ВРАГ МОЙ

К встрече выпускников бывшие соученики, сокурсники, сослуживцы, одноклассники относятся по-разному: пассионарии по жизни – стремятся организовать сбор коллектива по любому значимому и не очень поводу; они обзванивают однокашников, назначают дату и время встречи, заранее снимают ресторан, приглашают профессорско-преподавательский состав, собирают деньги, наконец, а иногда авансом вносят за всех и свои кровные. Те, кто за прошедший временной отрезок от выпуска до назначенного времени сбора, вышел, как говориться, в люди – идут с удовольствием, но вид при этом делая снисходительно-пренебрежительный: они не стесняются показать себя, им есть, что рассказать и чему поучить других. Похвастаться всегда приятно, а похвастаться перед неудачниками – приятно вдвойне. Эти состоявшиеся люди зачастую выступают и спонсорами всего мероприятия, за что честь им и хвала от посмеивающихся над этой филантропией друзьями детства, которым в жизни повезло меньше. Эта последняя категория приходит на подобные вечера с большой неохотой и только после того, как узнает, что за них в ресторане плата уже внесена. Это, конечно, циничное наблюдение, но извиняет автора то, что оно правдивое, а, как известно – лик истины может быть некрасив, только ложь всегда прекрасна.
Нет, нет, есть и такие, кто искренне хочет увидеться с товарищами, вспомнить былое, посмеяться над диковатыми шутками юности, возможно, извиниться за них перед кем-нибудь. Такие люди, как правило, не лезут в организаторы, но всегда готовы их поддержать: состоявшиеся и обеспеченные – деньгами и возможностями наработанных связей; те, у которых возможности поскромнее, – личным присутствием (средства для этого они найдут любыми путями) и активным участием в подготовке праздника, которое может выражаться в украшении помещения для банкета, выпуске какой-нибудь стенгазеты, поиске растворившихся во времени и на просторах нашей великой Родины и сопредельных государств «потеряшек» из бывших одногрупников, написании книг про годы совместной учебы, наконец. Правда, финансировать такие издания будет первая категория – те самые состоявшиеся и обеспеченные. Что ж, такое распределения труда и ответственности, вполне справедливо.
Сбор выпускников военных училищ мало чем отличается от сборов учеников гражданских ВУЗов – тот же кабак, выпивка, взрывы смеха, обвитые руками плечи старых друзей, споры до хрипоты, перекуры на свежем воздухе, танцы (не смотря на то, что сослуживцы представлены в абсолюте только мужчинами, но приходят-то многие с женами). Бывают и инциденты вспыхивают, но горячие головы быстро утихомириваются товарищами по застолью, а чаще – сами идут на мировую; и вот уже снова обнимаются, целуются и пьют на брудершафт. В общем, везде одно и то же. Разве что, разговоры «вояк» имеют ярко выраженную специфическую направленность – как ни крути, а служба накладывает свой неизгладимый отпечаток. Вот и наше 20-летие выпуска не стало исключением из сделанных выше наблюдений.
– Слышали – Вовку-то Валегарда недавно убили в Донбассе, – Саня Смирнов был, несомненно, самым информированным на нашем курсе человеком.
Уволившись почти сразу после выпуска, он устроился работать в какую-то газетенку, причем сразу штатным корреспондентом, и, несмотря на небольшой тираж издания, новостями, еще не попавшими в серьезные СМИ, был всегда напичкан под завязку.
– Да ну, – удивился бывший старшина роты, тоже Саша только Копылов, – жалко парня. А что он там делал-то? Там же наших военнослужащих нет.
– А он уже и не был военным – уволился год назад, списали по здоровью, что-то у него с позвоночником было не так. – Пояснил Смирнов. – Так, он и подался добровольцем в Малороссию.
– А там что, инвалиды нужны? – задал вопрос сидевший рядом парень из параллельного взвода.
– Вряд ли, конечно, – Вова пожал плечами, – только сдается мне, что слухи о его болезни сильно преувеличены.
– В смысле?
– Не срослись у него с начальством отношения, говорят, женщину он с командиром не поделил, то ли морду ему набил, то ли еще что, только скандал раздувать не стали, а уволили по-тихому. И пенсию сохранили, и выходное пособие получил, а вот судя по тому, что в наемники пошел, от любви пришлось отказаться. Да, и сам он родом из тех мест, кажется.
– Зачем же в драку полез, раз потом отступился? Он, вроде, настырный малый был, уж если брался за что – доводил до конца. Да и не из пугливых, – Копылов пожал плечами.
– Кто знает, кто знает, – в свою очередь развел руками корреспондент, – да, разве это важно теперь? Я вот тут статейку про него набросал, думаю, в один из ближайших тиражей тисну. Сразу скажу – додумал я там кое-чего, но общая картина правильная, я съездил туда, с товарищами его побеседовал, а главное – с тем, кто последним с ним общался, кто глаза ему закрыл. Нелегко это было… Враги они…
Последнюю фразу сказал шепотом, почти никто и не расслышал, потому и внимания не обратили. Вокруг разговаривающих сгрудилось довольно много народу – галдели  сильно, мнениями обменивались, тема была животрепещущая, на всех телевизионных каналах среди наиглавнейших тем современной политики, постоянно обсуждалась ситуация с гражданской войной в Украине.
– Ему что, орден дали? Или медаль какую?
– Да нет, кто даст-то? Он ведь не армию России представлял. Да, и ничего геройского, в общем, не совершил.
– Но погиб же.
– Так не всем убитым ордена дают.
– Ты что ж, журналистское расследование провел? – спросил кто-то из толкавшихся вокруг.
– Можно и так сказать, мы ж, если помните, с Валегардом дружили – разобраться хотелось, что к чему. Да и некролог хороший написать – какая-никакая, а все-таки память.
Опять зашумели. Кто-то хвалил Смирнова, кто-то погибшего Владимира, другие наоборот говорили, что не черта было туда лезть.
– А почитать-то дашь? – подвел черту Саша Копылов.
– Чего ж не дать? Дам. Для того и написал, что б читали. Кому интересно, адреса черканите, – он достал блокнот и шариковую ручку, положил на стол, – я, как статья выйдет, разошлю вам.
– А может, лучше по электронной почте? – предложила жена одного из бывших курсантов, а ныне бизнесмена средней руки, торгующего строительными материалами.
Смирнов помотал головой в отрицательном жесте.
– Не-е, компьютерная переписка безликая, бездушная и безголосая. Она, конечно, остается на жестких дисках пользователей – пока те не сотрут случайно или, посчитав ненужной информацией; ну, на сервере будет в памяти висеть бесполезным, забытым файлом, может и десятки, сотни лет, но это только до тех пор, пока электричество есть. А вдруг катаклизм какой – и не останется ничего. А печатное издание всегда где-нибудь сохраниться – рукописи-то, как известно, не горят. Забытый файл рано или поздно будет снесен с винчестера, а забытая книга когда-нибудь найдется и, возможно, к тому моменту время сделает из нее раритет.
Присутствующие снисходительно заулыбались – смешной все-таки Санька, оригиналом был – таким и остался.
– Запах краски типографской, опять же, – продолжил он, – да и с листа текст читается приятней, чем с экрана; глаза не так устают, и запоминается прочитанное лучше.
Тема была исчерпана, выпускники опять разбились на группки, каждая из которых обсуждала что-то свое, только для них важное. Пили водку и вино, доедали закуски, на дальнем конце стола попробовали даже затянуть «Прощайте скалистые горы» – не пошло. Потихоньку стали расходиться. Кто-то уезжал на своей машине, другие вызывали или ловили такси, большинство потянулось к ближайшей станции метро.
Открытый блокнот с ручкой пролежал на столе до конца вечера. Когда Саша Смирнов засовывал его во внутренний карман пиджака, там значилось всего пять адресов, среди которых был мой и Копылова – остальных не запомнил. Их то ли не заинтересовала история бывшего сослуживца, то ли не поверили, что корреспондент будет заморачиваться с рассылкой, а может, просто лень было писать от руки – как-то это по нынешним временам старомодно. Что бы там ни было, но абсолютное большинство собравшихся своих координат не оставило.
Прошла неделя, другая, месяц, полгода – никаких газет со статьей мне не приходило. Я и забыл уже про эту историю, как вдруг в конце февраля обнаружил в почтовом ящике квитанцию на получение заказного письма. Никак не ассоциируя его с давним обещанием однокашника, дошел до отделения почты, отстоял минут двадцать в очереди и получил в руки довольно пухлый конверт. Сунул в карман полушубка.
Домой вернулся не сразу – встретил старого знакомого, который затащил меня в кафе, где мы и проговорили, выпив по три кружки кофе, часа полтора. Но вот, наконец, вошел в свою квартиру, скинул верхнюю одежду, достал конверт, плюхнулся в широкое кожаное кресло и, аккуратно надорвав боковую грань, извлек на свет содержимое пакета. Это были небольшая брошюрка в мягком переплете и сопроводительное письмо. На обложке книги значилось авторство А.Смирнова и несколько амбициозное, на мой взгляд, название «Из неопубликованного в прессе».
Я развернул сложенный пополам лист и прочитал следующий рукописный текст:

«Дорогой друг!

Прошу извинить меня за непозволительную задержку, но редакция не согласилась опубликовать мою статью про Владимира Валегарда, посчитав ее неинтересной для потенциального читателя и несвоевременной для политической ситуации в стране. Я долгое время пытался пристроить ее в другие издания, но из этого ничего не вышло. Тогда собрал еще кое-какие не прошедшие цензуру рукописи и издал этот небольшой сборник, переделав статьи в рассказы. Первый из них про нашего однокашника.
Я нарочно не пишу, что там вымысел, а что правда – путь каждый решит для себя это сам. Надеюсь, тебе понравится. Может, и остальное заодно прочтешь.
На приличное оформление и тираж денег не хватило, а спонсоров у меня отродясь не было. Знаю, что ты сам пишешь и издаешь книги, а потому разрешаю и даже прошу, если сочтешь написанное интересным, тисни в один из своих сборников под любым авторством.
Желаю здоровья и долголетия.
Всегда твой
Александр С.»

Я посмотрел тираж – всего пятьдесят экземпляров. Ни на секунду не сомневался, что еще четыре из них были отосланы тем, кто не поленился записать свой адрес в блокнот корреспондента. Но прежде чем приступить к чтению, решил это проверить. Отыскал в электронной записной книжке телефона и набрал номер Саши Копылова.
– Ты получил брошюру? – сходу задал вопрос.
– Сашкину-то? Да, только еще не начал читать.
– Надо бы позвонить ему потом.
– Кому? – В голосе Копылова послышалось недоумение.
– Кому, кому – Смирнову, конечно.
Повисла неловкая пауза.
– Так, ты не знаешь ничего? – задал вопрос бывший старшина.
– Чего не знаю? – не понял я.
– Он погиб в Сирии.
Теперь ошарашено молчал я.
– Когда? – спросил невпопад.
– Да уж недели две будет, репортаж там какой-то снимал, его снарядом и накрыло. Он же после того, как его статью не опубликовали, в какое-то другое место перебрался, попрестижнее. Сам на эту командировку и напросился, радовался, как ребенок, мол, теперь настоящие репортажи пойдут.
Опять молчание.
– Ладно, – сказал я наконец, – мне все это переварить надо, как-то многовато смертей для одного класса и такого короткого временного промежутка.
– Да уж, что есть, то есть; – согласился старшина и добавил, – его в закрытом гробу хоронили, ну, все, что собрать смогли. Родственники никому не сообщили, я сам случайно узнал. Там всей родни-то – брат двоюродный с женой, да бабка старая.
– А остальные книжки где? – Я думал совсем о другом.
– Не знаю, может, раздал кому, а может дома лежат – кто теперь разберется.
– Ладно, – повторил, – пока, потом созвонимся.
Отключились.
Я некоторое время сидел в каком-то ступоре – не каждый день получаешь письма с того света, потом прошел в ванную, вымыл лицо холодной водой – немного отпустило. Снова уселся в кресло, развернул брошюру и начал читать.

«Враг мой.

Условное перемирие продолжалось. Вооружение калибром до ста миллиметров было отведено от линии соприкосновения, войсковые соединения тоже покинули линию фронта, и отошли на расстояние в несколько километров. Но снаряды со стороны украинской армии нет-нет, да и долетали до позиций, занятых солдатами добровольческих отрядов Донбаса и Луганска. Может, это и не регулярные соединения стреляли, а незаконные вооруженные формирования типа «Азова», но стрелять они должны были с расстояния значительно ближе того, что было озвучено для наблюдателей ОБСЕ, после отвода противоборствующих сторон.
– Сашок! Валегард! Ко мне!
Бывший офицер, а ныне боец-доброволец из России (сам настоял на том, чтобы его подполковничьи погоны здесь не «светились») быстрым шагом подошел к командиру.
– Слушай боевую задачу: скрытно ночью пойдешь к поселку NN – там никого быть не должно, займешь удобную позицию и понаблюдаешь, откуда эти сволочи лупят. Стрелять в ответ по площадям мы не можем – в Европе вонь до небес поднимется, а точечно накрыть активные огневые позиции – почему бы и нет! Приказ ясен?
– Так точно, ясен, – ответил воин, – только вот вопросик имеется: а ну как стрельбы не будет? Или я не смогу точно определить, откуда она ведется? Что тогда? Вплотную к ним подлезть?
– Ни в коем случае – на нет и суда нет. Не хватало еще в плен попасть – это жопа полная. Сориентируешься на месте, в крайнем случае, разрешаю задержаться на сутки. Возьми боезапас, каску и бронник, еды побольше и оденься тепло – не май месяц. Ждем через сутки, максимум двое. Да, телефон и документы оставь.
– Телефон-то зачем?
– Там связи все равно нет, а в записной книжке, поди, все контакты твои выложены – оно тебе надо, чтоб случись что, все это у врага оказалось? До развилки на поселок тебя на УАЗике подбросят, ну, а там пешочком доберешься – всего-то километров пять. Только скрытно, в ночь выйдешь.
Вот так и получилось, что Российский доброволец, не так давно уволившийся по болезни из армии своей страны, оказался в полуразрушенном поселке на территории суверенной Украины – пока еще Украины. Еще неделю назад его занимала рота солдат самопровозглашенной Донецкой республики, но была вынуждена оставить укрепленные позиции с началом выполнения Минских договоренностей, передислоцировавшись на двадцать километров вглубь своей территории. То же самое сделали и украинские вояки – теперь регулярные войсковые соединения противоборствующих сторон разделяла полоса шириной в 40 – 45 километров, а не пятьсот метров, как восемь дней назад. Отсюда и предстояло Валегарду вести наблюдение. Оставалось выбрать подходящую позицию. Но поскольку пока было абсолютно темно, выбор места пришлось отложить до утра.
Забился в какой-то угол между двух уцелевших стен разрушенного дома; подсвечивая себе карманным фонариком, открыл ножом банку тушенку, рядом положил надорванную пачку галет, достал небольшую фляжку и сделал несколько глотков. Тут же запил кипяченой водой из фляги побольше. Спирт приятно обжог внутренности, в голове слегка зашумело, на какое-то время мир вокруг стал добрее. С аппетитом набросился на еду. Через пятнадцать минут походный ужин был закончен и Вовка, подняв цигейковый воротник и потеплее закутавшись в армейскую куртку, привалился спиной к холодному камню. Через минуту боец спал, но не так, как спит банковский клерк после «тяжелого» трудового дня – спокойным сном офисного работника, а спал чутким сном разведчика, всегда готового к тому, что в любую секунду его вырвет из объятий морфея автоматная очередь, и не факт, что эти пули вылетят не из его же собственного автомата в направлении неясного шороха в темноте ночи.
Проснулся, едва рассвело. Осторожно выглянул из укрытия – вроде тихо. Несколько минут в бинокль изучал диспозицию. Здесь высотных зданий отродясь не возводилось, а после ураганных артобстрелов те двух- и трехэтажные дома, что составляли основные строения поселка, были, как по линеечке выровнены до уровня фундамента. Кое-где из земли торчали чудом уцелевшие фрагменты стен, типа тех, за которыми сейчас скрывался Володя. Наконец боец заметил что-то типа трансформаторной будки с развороченной боковиной, но непостижимым образом сохранившейся крышей. Находилась будка на небольшой возвышенности, и если залезть на эту самую крышу, то позиция для наблюдения – вполне себе сносная. Во всяком случае, лучшей он не видел. Была какая-то труба дальше метров на триста, но залезть на нее было слишком проблематично, если вообще возможно.
Соблюдая все меры предосторожности, начал пробираться к намеченной цели. И вроде, нет никого, да и расстояние полкилометра всего, а поди ж ты – страшно! Он такую дистанцию в молодости за полторы минуты пробегал, когда экзамены на поступление в училище сдавал, а тут почти час к высотке добирался. Но вот, наконец, через дыру в стене втиснулся в постройку. Многочисленные пулевые отверстия крупнокалиберных пулеметов, а кое-где и пробоины от снарядов, пропускали дневной свет, который вполне позволял разглядеть внутреннее убранство помещения. Собственно, в помещении ничего кроме нагромождения битых кирпичей и кровельной черепицы и не было, но что-то не вписывалось в этот унылый хай-тек, даже скорее лофт . А вот что? Он сделал несколько шагов вперед, вгляделся под ноги – на полу лежал окурок сигареты. Нагнулся, поднял, поднес к носу: неприятный острый запах жженого табака шибанул в ноздри. Значит, курили недавно. Причем, совсем недавно – хабарик не успел закоченеть на морозце.         
«Здесь кто-то был еще минут двадцать назад, – подумал Володя, – а может и сейчас есть».
Он скинул с плеча автомат, снял с предохранителя – пуля всегда находилась в стволе; пистолетную рукоятку зажал в кулаке правой руки, палец положил на спусковую скобу, приклад зажал подмышкой. Огляделся по сторонам.
«Надо валить отсюда».
Поводя дулом АК-74 из стороны в сторону, двинулся к пролому в стене. Осторожно выглянул на улицу – никого, перешагнул через разрушенный порог, чуть пригнулся, чтобы не удариться головой, ствол автомата клюнул вниз.
– Вылазь, москалик, вылазь, – услышал сбоку.
Мгновенно вскинул оружие в сторону голоса.
– Не дури, – предупредили резко: грохнул выстрел и пуля расплющилась об уцелевшую кладку стены в полуметре от головы. Правую сторону лица больно обрызгало красным крошевом кирпича.
Стреляли с другой стороны.
«Их двое, – мелькнуло в голове Володи, – в клещи взяли».
Но автомат он не опустил и косо спиленный ствол по-прежнему смотрел в грудь того, кто заговорил первым.
– Я выстрелить успею, – сказал просто, – счет будет один – один. Нужна такая ничья?
– Брось оружие, – скомандовал стрелявший.
Валегард перевел взгляд на него – крепкий высокий парень в форме украинской армии, в руках такой же, как и у него калаш, и держит так же. Только под стволом что-то приделано.
– Русские не сдаются, – палец очень медленно стал выбирать свободный ход курка.
– Перестань, – почувствовав, что «запахло жареным» несколько ослабил натиск «укроп», – расклад не в твою пользу. Зачем умирать, да еще в момент объявленного перемирия?
В логике говорившему было не отказать, Владимир вернул курок в первоначальное положение, но палец со спусковой скобы не убрал.
– И что будем делать? – спросил он. – Я в плен не собираюсь.
– Тк! – сухо треснуло откуда-то издалека, вроде как ветку сломали, так – ничего страшного.
Но украинский разведчик, тот, что вел переговоры, вдруг обмяк и кулем повалился на промерзшую землю. На камуфлированной куртке, прямо напротив сердца начало растекаться темное пятно.
– Похоже, расклады меняются, – Володя опять смотрел на первого заговорившего с ним и криво улыбался.
Тот опустил оружие стволом вниз, тяжело вздохнул.
– Похоже, – согласился, – так тебя снайпер страхует?
Откуда взялся этот ангел-хранитель Валегард понятия не имел – может, ротный послал прикрывать его? Но почему не сказал? Впрочем, если спохватились, когда он уже ушел, тогда все понятно. Но странно как-то. Своих сомнений не стоило обнаруживать перед вражеским солдатом.
– А как же, – усмехнулся он, – развели вас, как детишек несмышленых, за тем сюда и пришли.
Он для убедительности помахал рукой – типа приветствовал своего, при этом чуть отклонил корпус влево.
– Тк! – Снова сломали сухую ветку.
Пуля ударила Владимира в правую часть головы и, срикошетив от шлема, с визгом ушла в поле. Если бы не легкий наклон тела от поднятой вверх руки, пуля угодила бы точно в лоб, а не по касательной. От такого попадания каска не спасает. Оглушенный, он поспешно укрылся в здании – ну, как укрылся: инерция удара внесла его в стенной проем, тут же отполз подальше от входа. Через секунду туда же ввалился украинец.
– Что за херня, – ствол его автомата смотрел Володе в грудь.
Оглушенный мужчина плохо соображал, но к своему удивлению обнаружил, что и его АК смотрит в сторону вражеского бойца.
«Рефлексы, – отметил про себя».
– Давай прекратим целиться друг в друга, – с трудом выговорил Валегард и опустил ствол вниз.
Украинский солдат помедлил, но через несколько секунд все-таки закинул автомат за спину.
– Меня Петро зовут, – представился он и тоже опустился на заваленный строительными обломками бетонный пол.
– Владимир.
Российский наемник снял каску и рассматривал глубокую вмятину с ободранной шаровой краской.
– Так чей снайпер то? – спросил Петр.
Мужчина потряс головой – звон в ушах уже пошел на убыль.
– Не знаю, – честно ответил он, – похоже, провокатор это.
– Какой еще провокатор? – недоверчиво поморщился боец, – чего ты гонишь – ваш стрелок или нет?
Ему едва ли исполнилось двадцать лет – в этом возрасте самому себе ты кажешься умным и уже немало повидавшим, умудренным, так сказать, жизненным опытом, а физическая активность и нерастраченная энергия, только укрепляют тебя в этих заблуждениях и придают поведению высокомерный апломб. Владимир был старше вдвое.
Он отложил каску в сторону.
– Ты, Петя, не кипишуйся, – сказал, – был бы наш – в меня бы не стрелял.
– Но ты-то жив, а Микола вон – остывает медленно.
– Микола? Коля, что ли?
– Да какая тебе разница! – громко и резко крикнул солдат и вновь сдернул автомат с плеча, правда, наводить на цель не стал.
– Тише, тише, – Валегард выставил вперед открытую ладонь, – то, что я жив – это счастливая случайность: мазанул снайпер, попал в боковину каски, пуля чиркнула только и в сторону ушла.
Он опять потряс головой – ничего не болело, звон почти прекратился – действительно повезло.
– Да, это фигня вопрос. А что нам делать теперь – вот настоящая проблема.
– В чем же проблема?
– Не выпустит стрелок нас отсюда живыми.
– Это еще почему?
Володя вздохнул – солдатик молодой, глупый, все ему объяснять приходится.
– Да потому что его цель – не помирить враждующие стороны, а как раз наоборот – не дать прекратиться войне.
– Это зачем же? – засомневался Петр.
– Да, затем, что с этой войны многие кормятся. Знаешь поговорку: кому война, а кому мать родна. Здесь ведь такие деньжищи крутятся – нам с тобой и не снилось! И политические дивиденды огромные: пока стреляют друг в друга украинцы, можно во всем Россию обвинять, и на этой русофобии деньги из Евросоюза и Америки тянуть.
– Мы суверенное государство, ничего ни у кого не просим – сами дают, потому что мы за евроинтеграцию и демократию.
Володя незаметно усмехнулся: «Слово-то какое выучил, – подумал, – евроинтеграция!» Полемизировать на политические темы с человеком, едва вышедшим из возраста тинейджера, да еще с промытыми украинскими прозападными телеведущими мозгами, не хотелось.
– Все это хорошо, – покачал головой россиянин, – но если война прекратится, то, скорее всего нынешние политические элиты в Украине у власти не удержаться, а как только их оттуда попрут, они из разряда высокопоставленных чиновников превратятся в военных преступников. А за это трибунал полагается.
– Мы на своей земле воюем, – вскинулся Петро.
– На своей, – кивнул Валегард, – но с кем?
И сам же ответил:
– Со своим народом!
– А ты, то же наш, или москаль? – хитро прищурился солдат.
– Русский я, но родом с Донецка. Двое братьев отца, дядьки мои тут живут с женами и детишками.
– Вот! – обрадовался Петр. – А кричите: русских нет, русских нет! Врете миру, значит?
– Да, не врет никто, – вздохнул Владимир, – я ж не регулярные войска представляю, я доброволец.
– Наемник! – осуждающе констатировал хохол.
– Пусть так, – махнул рукой Вова, – сути это не меняет: я в соответствии со своими убеждениями добровольно пришел защитить свою малую Родину.
– За деньги защитить, – уточнил-констатировал украинец.
– А вот тут – ошибаешься! Мне платят ровно столько же, сколько коренным жителям Донецка и Луганска, взявшимся за оружие.
Солдат сомнительно покачал головой.
– Слушай, – Валегард встал, – по-моему, мы не о том сейчас думаем. Есть дела поважнее.
Он поднял свою каску с пола, подобрал валявшийся неподалеку кусок арматуры, надел первое на второе и, подойдя к пролому в стене, выставил металлический головной убор наружу. Ничего. Чуть пошевелил, выдвинул шест подальше.
– Тк! – на этот раз пуля невидимого стрелка угодила по центру и, пробив каску, сбросила ее с железного прута на пол.
– Вот так, – Володя посмотрел на вражеского бойца и покачал головой, – сторожит нас, сука. И стреляет метко.
Петр отодвинулся подальше от пролома; он выглядел напуганным, но старательно пытался это скрыть.
– Что-то ты побледнел, – не стал щадить его россиянин, – страшно?
Тот нехотя кивнул.
– Это нормально, – Володя подошел к стене и стал рассматривать ее на предмет выбора наиболее подходящего для наблюдения пулевого отверстия, – мне тоже не по себе, хоть воевать и приходилось, но целенаправленно на меня никто не охотился.
Он, наконец, нашел подходящий дырочку, припал правым глазом.
– А ну-ка, повтори мой трюк с каской, – скомандовал на правах старшего.
Молодой боец послушался без возражений.
Через несколько секунд сбитый пулей шлем весело загрохотал по бетонному полу.
– Я, кажется, засек стрелка, – удовлетворенно констатировал бывший офицер, и выпрямился, прекратив наблюдение, – глянь-ка.
Теперь Петр припал к импровизированному «глазку».
– Направо смотри, – комментировал Валегард, – там то ли башня водонапорная, то ли труба какая – у нее сверху еще площадка крытая с небольшим окошечком: я, когда осматривался, видел ее, но не думал, что туда залезть можно. Видимо, скобы с другой стороны, а может, лестница приставлена длинная.
Он поднял с пола железный прут, снова надел каску, высунул в проем. Ничего не происходило. Немного подвигал туда-сюда арматуру.
– Точно! Вижу! – как-то радостно воскликнул «укроп», будто не смерть свою возможную наблюдал, а за девками в бане подглядывал.
– Что-то не стреляет, – Владимир убрал «чучело», – а что ты видел?
– Ну, – боец пожал плечами, – там, в окошке что-то появилось, вроде как леший какой-то, растрепанный такой весь – маскировка, наверное, камуфляж. Потом опять исчез, блеснуло что-то пару раз и все. Далеко очень, без бинокля толком не разглядишь.
Валегард задумался: в его бинокль в эту дырочку ничего не увидишь.
– Понятно, что оптика у него, – сказал через несколько минут, – здесь метров триста – триста тридцать будет, для опытного снайпера самая подходящая дистанция.
– Чего ж он не стрелял?
– А зачем ему патроны тратить – просек, небось, что мы с ним играем в кошки-мышки.
– А может, ушел? – с надеждой спросил Петр, словно от Володи зависело то, насколько долго неизвестный стрелок собирался на них охотиться.
Русский с сомнением покачал головой.
– Снайпера – ребята терпеливые, сутками могут в засаде лежать, позы не меняя, мишень караулить. Какой резон ему уходить, и часа не прошло, как он себя обнаружил.
Он начал отбивать ритм ногой, спохватился, положил ладонь на колено – нервная дрожь прошла.
– А вдруг он позицию сменил? –  опять подал голос Петро.
– Вряд ли, лучшей здесь нету – мы у него, как на ладони, а сами его достать не можем: времени на прицеливание он нам не даст, а беглый огонь вести – далековато для калаша, только патроны тратить.
Минуты три сидели в тишине.
– Гранатой бы его накрыть – самое то, – размечтался вслух Володя, – да, где ж гранатомет взять…
Украинский солдатик встрепенулся:
– У Миколы на автомате подствольник заряжен, – сообщил он.
Теперь оживился и демобилизованный офицер.
– Точно? – спросил.
– Он при мне фугас вставлял.
Владимир вспомнил, что сам обратил внимание на устройство внизу ствола, направленного ему в грудь. Осторожно приблизился к проему стены. Не высовываясь, выглянул на улицу. Убитый лежал метрах в пятнадцати – семнадцати, ручка автомата по-прежнему была зажата в кулаке бойца. Подствольный гранатомет действительно был заряжен, удалось даже разглядеть кусочек тупого снаряда внутри.
– Не помнишь, – офицер обратился к украинцу, – он по ТТХ  на сколько бьет?
Боец на минуту задумался.
– Это ГП-25, сорокамиллиметровый, еще советская разработка – абсолютно надежная. У него прицельная и максимальная дальность почему-то совпадают, или я что-то путаю, но цифру 400 помню точно, – сообщил он, – только на такое расстояние с упора лучше стрелять, навесиком, по параболе.
– Так не бывает, прицельная всегда меньше максимальной, – Валегард поцокал языком, – но это неважно: здесь максимум триста пятьдесят метров, а по факту думаю меньше, так что накроем – попасть только надо!
– Кого накроем, из чего? – в голосе молодого послышались истерические нотки, – как мы до гранатомета доберемся? Вон, как он шмаляет – четыре выстрела – все в цель! Я туда не полезу, и на спичках тянуть не буду!
– Тише, тише, – Владимир по-отечески потрепал воина по затылку, впервые коснувшись врага, – я полезу.
– Ты? А если…
– Спокойно, – перебил, – «Маугли» читал?
Боец отрицательно помотал головой.
– Ничего, еще успеешь. «Когда я умру, тогда и настанет пора петь песню смерти», – процитировал русский Редьярда Киплинга, ты только прикрой меня.
Петр часто закивал.
– Так делаем, – Володя обнял его за плечо и доверительно зашептал в ухо, будто снайпер мог подслушать их с расстояния в несколько сотен метров, – подойдем к пролому, я выбегу первым, а ты сразу за мной начнешь палить из «калаша» в сторону башни. Целиться не надо – все равно не успеешь, да и не попадешь, бей по площадям.
– А ты?
– Что я? Я к Миколе твоему метнусь, схвачу автомат и обратно. Тут весь расчет на то, что две цели, одна из которых поливает из автомата, смутят стрелка – и опять же, пуля дура – можно и не целясь попасть, и пока он выбирает в какую стрелять, все уже и закончится. Всех дел – секунд на тридцать.
Он хлопнул украинца по спине.
– Ну, полминутки сможешь Рэмбо поизображать?
– Я… – солдат растерянно улыбался, шмыгнул веснушистым носом, – я попробую.
– Ты, главное, на курок жми и патронов не жалей. Мы хоть и враги, но сейчас ближе нас людей на земле нет. Я от тебя завишу на все сто, струсишь – меня убьют, а тогда, будь уверен, и тебе хана. Так, что – хочешь-не хочешь, а доверять друг другу придется, выхода другого нет.
Петя рассовал по карманам четыре магазина к АК, вместе с вставленным в автомат, получалось сто пятьдесят патронов – должно было хватить. Еще некоторое время собирались с духом. Потом подошли вплотную к пролому стены.
– Ну, – кивнул головой Владимир и одобрительно улыбнулся, – враг мой – не подведи!
– Пошел! – Петр сильно толкнул товарища в спину, придавая дополнительное ускорение.
Спортивная подготовка у сорокалетнего офицера запаса была неплохая, но неплохая – с учетом его возрастной группы, и, тем не менее, он рванул так, как, наверное, рвал со старта Усэйн Болт, устанавливая свой знаменитый мировой рекорд на стометровке. Это была какая-то помесь челночного бега с эстафетой, только палочку здесь предстояла принять из руки мертвеца и весила она больше пяти килограмм.
Как только Володя выпрыгнул из проема, следом выскочил и прикрывавший его Петр, вскинул автомат.
«Ду-ду-ду-ду-ду, – садил он очередями в сторону водонапорной башни, ду-ду-ду-ду-ду!» Пули уходили куда-то в сторону, некоторые вверх в ясное зимнее небо, несколько попало в трубу метрах в двух ниже предполагаемого убежища снайпера.
«Ду-ду-ду-ду-ду, – первый рожок полетел в сторону, быстро вставил другой, – ду-ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду-ду!» Показалось, что одна из очередей полоснула по окошку укрытия.
«Ай, да я! – обрадовался боец».
Володя за несколько секунд добежал до безжизненного тела. Пластаться по земле или укрываться за трупом он и не планировал – здесь все решала скорость. Нагнулся, схватил автомат с подствольником за дуло, рванул. Но мертвый Микола крепко держал за пистолетную ручку свое табельное оружие – тело на морозце остыло быстро и пальцы мертвой хваткой сжались на пластмассовой рукоятке. На пару секунд прикрывающая стрельба прекратилась, мгновенно покрывшись липким потом змеей закравшегося в сознание предсмертного ужаса, бросил взгляд за спину – Петр перезаряжал магазин.
«Слава Богу, – выдохнул, – не зассал пацан!»
«Ду-ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду-ду! – снова послышались сзади автоматные «трели» – в настоящую минуту самая прекрасная для Владимира музыка.
Он ухватил АК двумя руками, рванул сильнее – никак. Наклонился, превозмогая неприятные тошнотворные ощущения, стал разгибать пальцы мертвеца. Провозился с минуту. Наконец, получилось. Освободив автомат, развернулся лицом в сторону своего укрытия: шесть – семь секунд и он в безопасности. Сообразил, что у убитого могут быть дополнительные выстрелы для подствольника, потратил еще какое-то время, чтобы снять подсумок. «Очень легкий, – подумал, – вряд ли там что-то есть». В эту мгновение «калаш» украинца смолк.
– Вовка быстрее! – заорал тот, – беги, братан, я пустой!!
Рванулся.
– Тк! – пуля неизвестного стрелка угодила в левое плечо, как раз туда, где бронежилет ничего не защищал. Володю развернуло на 180 градусов, но он не упал. Напротив, каким-то шестым чувством поняв, что и на этот раз ему повезло (меньше, чем в прошлый, но ведь жив!), что все худшее уже позади, он повернулся и, не суетясь, трусцой добежал до пролома в стене, за которой и укрылся от возможного повторного выстрела.
Петро принял у товарища трофейное оружие и сумку, положил в сторонку, аккуратно помог сесть раненному – тот закрыл глаза, снял с него бронежилет, расстегнул куртку, надорвал ворот рубахи. Владимир, казалось, потерял сознание.
– Как ты, Вов, – солдат действительно сильно переживал, – ты не молчи только, не молчи… Глаза-то открой, Вовчик, открой, сука!!
– Заткнись, – русский говорил тихо, но спокойно и внятно.
– Слава Богу! Жив! – боец вдруг заплакал, но быстро взял себя в руки; неудобно получалось: на его глазах застрелили Миколу – своего, а плачет он по врагу, да еще и живому.
Вова усмехнулся про себя, глаза все-таки открыл.
– Там, – мотнул головой в сторону, – в моем вещмешке, фляжка со спиртом и бинты чистые – достань. Да, и аптечку индивидуальную.
Через минуту Петро вколол офицеру обезболивающее.
– Хорошо, что на вылет, – извиняюще, будто это он подстрелил Володю, сказал Петр, – из СКСа садит, сволочь!
– Не-е, – раненому немного полегчало, – скорее, из СВД ; у карабина начальная скорость полета пули 735 метров в секунду, а у винтовки – 830! А значит и пробивная способность больше. Впрочем, какая разница – действительно, хорошо, что пулю доставать не надо.
Рану обработали спиртом, наложили, как получилось, тугие повязки. Жизни бойца ничего не угрожало, хотя его двигательная активность была сильно снижена. Теперь надо было решать, что делать дальше.
– А ты тут как: по убеждению или по призыву? – поинтересовался Владимир, маскируя этим любопытством некоторую растерянность в вопросе дальнейших конкретных действий; план, понятно, был – выстрелом из гранатомета уничтожить снайпера, точнее – его огневую точку, где стрелок предположительно безвылазно караулит свои  цели. Только теперь они из мишеней сами превратились в охотников.
– По призыву, – отозвался украинец, расстегнув подсумок, добытый у убитого Миколы, – гля! Тут еще один выстрел для подствольника!
Володя слабел с каждой минутой, надо было срочно что-то придумать.
– Это хорошо, – сказал он, – ты стрелять-то из него умеешь?
– Вот тут, не беспокойся – целый месяц учился. Нам откуда-то выстрелов  несколько ящиков доставили – замучили тренировками.
– По нам, небось, тренировались? – Вова не хотел обострять отношения с молодым, как-то само вырвалось.
Но Петр не обиделся.
– Зачем тебе это? Мы на войне и мы враги. Нас объединила общая опасность, но ее устранение не сделает нас друзьями.
– Как знать, – русский не ожидал от собеседника такой рассудительности в данном вопросе.
Чтобы скрыть смущение, сказал:
– Главное, что стрелять умеешь. Надо в стрелка пальнуть гранатой, есть некоторая надежда, что он, поняв, что это сафари с обоюдными шансами отправиться на тот свет, просто уберется по добру, по здорову. Планчик конечно, так себе, но другого у меня нет.
– Думаешь, испугается? В покое оставит?
Русский пожал плечами, боль пронзила левую сторону тела, вырвался непроизвольный стон.
– Стрелять тебе, дружок, придется, – сказал он, и снова прикрыл глаза.
Несколько минут сидели молча.
– Я с «чучелом» еще попробую, – Петро встал, поднял арматурину.
Через полминуты каска, пробитая метко выпущенной пулей, отлетела в сторону, только на этот раз не в помещение, где укрывались военные, а на площадку двора перед пробитым снарядом проемом в стене.
– Туточки, – усмехнулся боец, – даже пули не пожалел, гаденыш.
Украинец вздохнул.
– Он не даст мне прицелится.
– А тебе и не надо, – у Володи плавали круги перед глазами, но соображал он пока нормально, – главное в его сторону пульнуть, так, чтобы он взрыв увидел. Понял, из чего огонь ведется. Очко-то у всех не железное, там же не идейный борец сидит – наемник, приличные деньги отрабатывает. Но умирать, ему резона нет. Стреляй не прямой наводкой, а по навесной траектории, с плеча не надо, далеко – в землю упри, сейчас точность не так важна. Только мигом – не подставься, а я в «глазок» посмотрю, куда попадешь.
Превозмогаю страшную слабость, Володя кое-как поднялся на ноги и, поддерживаемый Петром, сделал несколько шагов. Остановился у уже знакомого пулевого отверстия.
– Очень быстро, – повторил он, и прильнул глазом к щели, – по моему сигналу.
Украинец взял автомат с подствольником, проверил его готовность к стрельбе, поставил на боевой взвод. Подошел к проему стены, обернувшись, посмотрел на товарища.
– Там он? – спросил.
– Не видно, – тихим голосом сказал русский, Петро едва расслышал.
Еще несколько секунд Вова рассматривал укрытие на водонапорной башне и, не увидев никого в импровизированном окне, махнул здоровой рукой.
– Давай! – Крикнул, казалось, громко, на самом деле – еле прошептал.
Но и на этот раз боец регулярной украинской армии все прекрасно разобрал. Он юркнул в пролом, бросил взгляд в сторону трубы, мгновенно оценил дистанцию и примерно прикинул в голове угол наклона ствола. Присел для удобства, заодно снизив площадь прицеливания неизвестного стрелка.
– Никого не видно. – Услышал он Володин шепот из укрытия.
Упер приклад автомата в промерзшую покрытую реденьким снежком землю, качнул стволом туда-сюда, на глаз выбирая наиболее правильное положение оружия, чуть отстранился. Сейчас гранатомет выступал в качестве миномета.
– Вылез, сука! – на этот раз голос россиянина прозвучал очень громко, – вали! Вали оттуда!
Совет был весьма дельным, и не воспользуйся им боец, тот мог стать последним из полученных им в своей жизни. Но выстрел произвести было необходимо –  иначе, зачем все это? Нажал на спусковую скобу. Автомат сильно дернулся, вминая прикладом мерзлый грунт.
– Фа-у-у, – выстрел пошел к цели.
Петро хотел отследить траекторию его полета – скорость гранаты составляла порядка семидесяти пяти метров в секунду, и до цели ей было лететь довольно долго для скоротечного уличного боя, а тем более, ответного снайперского «пли», но, вовремя вспомнив английскую пословицу «любопытство губит кота», поспешил нырнуть в спасительный проем укрытия.
«Бухх!!» – услышал почти сразу, едва успев сосчитать про себя до четырех.
– Ну, как? – вскинулся пацан, обращаясь к Володе; он прямо дышал юношеским задором.
– В основание трубы попал, – русский с уважением посмотрел на своего нечаянного врага-товарища, – хорошо стреляешь, она аж зашаталась! Круто ты его предупре… ди-ил…
Силы окончательно оставили его и офицер запаса сполз по бетонной стене на пол. На этот раз он действительно потерял сознание.
Петро подложил товарищу вещмешок под голову, предварительно достав оттуда фляги со спиртом и водой. Смочил ему губы. Потом сел рядом, уперся затылком в холодный камень и тоже закрыл глаза.
…Прошло что-то около двенадцати часов. За это время Петр несколько раз высовывал в проем двери импровизированное чучело, только на этот раз вместо каски надевал на железный прут свою шапку – четыре выстрела снайпера легли в цель, в пятый раз стрелять он не стал.
– Патроны кончились, – мрачно и неуклюже пошутил Владимир.
С момента потери сознания он приходил в себя и отключался уже трижды. С каждым таким циклом боец выглядел все хуже и хуже – рана оказалась тяжелее, чем они предположили после перевязки, кровь не останавливалась, и офицер бледнел с каждой минутой, становясь все больше похожим на войсковую фигуру в паноптикуме, на которую не хватило розового красителя – обезболивающие уколы давно кончились. За это время позиции новороссов обстреливали из тяжелого вооружения дважды – по десять-двенадцать выстрелов за раз.
– Это вряд ли, – задор украинца давно кончился – меткость стрелка не давала никаких шансов на положительный для них исход противостояния.
– Попробуй еще раз, – тихим шепотом предложил русский, – только сооруди что-нибудь пореалистичней.
Связал с помощью ремня две арматурины крестом, на горизонтальную накинул свою куртку, сверху все ту же, теперь похожую на дуршлаг, шапку. Осторожно высунул, убрал, немного подождал, опять выдвинул на четверть в пролом стены. Выстрела не было.
– Не хочет, – констатировал парень, – а может, ушел?
Прошло больше полусуток с момента, как снайпер уложил Миколу и запер врагов-союзником в этом бетонном плену. Если предположить, что у него нет приказа обязательно их уничтожить, а так же то, что он понимает – рано или поздно за ними кто-то должен прийти, вполне мог и «слиться» под шумок пушечных залпов.
– Тебе подмогу вышлют? – Спросил Вова.
– Если к ночи не объявлюсь – обещали, но это не точно: у нас сейчас там такой бардак!
– А за мной только через двое суток пожалуют, столько я не протяну, даже если этот охотник смотался… Последи в глазок, может мелькнет чего там.
Прошло еще два часа, начало смеркаться. За это время у наблюдательно отверстия Володя сменил Петра, а тот несколько раз высовывал чучело из укрытия, один раз, даже, сам выскочил и стоял секунд двадцать – ничего. Владимир весь изматерился, пока солдат не спрятался за стеной.
– Ты, что же, так привязался ко мне? – подмигнул Петро: после этой ребяческой выходки настроение у него явно улучшилось.
– Да, срал я на тебя, – в сердцах ответил Валегард, – но если тебя убьют, мне тоже каюк!
– Врешь ты, – солдат открыл очередную банку тушенки, отхлебнул спирта из фляжки русского, запил, протянул товарищу, – мы теперь, как братья, или, как отец и сын, сам решай, но целиться в друг друга больше не надо.
– Ну, это ты хватил, – офицер принял фляжку дрожащей рукой, сделал глоток, закашлялся, – отец… кха, кха… сын...
Петро заботливо поднес ломоть тушенки, налил воды в отвинченную крышку. Бинты, наложенные на рану офицера запаса, пропитались кровью настолько, что местами она начала капать на куртку. Вместе с ней уходили и силы.
– Вот что, сынок, – усмехнулся по-доброму Валегард – спирт его немного приободрил, – я реально долго не протяну, а потому, так сделаем: пока ходить еще могу, выйду во двор и встану во весь рост. Ты за мной спрячешься и гранатомет наведешь. Только прошу – побыстрее и поточнее, если уж ты под прицелом этого гада за пару секунд так жахнул, что чуть трубу не снес, то тут у тебя времени будет больше.
– А как же ты? – вскинулся Петя.
– Что я? Наведешь, шагну в сторону, ты бабахнешь – и все! Попал – мы в шоколаде, промазал – как повезет…
Немного подумал и добавил тихо:
– Как тебе повезет, мне-то точно трендец.
– А если он никуда не ушел, – почти крикнул украинец, – если он первым выстрелит? Застрелит ведь!
Он шмыгнул носом, похоже, что и ему спирт шибанул в голову.
– Послушай, ты! – теперь повысил голос Владимир, – мы на войне, а здесь такое сплошь и рядом! Через час-полтора я уже ходить не смогу и некому будет прикрывать тебя во время наведения на цель. Да, какой там час – через двадцать минут темнота накроет! Так что, подбери сопли и заряди подствольник, прицел отрегулируй.
Этот маленький спич, казалось, отнял все силы у раненного бойца, но это было не так – свой, возможно последний десяток шагов, он сделает на морально волевых: русские не сдаются!
– Как там ветер?
– Штиль полный, снежинки тихо ложаться, – украинский солдат подобрался, взял в руки автомат, осмотрел вторую половину дистанционной шкалы прицела, – для стрельбы самое то.
– Помоги встать.
Петр подхватил Валегарда подмышки.
– Я пошел, – сказал тот, – ты сразу не выходи, посмотри в «глазок» – если он появится – кричи, я успею скрыться. Дальше, думать будем.
– А если нет?
– Тогда выходи и бей по его укрытию: расхерачишь – даже если снайпер ушел оттуда – так тут больше неоткуда стрелять с такого расстояния, уйдем спокойно, а может повезет – накроешь гада.
Володя старался не думать о том, что уйти, спокойно или не спокойно, у него просто не будет сил. Полагался на то, что проблемы надо решать поэтапно, по мере их возникновения.
– Обнимемся что ли, враг мой?
Петро прижался к заляпанной кровью куртке отставного офицера, обнял свободной рукой, щекой коснулся щеки.
– Почему ты называешь меня «враг мой»?
Русский усмехнулся.
– Фильм такой был – жа-алостливый, старый очень, ты вряд ли смотрел. Там ситуация на нашу похожа, хоть и на другой планете дело происходит. Глянь потом, когда дома будешь.
И не дав ответить бойцу, спросил:
– Готов?
Украинец кивнул и припал глазом к пулевому отверстию. «Хорошо, что пока светло, – подумал он».
Владимир взял свой автомат за дуло и, опираясь на него, как на клюку, тяжело перенес ногу за порожек разрушенной стены. Сделал несколько осторожных шагов, остановился, выпрямился – идеальная мишень! Удивительно, но страха он не испытывал, наверное потому, что в определенные периоды жизни, ты устаешь от нее так, что становится абсолютно все равно, что там будет дальше, да и будет ли само это «дальше». Вспомнил секретаршу командира части, где служил раньше, Ирину, из-за которой, в общем-то, и вылетел со службы. Именно она, будучи любовницей начальника, вскружила Валегарду голову, а когда произошел конфликт интересов между мужчинами за право, так сказать, обладания, отказалась уехать с ним в Питер, предпочтя роль любовницы большого начальника, участи официальной жены отставного военного пенсионера. Вова не осуждал ее за это, но именно такой ее выбор стал причиной того, что он сейчас стоит здесь, на промерзшей украинской земле, и ожидает выстрела неизвестного снайпера. Не только, конечно, это подвинуло его к такому решению, но положа руку на сердце, оно было основой.
Прошло минуты полторы – две.
– Никого не вижу, – донесся до него голос Петра.
– Действуй, как договорились, – русский держался из последних сил, но на ногах стоял.
Молодой солдатик выскочил на улицу, бросил взгляд на водонапорную башню.
– Давай, давай, – подбодрил старший товарищ, – не суетись только: нет там никого.
Петро, как и в первый раз, собрался стрелять с упором в землю, по навесной траектории. Он укрылся за спиной Валегарда, но так, чтобы видеть точку прицеливания; снял с плеча автомат, поставил на запорошенную легким снежком твердую почву. Еще раз «поколдовал» над шкалой прицеливания.
– Есть, – неожиданно громко произнес Владимир, – там он, появился, сучонок! Ты как?
– Готов! На счет три – ложись и…
– Ду, ду, ду! – вечернюю тишину разорвала автоматная очередь.
Остроконечные пули калибром 7,62 пробивали тело отставного офицера насквозь – бронированный жилет он снял после ранения, а одевать смысла не видел: вряд ли он послужит серьезной преградой для пули, выпущенной из СВД. Да и от выстрелов с десяти метров из АК тоже не защитил бы. Так что, умер Валегард налегке.
Его тело тяжело повалилось на землю, теперь ничего не загораживало снайперской позиции, она была видна, как на ладони. Но стрелял не снайпер. Петро посмотрел на укрытие: в последних лучах заходящего солнца в глаз ударил отблеск оптического прицела.
– Шо ж ты москаля с подствольника шмальнуть хотел? – из кустов, где чуть меньше суток назад прятался сам Петр, выслеживая русского, шел к нему, судя по нашивке на рукаве, боец батальона «Азов». Автомат, из которого он только что убил своего врага, опустил дулом вниз, но держал так, что мог в любую секунду мгновенно вскинуть и выстрелить.
Он заслонил собой снайперу сидящего на корточках Петра. Молодой солдат глупо улыбался, до конца не осознавая, что произошло; он понимал, что надо было крикнуть своему «ложись», но что-то останавливало его – то ли чувство, что Володька, распростертый в двух метрах от него, был ему куда более свой, то ли желание, чтобы идущего к нему нациста постигла та же участь, что и Валегарда.
– Тк! – мысли материальны – «азовец» упал лицом вниз, не дойдя нескольких метров до своей жертвы. Траектория полета выстрела-гранаты опять оказалась свободной.
Петро нажал на спуск. У него было достаточно времени, чтобы хорошо прицелиться: через несколько секунд граната в лоскуты разметала укрытие таинственного стрелка; башня устояла, но сильно накренилась вправо – то, что не разлетелось от взрывной волны, сползло с наклонившейся площадки вниз под действием силы тяжести, кажется, вместе с изуродованным трупом снайпера.
Украинец сделал три шага вперед и опустился на колени перед телом Владимира. Глаза отставного офицера были открыты, и на секунду солдату показалось, что товарищ жив, он даже дотронулся до пропитанной кровью куртки. Увы, русский не дышал. Петро провел ладонью по лицу убитого – теперь глаза россиянина закрылись навсегда.
Боец встал, поднял автомат с бесполезным теперь подствольником вверх и трижды выстрелил в воздух – последний салют павшему. Петр хотел похоронить нечаянного товарища, но подумал, что не сможет штык-ножом вырыть в стылой земле сколько-нибудь приемлемую по глубине могилу. Тащить к ополченцам? Далеко, и даже если хватит сил, неизвестно, чем для него самого закончится. Да и тело Миколы нельзя было просто так бросить – свой, все-таки (о бойце «Азова» даже не подумал).
В конце концов, прислонил убитого Валегарда спиной к стене, надел изрешеченную каску на голову, на колени положил автомат и решил оставить, как есть: через сутки за ним придут – заберут и похоронят сами. Встал, козырнул, отдав честь по-русски; сказал на прощание:
– Спи спокойно, враг мой».

Заключение

На этом рассказ обрывался. Пишу «обрывался», потому что выглядел он как-то незаконченно. Представляю, какая была статья! Ничего удивительного, что ее не напечатали. Что ни говори, но писатель из Сашки Смиронова весьма средненький, а уж какой корреспондент – не знаю, я его опусов не читал. Но было в этой работе что-то, что захватывало и притягивало к себе – «проглотил» то я ее ни разу не прервавшись. Выборочно перечитал некоторые моменты, сделал несколько пометок на полях.
Через несколько дней прочел вторую публикацию – совсем не понравилась: там что-то про подземный Петербург изложено было, про крыс, размером с собаку, пауков-мутантов – фигня, короче. К тому же, тема и без того заезженная, кто только об этом не писал.
А через полгода, когда сам стал формировать новый сборник для издания, вернулся к брошюрке моего однокашника. Перечитал заново первый рассказ, и решил включить его в книгу с необходимыми комментариями и пояснениями. Да и сам Саня в письме просил об этом. Хотел кое-чего поправить, но не стал менять авторский вариант. Так что, читайте – кому интересно. Может я еще что из полутора десятков его рассказов здесь опубликую.