и скажу, что его сыновей забижаете, - последний аргумент Груни был явно удачным, потому что женщины замолчали и поспешили удалиться кто куда.
А Колька с Шуркой на следующий день получили по печёному яичку…

                ***
Вскоре на имя Федоры пришло письмо от Егора, но написанное чужой рукой. Давно от него писем не было, и вот радость – весточка. Из этого письма семья узнала, что под Ржевом Егор был тяжело ранен, у него перебило правую руку. Из полевого госпиталя в теплушке, в которой до войны перевозили скот, Егор и другие раненые бойцы был отправлен в госпиталь под Свердловск. После выздоровления его должны комиссовать, и тогда он приедет домой.

Груня слушала Наталью, которая читала письмо, и в её голове молоточком стучала мысль о том, что муж жив, что приедет домой, а что без руки… Что ж, придётся Егору управляться с одной рукой, а уж она, Груня, ему завсегда поможет.
В госпитале Егор находился долго, более четырёх месяцев. Но вот настал день, когда его выписали. И хотя на западе страны ещё вовсю шли бои, он теперь должен был ехать домой. Егор расстроился, обнаружив, что одного ордена Красной Звезды у него в тумбочке нет. Пропал и документ на эту награду. Ну, что поделаешь?
- Вы, рядовой Широков, ой, как пригодитесь у себя в деревне. Замаялись там бабы одни. В посевную баба «и лошадь и бык, и баба, и мужик». Так что поезжай домой, солдат! – сказал Егору на прощание лечащий врач.

И вот  Егор уже в Мордовии. Станция Ковылкино встретила его буйным цветением сирени. «Дома!» - радостно выдохнул Егор. Провел рукой по ордену Красной Звезды, по медалям, поправил ремень, забросил за спину вещмешок с нехитрыми пожитками и отправился искать подводу, которая бы могла подбросить его до дома. Егору повезло! В родной район выезжала машина с семенами для сева. Водитель с радостью взял попутчика и всю дорогу донимал его расспросами. Но Егору не хотелось говорить. Жадно глядел он на мелькавшие мимо деревушки. Больно было ему смотреть на дома, с крыш которых полностью почти сняли солому: скотину надо чем-то кормить! Думал Егор: «А как там дома? Как живут? Как встретят? Как там его сад?»
За разговорами, за думами быстро доехали до районного центра. А от него до деревни, где жила семья Егора, рукой подать. А ноги словно свинцом налились, и полупустой мешок за плечами стал тяжёлый-претяжёлый. «Вот я и дома. Тихо. Спокойно. Никто не стреляет. Не надо бежать в атаку и бояться, что шлёпнет тебя шальная пуля-дура. А как жить тут? Без руки. Без правой. Как себя обслуживать? Как хозяйство вести? Всё опять на бабах будет? Вся тяжёлая работа… А в колхозе кто меня такого ждёт? Ни косить, ни сеять, ни с техникой управляться…»  - мысли одна тяжелее другой лезли в голову солдата и не давали в полную силу пробиться радости от того, что живой, что вернулся домой.

Егор вздохнул, поправил пилотку на голове и зашагал к дому. Дорога была грязной, ноги скользили, но всё ближе и ближе становился родной дом. Вот он уже видит, что около дома бегает ватага ребятишек. «Наверное, и мои сыновья там», - подумал Егор и прибавил шагу. А потом не выдержал и крикнул:
- Колька! Шурка! Это я, папанька ваш! Вернулся я!

Гурьба ребятишек вмиг замерла, а потом будто подпрыгнула на месте, и вся бросилась к солдату. Впереди всех бежал Колька. Он первый повис у отца на шее. А потом подтолкнул к отцу вмиг засмущавшегося Шурку. И вот Егор неумело подхватил младшего сынишку левой рукой и направился к дому, где уже начался настоящий переполох, потому что кое-кто из ребятни, узнав, что это не их папка с фронта пришёл, бросился в избу к Широковым и принёс добрую весть. Из избы вылетела Груня и бросилась мужу на шею, плача от радости. А потом мать и Наталья стали обнимать и целовать долгожданного солдата.

Ганя тоже плакала, глядя на своих соседей. Она, конечно, была рада за подружку, но больше она оплакивала свою вдовью судьбу, сиротскую долю своих детей.

                ***
Два дня Егор отсыпался, отъедался. В саду погулял, почки потрогал, решил, что на «Папировке» цвет будет, и это радовало: первые свои яблочки. Потом Егор засобирался в контору, так как дума спать не давала: как теперь жить? Нужен ли он колхозу?  Председатель его принял очень хорошо: обнял, пожал теперь уже единственную руку Егора, посетовал на то, что его самого на фронт не пустили, какие-то болячки нашли.

- Но, Егор, у нас тут свой фронт. Тяжко без вас, мужиков, ой, как тяжко! – говорил Семён Никифорович.
- Да, вот я пришёл, а толку-то, - и Егор взмахнул культёй, как сломанным крылышком. – Ни пахать, ни сеять, ни косить…
- Ты ведь, Егор, грамотный, семилетку кончил…
- Ну!
- Вот тебе и ну! Нам счетовод позарез нужен. Поставили мы тут одну бабёнку, а она каждый день в слёзы: «Уволь меня с этой работы! На ферму пойду. Дневать и ночевать там буду, а не могу я с этими цифрами совладать! Плывут перед глазами, всё перепутала!»

Председатель закурил «козью ножку», предложил и Егору. Тот отказался, хотя и покуривал. Не хотел показать, как неумело сворачивает он цигарку левой рукой.
- Давай, Егор, принимай дела у Клавдии, осчастливь девку, и я тебе спасибо скажу, - председатель был настроен решительно.
На том и порешили. Словно камень свалился с души у Егора. Он вновь почувствовал себя нужным человеком. Проходя по улице, встретил свою довоенную зазнобу.
- Здрасьте вам, Егор Иваныч! Какой вы важный стали! И не признаёте нас теперича! – Дашка, помахивая косынкой, обошла Егора.
- Здравствуй, Дашка! Вот приехал. С обрубком, - Егор кивнул головой вправо.
- И-и-и! Это для мужика не самая главная вещь, - и расхохоталась. – Заходи вечерком! Или тебя Грунька к подолу привязала?

И Дашка пошла своей дорогой, бесстыже покачивая бёдрами. «Вот ведь холера! А пропадает добро!» - пробормотал Егор, решив как-нибудь заскочить к бабёнке на огонёк.

Дома все были рады за Егора. Начались трудовые будни, один день был похож на другой. Как-то Егор зашёл вечерком к Дашке и засиделся. Домой явился поздно, зашёл крадучись. Разделся и нырнул под одеяло. Груня прикинулась спящей. «Куда ей до Дашки», - подумал Егор и счастливо улыбнулся. В гостях у Дашки отсутствие у него правой руки делу не помешало…

А для Груни вновь начались горькие денёчки. Только Егор стал ещё бесстыжее и наглее. На замечания жены, реагировал резко:
- Мы фашисту под хвост перца насыпали, а вас, баб мокрохвостых, будем слушать? Что хочу, то и делаю!
Федора поддерживала сына и корила сноху.
- Чего тебе ещё надо? Мужик живой пришёл – радуйся! – приговаривала она.
А Груне было тошно. Коля видел, что матери плохо, подходил к ней, спрашивал, чем помочь. И однажды, когда Егора опять не было дома, Груня решилась.
- Сынок! Не знаю, как и просить тебя…
- Мам, я всё сделаю, ты только скажи! – мальчик был настроен решительно.
- Коленька, ты знаешь, где Дашка Фунтикова живёт?
- Знаю…
- Ей окошко побить надо. Она нашего папаньку завлекает. От семьи рвёт, - Груне стыдно было об этом говорить ещё маленькому сыну, стыдно просить бить окно.
- Мам, я разобью! Ты не бойся! Я быстрый! Как дам в окно и убегу! – сердечко мальчика билось, как у птички. – У меня и камни есть. Два. Большие! Как дам! Только стёклышки полетят!

И Груня ничего не успела сказать, как он уже убежал в темноту. Минут через двадцать он стрелой прилетел домой и шмыгнул на постель.
- Ты чего бегаешь? – спросила, проснувшись, баба Федора.
- Живот крутит! – ответил хитрый мальчишка.
- Напоролся зелени, вот и крутит! – бабушка покряхтела и улеглась на другой бок.
Через некоторое время в избу зашёл и Егор. Груня, раздевшись, сидела на кровати.
- Где Колька? – громко спросил ее Егор.
- Тише ты! Ребятишек разбудишь! – шикнула на него жена.
- А Колька?
- А что Колька! Набегался, спит без задних ног. А он тебе зачем? – поинтересовалась Груня.
- Да так, - Егору нечего было сказать жене.
На следующий день только и разговору было, как о двух разбитых окнах в Дашкиной избе.
- И чегой-то у тебя, Дашка, окна-то треснули? – смеялась белозубая Тамарка.
- Ага, треснули, и камни в дом залетели, голубков напужав! – хохотала Настя Котова.
- Да, пошли вы все к чёрту! – сердилась Дашка.

А Груня думала: «Вот какой Колька ловкий! Было у него два камня, не побоялся – оба кинул, два окна разбил. Так и надо хабалке этой бесстыжей!»
Егор немного притих, а сам всё присматривался к старшему сыну, словно ожидая, что тот чем-нибудь выдаст себя. Но мальчишка вёл себя, как всегда: бегал с мальчишками на улице, ловил карасиков в пруду, ходил встречать корову да загонял овец. А ещё присматривал за Шуркой и московскими родственниками.

Наталья откровенно заскучала. Вскоре она получила письмо от Александры, та звала сестру в Москву. Шура говорила, что Наталья может найти себе работу, её полно. Детей определит, куда надо. Женьке пора в школу, а Валя в детсад пойдёт. Шура писала, что сейчас многие мужчины возвращаются домой по ранению: самое время себе мужа подыскать. Наталья загорелась этой идеей. Федора предложила ей оставить детей пока в деревне, но Наталья не согласилась. Она хотела, чтоб дети у неё выросли городскими. Вскоре она уехала и забрала с собой детей. В избе Широковых сразу стало как-то тихо и скучно.

И в деревню возвращались раненые мужчины. Пришёл и сосед Горка Утихин. Важный, с медалями.
- Егор, - говорила мужу Груня, - и чего он важничает? У тебя орден, а у него нету! Тоже мне! Герой вверх дырой!
Она недавно призналась мужу, что ждёт ребёнка. Она надеялась, что это будет девочка, что бы муж не говорил. А он ничего и не говорил: будет, так будет! Ему что ль носить, ему что ль рожать?

Дети – всегда радость. А теперь, когда война шла к концу, детям были особенно рады. И так деревни опустели: война собрала свой урожай.

В положенное время, в конце первого весеннего месяца, у Груни родилась девочка, маленькая, слабенькая, рыженькая. Груня была рада. И Федора была довольна. Хоть и говорят про её сына, что он гулёна ещё тот, а у него вот! Законная жена от бремени разрешилась!