Алкогольный напиток

В старых бумагах, примерно 80-х годов прошлого века, я нашел письмо пенсионера Ваулина Якова Семеновича, присланное в редакцию газеты «Горьковский рабочий», и вместе с письмом мои записи о поездке к этому автору. Жаль, что конверт не сохранился и поэтому здесь нет ни даты, ни точного адреса автора. Одно только упоминается – улицы Дубравная.

Я тогда работал на заводе им. В.И. Ульянова и, кроме того, являлся рабкором и инспектором общественной приемной при редакции газеты «Горьковский рабочий». Мне редакция нередко поручала разбираться с читательскими письмами. Поручила мне заняться и этим письмом. Автора письма, наверно, и в живых-то нет, но зато жив и здоров должен быть Олежек, его внук, о котором Яков Семенович писал в редакцию и беспокоился за него. Ему теперь где-то уж за тридцать и зовут его, может быть, уже не просто Олегом, а Олегом Николаевичем.

Вот что писал Яков Семенович.

«Девять лет тому назад связали свою судьбу моя дочь Надя и Коля Наумов. И стали они именоваться Наумовы. Вскоре у них появился ребенок. А год спустя мне дали четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами. Жили мы тогда все вместе. Вместе и питались. Только бы жить да радоваться. Но однажды Коля Надю избил сильно, признали сотрясение мозга. Потом все это как-то уладилось. Они помирились. Еще прошло некоторое время, молодые потребовали разъехаться, то есть разменять нашу квартиру. Я согласился. Нам с супругой досталась квартира без удобств. А им однокомнатная со всеми удобствами. Николай Иванович, то есть зять, после размена стал часто выпивать. И Надю принуждать к спиртному. Приводит друзей. Играют в карты. Бранятся. Дерутся. Олежек, внук, подрос. Закончил второй класс. Ему негде было делать уроки. Я его вынужден был взять к себе. Пока он живет у нас. Я очень беспокоюсь за его судьбу. Нам с бабушкой по 67 лет. Коли мы умрем, с кем он останется?»

Вопрос очень серьезный, волнующий, не терпящий отлагательств. Выбрав свободное время, я поехал к автору письма. Сошел на остановке улицы Дубравной. Оживленное это место. Народу много. Может быть, потому что субботний день. Каждый человек был занят своим делом. Грибники с полными корзинами грибов спешили на базар. Женщины выходили из магазина с набитыми сумками продуктов. Некоторые из них с ребенком на руках. Невдалеке от магазина «Продукты» – пивная. Около нее большая очередь. Публика разношерстная. В трех шагах сосновый молодняк. Под его кронами прятались от жары любители спиртных напитков. Компании по пять-шесть человек. Кто стоял, кто сидел прямо на траве. Почти у каждого в одной руке кружка с пивом, в другой вобла. Посреди них на газете лежала закуска. Рядом валялись бутылки из-под водки. Люди отдыхали на природе. Тешили свои души. Это хорошо. Но когда я увидел рядом с крепким мужчиной молодую женщину с разбитым лицом и с недопитым стаканом в руке, на которых с любопытством глядел мальчик лет восьми, наверное, их сын, мне стало не по себе. Может быть, в другой раз я бы эту картину не так болезненно воспринял, но в этот момент она меня очень встревожила. Я тут же вспомнил фразу из письма: «Если мы с бабушкой умрем, то с кем останется Олежек?»

И вот я в квартире Ваулина Якова Семеновича. Пока его самого дома не было, поговорил с Надей. Она сказала мне, что от мужа ушла с полгода назад, потому что он пьянствует и дерется, на работу устроился, но денег не дает. В милиции дал расписку, что из той квартиры, где жила с ним, скоро выпишется. Сын Олежка отдыхает на Линде в пионерском лагере. Учебный год закончил почти на одни пятерки. Учителя его любят. Попросила меня не писать статью о них.
Но мне хотелось поговорить с автором письма. И вскоре он явился. Надежда сразу же ушла по своим делам. Яков Семенович и Тамара Абрамовна, супруга его, пригласили меня на кухню чаю попить с ними. Яков Семенович, улыбаясь, начал свой разговор: «Значит, на счет зятя приехали?» Достал из-за стола початую бутылку водки, налил себе и мне. Одну сразу же выпил. Другую, видя, что я наотрез отказываюсь, отодвинул со словами: «Потчевать велено, неволить грех. А вообще-то сегодня выпить можно – выходной». Через минуту Яков Семенович уже возбужденно продолжал: «Скажу прямо, этот Наумов, наш зять, с которого нечего взять, просто-напросто дармоед. И где он мог испортиться? Ума не приложу. Раньше, до армии, он работал на Сормовском винзаводе, оттуда, конечно, потаскивал то бутылочку, то две красненького. Потом пошлет меня эти бутылки продать или обменять на водку. Раньше он красное вино совсем не употреблял, да и водку-то пил немного. По-моему, он научился так сильно пить в армии. В рабочем батальоне служил, там, наверное, и испортился». – «Ты не болтай лишнего-то. Дело говори, – поправила Якова Семеновича супруга. – Как он ключи у Нади от квартиры украл и не пускает теперь ее домой. Еще расскажи, как он тебя в мае месяце разукрасил!» – «Да, да, было такое, – признается Яков Семенович. – Но я тоже не остался у него в долгу, а вот этой доской, на которой хозяйка зеленый лук да мясо режет, на его носу отметину сделал. За последнее время он по-человечески разговаривать совсем разучился. Влетает как-то в квартиру и с налета: “Пахан, дай рубль или налей вина, а то жбан разобью или совсем вырублю”. Вот только такие выражения и слышишь от него. Да разве после таких слов я налью ему? Никогда. И денег не дам. Я на него не работник». – «Да-да, – согласилась Тамара Абрамовна, – когда по-хорошему вел себя, угощали, а как один раз шум поднял, стал приставать к свояку, ударил его, тогда мы милицию вызвали, а потом я же и упросила милиционеров, чтобы не забирали его. Вот теперь каюсь».

Тамара Абрамовна вышла в сарай, а Яков Семенович продолжал: «Если его не посадят, то я сам за него отсижу, – и в сердцах потряс сжатой в руке той самой доской, которой он когда-то зятю Николаю сделал на носу отметину. – Я вот говорю учителям: “Почему вы в школе не берете с Олежка деньги за обеды? У него есть отец!” Но ничего мне на это учителя не отвечают. А вот так называемый отец мне однажды заявил: “Олежек у вас живет, вы его и кормите”. Олежек, видя, что мы не ладим с его отцом, недавно мне сказал: “Деда, я буду на боксера учиться”. – “Иди, иди”, – отвечаю ему. Это он, чтобы за меня заступиться. Олежек не любит отца, потому что он от него за всю жизнь конфетки не видел. Ну что толку, если Наумов сейчас устроился работать на базу “Росгалантерея”? Он там свиснет что-нибудь, и его выгонят оттуда с треском. Посадить бы вот его лет на 10-15, мы бы тогда могли Олежика в интернат сдать. А так никак нельзя. Я пенсию получаю, да еще работаю кладовщиком на Сормовской ТЭЦ. Там у нас тоже работают такие-то. Только устроятся и идут ко мне за спецодеждой, а я им говорю: “После первой получки придете получите”. Они, значит, жаловаться к начальству, дескать, я бутылку с них за спецовку требую. А я начальству отвечаю так: “Мне не бутылка их нужна, я знаю, что они после первой получки к нам больше не возвратятся”. Яков Семенович хитро подмигнул, кивнув в сторону: “Мне вон Тамара не дала на вино, так я посуду сдал да купил. Во как“». Я задал такой вопрос Якову Семеновичу: «Почему молодые быстро спиваются?» Он ответил: «Потому что молодые выпивают, чтобы напиться. Соображают “на двоих”, “на троих”. Один другого подзадоривает, как бы еще выпить, но не поесть. Вот и спиваются. А я выпиваю для улучшения настроения. Выпил. Закусываю. И контроль никогда не теряю над собой. Пока человек живет, он должен думать, мыслить, что к чему. Я однажды, правда, давно это дело было, “сообразил” с одним “на двоих” на бутылку. Выпили, значит, ее, а он вынимает деньги да еще на одну дает. Выпили и другую. Я, значит, тому товарищу из уважения дал адрес свой. Через неделю он ко мне и заявляется с милиционером. Оказалось, что он колхозных овец продал да все деньги вырученные пропил. Может, потерял по пьяному делу, а, может, вытащили у него их. Вот как “двоить-то” да “троить-то”».

Яков Семенович о чем-то задумался и, вздохнув, произнес: «А вы знаете, как мне Надю-то жалко, как-никак, ведь она мне дочь». Он что-то еще хотел добавить, но, махнув рукой, промолчал. Вынул платок из кармана и начал вытирать повлажневшие глаза.