Подмёныш

…Той ночью он окончательно решил убежать. Мечтал он об этом давно, так давно, что уже и не помнил, когда именно в первый раз пришла ему в голову такая мысль. Иногда ему казалось, что он, странный и некрасивый мальчик по имени Нил, всегда знал, что однажды убежит отсюда. Даже когда ещё не умел говорить. Впрочем, самого себя в таком раннем возрасте он, разумеется, не помнил. И некому было рассказать, откуда он такой взялся, и кто были его родители. Если они у него вообще были, конечно. Прочие здешние дети утверждали, что он самый настоящий подмёныш – то есть, детёныш тролля, которого подложили безлунной ночью в детскую колыбель. О, они были очень злые, эти человеческие дети… Воспитатели, конечно, одёргивали их, когда слышали такие разговорчики:
- Какие глупости! Прекратите немедленно!
Но, похоже, и сами они не были до конца уверены в своей правоте… Нил хорошо помнил день, когда одна особенно противная девчонка, дразнясь, кинула в него замусоленной книжкой:
- Полюбуйся на себя, подмёныш! Что ты теперь скажешь, мерзкое отродье?!
Он весь побагровел от обиды, и хотел было что-то ответить… но, пока придумывал, что именно, она уже убежала, звонко хохоча и выкрикивая:
- Уродец! Мерзкий тролль!
Смахнув слёзы, он всё-таки взял эту книжицу в руки, и она, будто только этого и ожидая, услужливо раскрылась на странице с красочной иллюстрацией: действительно мерзкого вида троллёныш корчит злобную рожицу и кричит во всё горло, лёжа в колыбели, а большая, страшная, отвратительная троллиха убегает прочь из человеческого жилища, унося с собой милое розовощёкое дитя, завёрнутое в беленькие пелёнки…
   Тем вечером, когда все уже лежали в своих кроватях, он, дождавшись, пока угомонятся даже самые ярые любители поболтать после отбоя, потихоньку выскользнул в душевые, и там, подставив скамеечку возле раковины, залез на неё и внимательно рассмотрел своё отражение в зеркале. В тот раз он впервые осознал, как чудовищно уродлив. Сморщенное, тёмное, как печёная картофелина, лицо… маленькие, утопленные под кустистые брови, блёклые глазки… всклокоченные, жёсткие как проволока, волосы неопределённо-серого цвета, как будто, едва родившись, он уже успел и состариться… В полном отчаянии добрёл мальчик обратно в спальню, и долго сотрясался в беззвучных рыданиях, оплакивая свою злую судьбу… Конечно, никто его, такого страшного, никогда не возьмёт в семью. Не стоит и надеяться на такое. Забирают маленьких и симпатичных. Кому нужны почти семилетние страшилища?! Даже у Катьки-аутистки больше шансов вырваться отсюда, найти новых родителей. Она хотя бы миленькая чисто внешне. А он? Бесперспективный урод. Нил прекрасно знал, что именно так его называют между собой бездушные воспитатели. Только одна, совсем уж старенькая, с волосами того же цвета, как и у него, подслеповатая и добрая Акулина Борисовна, по кличке «баба Аба», бывала с ним ласкова. Жаль, её смены выпадали очень редко – она уж давно не работала с детьми на группах, а сидела сменной сторожихой в пристройке, и только по крайней необходимости заменяла иногда ночную дежурную.
- Ну, милок… как поживаешь? – спрашивала она тогда у Нила, и угощала его липкой голенькой конфетой без обёртки. Такие конфеты назывались «голыши», и Нилу казалось, что вкуснее их нет ничего в целом мире! Он уютно сидел возле большого окна, примостившись на тёплых коленях доброй старушки, перекатывал за щекой свой голыш, и глядел сквозь оттаянный своим горячим дыханием кружочек на невероятно огромный и пугающий мир…
- Скрип машин неугомонный,
Веретён, колёс мильоны,
Всё скрежещут и визжат,
 И не люди их крутят,
Как по щучьему веленью,
Пар приводит их в движенье,
Пар молотит, пар и ткёт,
Шерсть, бумагу, лён прядёт,
И монету выбивает,
Лес пилит, гранит хрусталь…
Масло бьёт, шлифует сталь… - рассказывала баба Аба неизменно один и тот же стих своему маленькому дружку.
Нил восхищённо слушал, и представлял себе почему-то огромное, страшно тяжёлое железное колесо, которое незримо ворочается где-то глубоко под землёй, дико скрежеща при каждом обороте… при этом ему виделись какие-то смутно знакомые пространства – глубокие шахты, низкие пещеры, уходящие глыбистыми сводами далеко в таинственные подземелья… где множество удивительных существ с молотками и закруглёнными с одного конца топориками усердно работают, отбивая от тёмной породы куски камня, глянцевито поблескивающие в тусклом свете чадящих факелов…
- Нилушка, ты что, уснул? – ласково тормошила его добрая нянька.
Он спохватывался, быстро взглядывал на её простое, морщинистое лицо своими глубоко посаженными, внимательными глазками, и растягивал тонкие губы в благодарной улыбке:
- Почитай ещё… - просил он её, - Ещё что-нибудь…
- Я больше ничего не знаю… - отмахивалась бабка, - В школах-то мы не учились, как нынче… Был у нас в селе один дед грамотный, он нам, ребятишкам, и читал разное… Вот я этот стишок только и запомнила…
- А почему ты не училась в школе? – спрашивал Нил, которому предстояла эта самая школа будущей осенью, - Там страшно было?
- Не знаю… - покачивала головой старушка, - Мы бедные были, Нилушка… Бедные в школы тогда не ходили…
- Я тоже бедный, - убеждённо говорил он, - И тоже не хочу в школу! Меня там ещё больше станут обижать… Бабуля, возьми меня к себе, а? Пожалуйста…
- Ох, Нилушка… - печалилась она, - Да кто ж мне, старухе, отдаст малое дитя…
   Прочие воспитанники, которые в такие вечера отчаянно завидовали Нилу, постоянно пытались помешать этим посиделкам, то и дело отвлекая бабу Абу всякой пугающей информацией:
- Акулина Борисовна! Там Вовка и Стас друг другу головы поотшибали!
Или: - А в пятой группе труба потекла! Ужасный потоп!
Старушка Акулина страшно пугалась, ссаживала Нила с колен, и торопилась, как могла, к месту предполагаемого происшествия, бормоча про себя:
- Ах, ты, матерь божья, святая заступница… Спаси и сохрани нас, грешных…
Но, прибыв на место, и узрев, что ничего такого ужасного и в помине нет, страшно сердилась на возмутителей спокойствия, и, ругаясь на чём свет стоит, возвращалась на место, в старое продавленное кресло у окна, где на несчастного Нила уже нападал очередной обидчик, выворачивая ему карманы в поисках чего-нибудь вкусного, чем могла бы угостить беднягу баба Аба.
- А ну, поди прочь отсюдова! – ярилась она на несносных воспитанников, - И как только совесть позволяет обижать убогого-то!
«Убогим» она называла Нила, и ему нравилось это странное словечко, значения которого он, конечно же, не знал. Нравилось потому, что звучало из уст доброй, жалеющей его всегда, старушки. Безудержное воображение тут же услужливо рисовало картины некого укромного местечка – опять где-нибудь в земляной пещерке, или в старенькой, обросшей сизым мхом, покосившейся избушке, в которой бы он, Нил - такой «убогий», такой довольный, тихонечко жил-поживал вместе с доброй бабушкой Акулиной…
   Но в какой-то сумрачный, декабрьский день и этим простым мечтам было суждено рухнуть. Добрая баба Аба не появлялась в интернате уж несколько недель, и маленький Нил отчаянно затосковал. Стоило стукнуть входной калитке, прорезанной в высоком решётчатом заборе, как он, обладавший очень острым слухом, тут же кидался глядеть к большому окну – не она ли идёт, переваливаясь, по дорожке? Но нет… всякий раз это оказывался кто-то другой…
- Чего уставился, троллёныш? – толкнул его в бок Витька Громов - высокий, румяный мальчишка с выпуклыми голубыми глазами и драчливым нравом, - Не придёт больше твоя старуха!
- Как это – не придёт? – недоверчиво переспросил Нил, и тут же огорчился.
- А вот так! – со злобным торжеством выкрикнул Витька, и, запрыгав на месте от предвкушения Ниловой реакции, добавил почти радостно: - Она сыграла в ящик!!
- Что? – не понял Нил, но чувствительная душа его уже отозвалась щемящей болью, а глаза сами собою наполнились слезами.
- Глухой, что ли? – насмешливо сказал Витька, - Померла старуха Акулина, вот что!
- Нет… нет! – Нил обхватил голову руками, закрыл ладонями уши, и зажмурился. Ему не хотелось верить в такое, он отчаянно желал, чтобы этот противный Витька всё наврал про бабушку Акулину, как тот обычно и делал. Но… какое-то внутреннее верное чувство нашёптывало ему, что это правда… В животе тут же стало мерзко, и ладошки вспотели, а в горле заболело, как тогда, когда у него была скарлатина.  Он разом соскочил со стула, которым пользовался в качестве подставки для лучшего обзора прилегающего кусочка улицы, и помчался, не помня себя от горя, к воспитательнице, отчаянно взывая к ней по пути:
- Вале-тина Яковна! Вале… тина Яков-наа!!
- Что случилось, Нил? – недовольно сдвинула брови немолодая, грузная женщина, что-то писавшая в толстой клеёнчатой тетради.
- Вален…тина… Яков..на… - запыхавшийся, напуганный, с блестящими от слёз щеками мальчик едва успел затормозить себя, чтобы не врезаться головой в обшарпанный письменный стол, - Скажи… скажи… - как и всегда, волнуясь, Нил забывал называть взрослых на «вы», - Акулина… она ведь не померла, да?!
- Во-первых, - прищурилась строгая воспитательница, - Что это ещё такое: «Скажи!» Как нужно говорить правильно?
- Скажите… - сник мальчишка.
- Во-вторых, взрослых нужно называть по имени и отчеству! Нашего сторожа зовут… - тут она несколько сбилась, - вернее… звали - Акулина Борисовна.
- Звали?! – тут же уловил Нил главное, - Зва…ли?!! – он снова стал делать судорожные движения горлом, будто давясь, внутри у него что-то забулькало, изо рта пошли пузыри,  и в какой-то момент мальчик повалился на пол, как сломанная марионетка, беспорядочно дёргая руками и ногами, голова его неестественно запрокинулась, и всё тщедушное тельце затряслось в конвульсиях.
- Этого только не хватало! – раздражённо воскликнула женщина, торопливо встала из-за стола, пересекла большую комнату, взяла из раздаточной чайную ложку, и кое-как, надавив рукой на челюсти мальчика, засунула ему эту ложку в рот, а потом крикнула, адресуясь к кому-то невидимому:
- Аня! Аня-а! Беги к Серёгиной, у нашего уродца опять приступ! Как бы не сдох… - лицо её при это не выражало никакого сочувствия к больному ребёнку, а одну только брезгливость.
  Бедняга Нил не «сдох», как грубо выразилась Валентина Яковлевна. Через какое-то время он пришёл в себя на своей узкой казённой койке, застеленной колючим серым одеялом, и не сразу, как это бывало с ним после таких приступов, вспомнил, кто он и где. А когда всё-таки вспомнил, то почувствовал такую горечь, такую невыносимую тоску, что твёрдо решил удрать из интерната. Сегодня же ночью, если судьба предоставит ему такую возможность. И со свойственной ему упёртостью тут же приступил к выполнению намеченного. Прежде всего он позаботился о пропитании, необходимом любому страннику – и после ужина вызвался помочь убирать со столов. Это никого не удивило, потому что Нил и раньше отличался трудолюбием и частенько помогал нянькам, невзирая на очередность дежурства по группе. Правда, сегодня он сделал это с корыстной целью, и, улучив момент, пока нянечка отвлеклась, стащил парочку оставшихся кусков серого хлеба и чью-то недоеденную котлету. Всё это он молниеносно завернул в салфетку и засунул в карман. Насчёт того, как выбраться за пределы приютской территории, у него уже давно был задуман следующий план:
  Поздним вечером, когда на тёмном небе зажигались светящиеся точечки звёзд, из интерната вывозили мусор. Происходило это так: через большую и не очень чистую кухню, топоча ногами, около десяти часов вечера проходил дворник Венедикт Ерофеич, и, громко балагуря с кухарками, которые в это время заканчивали мыть посуду и прибираться, направлялся на задний двор, где стояли большие мусорные баки. Их содержимое, накопившееся за длинный день, Венедикт сгружал в тачку на трёх колёсах, и вёз через несколько переулков к ближайшей городской мусорке, где благополучно от него и избавлялся. Всего этого процесса Нил никогда своими глазами от начала и до конца никогда не видел, но знал от бабушки Акулины, которая не раз объясняла чутко слышащему малейшие шорохи воспитаннику причину ежевечернего шума возле чёрного входа. Если по каким-то причинам дворник не появлялся, чтобы увезти мусор, его заменяла одна из кухарок, недовольно ворча и чертыхаясь:
- Опять, поди, напился в хлам, ирод! А нам, слабым женщинам, дерьмо возить! Ну, вот пусть только проспится – я ему покажу… не видать ему ни чая, ни котлет, ни полбуханочки…
Ни для кого не было секретом, включая и малолетних воспитанников, что персонал приюта хорошенько приворовывает. Кухарки, представляющие собою почти последнее звено в этой порочной цепочке, делились уже только с дворником да сторожами, а повара – те весьма неплохо наживались на продуктах – сначала урезали количество, положенное для приготовления завтрака, обеда и ужина, в результате чего интернатские получали меньшие порции, чем полагалось; а потом уж и от этих порций  прибирали себе готовое. Недоеденное самими воспитанниками доставалось воспитателям, нянькам, и кухаркам. Это уже и воровством не считалось – всё равно на выброс пойдёт. Кто-то забирал с собой в судках и бидонах – для домочадцев и всякой живности, кто-то, как покойная Акулина, подкармливал бездомных собак. Нил, которого всегда справедливо называли малоежкой, частенько отказывался от большей доли своей еды в пользу «несчастных пёсиков», чем умилял бабку Акулину до слёз.
   В этой самой тачке с мусором и вознамерился выехать на свободу маленький Нил. Во времена дружбы с Акулиной, имея в её дежурства доступ почти ко всем интернатским помещениям, он как-то раз потихоньку стащил один плотный, огромный мусорный мешок, в который, по его прикидкам, мог бы поместиться и сам, скрючившись на карачках. Однажды ночью он проделал этот трюк, и убедился, что высоты и ширины мешка действительно для этой затеи хватает. После, пользуясь разными оказиями, натаскал в одно укромное местечко на дворе разного тряпья и мусора, чтобы обложиться им со всех сторон, сидя в мешке. Затянуть изнутри длинные пластиковые завязки и вытолкнуть наружу их концы своими маленькими подвижными пальцами ему бы никакого труда не составило. Нынче вечером назначенное для побега время наконец пришло. До этого самого момента Нил много раз представлял себе, как именно он убежит, обдумывал каждую деталь предстоящей дерзкой вылазки, и в мыслях всё выходило гладко и просто. Совсем не похоже на действительность, как убедился он позже.
 Непредусмотренные препятствия начались ещё в группе. Вернее, в спальне, где все ребята уже час, как были уложены в кровати. Обычно до десяти даже самые буйные уже засыпали, потому что и поднимали их рано – в полседьмого. Даже в выходные, ведь режим никто не отменял. Нил, разумеется, спать сегодня никак не мог, и, затаив дыхание, терпеливо ждал, пока прочие угомонятся. Вот уже воспитательница ушла, плотно затворив дверь – значит, прошло минут двадцать… вот зазвенела и остановилась автоматическая посудомойка на кухне – половина десятого… Нил прислушался – вроде все уже спят… Тогда он потихоньку спустил одну ногу с койки… потом вторую… схватил узелок, в который свернул свою одежду… тихо-тихо, как кошка, ступая босыми ногами по скрипучим половицам так, чтобы ни одна из них не издала и звука, двинулся к двери… воспитатели, дежурившие на группах, спальни никогда не запирали – девчонки спали в другом корпусе, а отсюда максимум куда можно было попасть незамеченным – в общий большой коридор, где сразу у дверей сидел на посту охранник. Дальше – главный вход, закрытый ночью на замок. Но этим путём пойдёт только дурак, это же всякому ясно. Всякому, кто так же мал, проворен, как Нил, кто умеет также бесшумно, в случае нужды, скользить лёгкой поступью, вжимаясь в стены и падая в собственную тень. Поэтому он пойдёт совсем не туда…
- Эй, куда это ты собрался, подмёныш?
Свистящий шёпот с дальней койки заставил Нила вздрогнуть всем своим тщедушным телом. И что этому идиоту не спится?!
- В уборную… живот что-то крутит…
- Позови Ташку! – упёрся бдительный однокашник.
- А я что делать собираюсь?! – огрызнулся Нил, и решительно нажал на дверную ручку. «Лучший способ защиты – это нападение» - прочитал он в какой-то книжке, и это действительно сработало! А что, может у него действительно в животе ураган?
Дальше всё было тихо, и до раздевалки он добрался без приключений. Наталья Викторовна уже ушла в соседнюю группу, чай пить. Они всегда там собираются в это время, Нил прекрасно знал весь ночной распорядок интерната. Быстро одеться… накинуть свою курточку… ботинки… проверить мешок в кармане… Спустя минуту он уже выскользнул из группы, и пошёл вовсе не в сторону общего коридора, разделяющего корпуса, нет-нет. Мимо актового зала, мимо кабинета социального работника крался он бесшумно и методично, на ходу чутко улавливая все, даже самые слабые звуки и шорохи. В живом уголке пищали хомяки, и старый попугай Жорочка бормотал что-то неразборчивое, переступая кожистыми лапами туда и сюда по круглой своей жёрдочке. Он всегда так делает, засыпая… Вот и подвальная лестница. Тихо-онько отворить скрипучую дверь… вот так, очень-очень аккуратно… теперь так же закрыть… а дальше – наощупь, вдоль шершавой и пыльной стены… тут стоят вёдра, разные швабры, веники и мётлы… Растопырив руки и вытаращив на всякий случай глаза – а вдруг что-то да различит во мраке? – Нил попытался как можно дальше обойти опасную зону. И у него это вышло. Даже показалось, что увидел силуэты торчащих черенков от швабр в кромешной тьме. Потом не должно было быть никаких особенных препятствий… разве только… тут что-то маленькое, вёрткое и живое метнулось с визгом в темноте мимо его ноги… он скорее почувствовал, чем увидел это быстрое движение… Крыса! Конечно, их тут целое семейство… Но он не закричал, ведь крыс он не боялся, это очень глупо – бояться крыс. Дальше… дальше… а вот и маленькая дверь, ведущая на задний двор. Она, разумеется, наглухо закрыта. Ею вообще никогда не пользуются. И даже если бы была открыта, отворить её в одиночку Нилу невозможно – с другой стороны набросали целый сугроб, смёрзшийся в ледяную глыбу – даже самый сильный великан не сразу справится, не то что он, такой маленький и слабый… Но зато и никакому великану не пролезть сквозь вот эту щель… Нил пошарил ручонками по дверной обшивке, залез под разорванный дермантин, и в дыре, под обивкой, нажал на одну из досок, из которых была очень плотно сбита эта дверь. Когда-то была. А теперь уж сто раз прогнили эти старые деревяшки. Он обнаружил это давным-давно, ещё в прошлом году, когда помогал бабушке Акулине мыть полы и вытирать пыль. Доска скрипнула и… не поддалась!
« - Неужели забили?!» - в панике подумал Нил. И с невесть откуда взявшимися силами так надавил на доску, что она довольно чувствительно хрустнула и… разломилась. Никто её, конечно, не забивал, она просто замёрзла. Теперь вместо целой доски, которую он планировал просто отодвинуть, а потом приладить на место, зияла дыра. С острыми, неровными краями ощерившихся на него щепок. Мальчик даже поёжился – уж больно похоже на оскал чьей-то чудовищной хищной пасти! И тут же, стряхнув наваждение, быстро проскользнул сквозь эту щель – такую узкую, что кроме него, никто бы тут не вылез. Потом поднял обломок, вывалившийся наружу, в снег, и кое-как приладил обратно. Оглянулся – пойдёт! Авось не сразу хватятся… 
  …Взошедший на свою ночную вахту тонкий месяц сегодня был немало удивлён, рассмотрев в приютском дворике щупленького мальчишку в синей кургузой курточке с подвёрнутыми рукавами. Словно крысёныш, жался он к стенам у самой земли, осторожно и шустро перебегая от одного угла к другому. Никто не увидел его, не остановил, никто его даже и не искал. В каком-то местечке возле летней веранды мальчик остановился, стал копать руками сугроб, и довольно скоро раскопал что-то, видимо припрятанное впрок. А достав, сделал и вовсе странную вещь: набил разным тряпьём и мусором большой пластиковый мешок, в котором возят отходы, дотащил его до баков возле кухни, встал на рядом сложенные бетонные плиты, чтобы достать доверху, кое-как погрузил мешок в самый дальний бак, а после… сам запрыгнул туда же! И утрамбовался в этом мешке вместе с мусором, проворно завязав изнутри длинные затяжки. Крышку от бака, правда, сверху водрузить уже не смог, и она так и осталась валяться на снегу чёрной и круглой дырой.
- Опять по бакам лазали, твари мерзкие! – выругался вышедший через несколько минут дворник, с весьма подходящим для своей должности именем Веник, и стал методично опустошать мусорные ёмкости.
Даже сидя внутри плотного мешка, маленький Нил отлично почувствовал резкий неприятный запах, исходивший от этого человека, и у него тотчас же засвербело в носу. Как только мог, он удерживался от чихания, но всё-таки не удержался и чихнул. К счастью, звук этот вырвался из него в тот самый момент, когда Венедикт со всей силы закинул в тачку особенно тяжёлый мешок с каким-то гремящим мусором. Загрузив тачку доверху, он, недовольно бурча себе под нос, тронулся со двора. Громыхнула открывшаяся створка ворот, выпуская трёхколёсный транспорт, и на какое-то время всё стихло. Нил очень испугался – ведь до его бака дворник так и не дошёл! А вдруг он и вовсе его не станет выгружать? Но опасения эти оказались напрасны – вскоре Веник вернулся, и приступил к следующей порции своей вечерней работы. Последним в ход пошёл самый дальний бак, в котором и прятался мальчик. Вот он, скрипя сапогами, подошёл практически вплотную… грохотнула тачка, поставленная рядом, и Нил почувствовал, что невидимая ему сильная рука поднимает мешок вместе с ним, затаившимся среди тряпья и смятой бумаги, и с размаху швыряет в металлическое нутро дворницкого транспорта. При этом он довольно ощутимо ударился боком и ухом обо что-то твёрдое, но не издал ни единого звука, плотно сомкнув челюсти, и для верности зажав себе обеими руками рот. Сейчас не время хныкать, это можно сделать и потом. Тут же в тачку полетели и прочие мешки, но, на удачу Нила, больше ничего особенно тяжёлого в них не было. Кроме тошнотворного запаха пищевых отходов, от которого мальчишку тотчас замутило.
« - Хорошо, что сейчас не лето…» - невольно подумал Нил. Летом бы этот «аромат» был и вовсе непереносим. Минут через десять-пятнадцать, тем же макаром мешки, один за другим, полетели в большой мусорный контейнер. Вот тут уж Нила действительно чуть не вырвало – несмотря на мороз, плотно слежавшийся мусор вонял так, что терпеть было почти невозможно. Но всё-таки нужно, если он действительно хотел убежать. Дождавшись, пока скрип катящейся по снегу тачки и тяжёлая поступь Веника затихнут вдали, Нил стал предпринимать попытки выбраться из своего мусорного плена. Это оказалось вовсе не так легко, как он рассчитывал!  Разнокалиберные отходы скользили и проваливались под его ногами, и найти точку опоры, чтобы пролезть наверх, было весьма трудно. Словно букашка в воронке осыпающегося песка он отчаянно барахтался, стараясь добраться доверху, но всякий раз соскальзывал всё глубже. Наконец, сообразил, что нужно попытаться примять как следует мусор, находящийся внизу, и по утрамбованному выбираться выше. После долгих и тщетных попыток это ему вроде бы стало удаваться, а достигнутый небольшой успех вселил надежду и придал сил. Мало-помалу, придавливая ногами и разгребая руками всякое дерьмо, мальчик очутился вровень головой с верхним краем контейнера. Усталый и вспотевший, он вдохнул свежий морозный воздух, смешанный всё с тем же мерзким, кислым запахом отходов. И тут же… столкнулся взглядом с чьей-то синюшной и небритой физиономией, отпрянувшей от него с несомненным испугом:
- Твою же мать! – завопил человек, и пустился наутёк, неловко придерживая на бегу полы своего расхристанного пальто.
« - Меня даже взрослые пугаются, такой я уродливый…» - печально подумал Нил, и, поднявшись ещё повыше, наконец смог усесться на краю контейнера, свесив затёкшие и усталые ноги. Теперь нужно было прыгать вниз. Прыгать было страшно. Во-первых, для него довольно высоко, во-вторых – кругом валялись всё те же мусорные мешки, с неизвестно каким содержимым. А вдруг попадёшь на что-нибудь твёрдое или острое? Но всё-таки отсюда было нужно убираться, и побыстрее. Пока не обнаружили его отсутствие, и не поняли, как именно он всё это провернул. Нил посидел на краю ещё немного, собираясь с духом, а потом закрыл глаза и… прыгнул!
   Ему снова повезло – он свалился на что-то мягкое. К тому же рядом, сбоку от помойки, нашёл кем-то выброшенный, клетчатый, приятный на ощупь, плед. Как зачарованный, Нил несколько долгих секунд гладил мягкую тёплую ткань, так непохожую на серые, колкие приютские одеяла… потом скатал его в рулончик, зажал под мышкой, и зашагал прочь, совершенно не представляя, куда, собственно, он направляется…
   По тёмным незнакомым улицам спешил он, сжимаясь в комок, крысиной вороватой побежкой, поминутно ожидая, что вот-вот взвоет сзади оглушительная сирена, и страшные люди-полицейские настигнут его, скрутят наручниками запястья, изобьют до полусмерти, а потом отвезут обратно, в ненавистный интернат! Одинаково серые в полутьме стены спящих домов давили на него своей неумолимой громадой, а редкие светящиеся окна казались прожекторами, зажжёнными с одной-единственной целью – разыскать его, маленького беглеца, изловить, и подвергнуть заслуженному жестокому наказанию. Суровая же действительность оказалась гораздо более жестокой, чем представлялось приютскому сиротке. В ту ночь его так никто и не хватился, а наутро, недосчитавшись одного из воспитанников, в интернат, после непродолжительного скандала, вызвали участкового, который, равнодушно выслушав сбивчивые показания персонала, буднично осмотрел место происшествия, составил стандартный протокол, а вернувшись в отделение, не особенно спеша, разослал по постам ориентировку:
   « В ночь на 25 декабря такого-то года, из интерната номер девять для детей-сирот с нарушениями развития пропал мальчик шести лет девяти месяцев, клинический диагноз: гипофизарный нанизм, эпилепсия, психомоторная заторможенность. Особые приметы: очень маленький рост, волосы светлые, глаза серые, одет в синюю куртку с капюшоном, чёрные зимние брюки и чёрные ботинки».
   А Нил – «заторможенный», по мнению врачей, и сильно отстающий в физическом и психическом развитии, ничего об этой ориентировке не знал, но на следующей свалке, до которой он добрёл ближе к полуночи, снял свою приютскую куртку и надел чью-то чужую – ярко-красную, тёплую, и гораздо больше подходящую ему по росту. Наверное, такие курточки с беленьким пушистым мехом вокруг ворота покупают своим детишкам любящие и заботливые родители, которых у Нила нет и никогда не будет. Из этой вырос чей-то малыш, вот её и выбросили на помойку за ненужностью. Нил удовлетворённо вздохнул, накинул тёплый капюшон, завернулся в свой плед, как гусеница в кокон, и, забравшись в длинную и относительно чистую картонную коробку, в несколько секунд уснул крепким, беспечальным сном.
   Наутро, едва забрезжил рассвет, какой-то настойчивый инстинкт завзятого беглеца погнал Нила прочь из города, и к семи часам утра он, удачно миновав парочку полусонных полицейских, вяло пьющих утренний остывающий кофе в своей машине с выключенными мигалками, был уже возле загородного шоссе. Здесь, возле полупустой заправки, он познакомился с печальной рыжей собакой, которая рыскала у мусорки в поисках чего-нибудь съестного, и угостил её половиной своей надкусанной котлеты. Вторую половину съел сам, закусив четвертинкой хлебного куска, а остальное оставил про запас. Очень хотелось пить, поэтому, увидев, как один мужчина с одутловатым недовольным лицом, выходя из стеклянного здания заправки, выбросил в мусорку явно недопитый бумажный стаканчик, тут же его подобрал. В стакане оказался кофе с молоком и сахаром – ещё тёплый, дымящийся, и очень-очень вкусный… Подкрепившись таким образом, Нил глубоко вздохнул, с надеждой поглядел вдаль, где неровной грядой выделялся на фоне светлого утреннего неба лесной массив, засунул руки в тёплые карманы, и уверенной походкой зашагал по тропинке, вытоптанной меж редко стоящих вдоль шоссе сосен. Куда она его приведёт – этого он не знал, и не мог знать, но очень надеялся, что там ему встретится кто-то добрый, понимающий, ласковый… совсем как покойная бабушка Акулина.
   Большая рыжая собака с грустными глазами и тощим животом до-о-лго смотрела вслед уходящему мальчику в ярко-красной куртке, а потом коротко тявкнула, что-то для себя решив, и потрусила за ним, неловко поскальзываясь тонкими длинными лапами на замёрзшей узенькой дорожке…   
   А новый день, начавшийся так светло, и поманивший маленького Нила в прекрасную солнечную даль, на поверку оказался самым, что ни на есть, коварным. Уже часа через два небо разом потемнело, нахмурилось, яркое солнце заслонило пухло-серое снежное облако, и крупными хлопьями повалил мягкий, крутящийся на лёгком ветру, снежок. Сначала Нилу было очень весело – он шёл себе и шёл, и представлял, как будто стал маленьким-премаленьким, с напёрсток, и попал во двор к не в меру хозяйственной великанше, выбивающей свои пуховые подушки. Одна подушка оказалась с дырой, и вот теперь из неё так и сыпет невесомым, мягким птичьим пухом! Придуманная игра показалась ему такой забавной, что он в голос смеялся, и пригоршнями сгребал свежевыпавший снег, а потом разбрасывал над своей головой, устраивая настоящий пуховой феерверк!
Между тем, тропинка как-то незаметно завернула от шоссе влево, и теперь петляла уже между высоченными соснами, перемежающимися низким, густорастущим подлеском. Тут и там, поблёскивая накатанными косыми полосами, выглядывали из-под нападавшего пушистого снежка росчерки лыжни, но Нил, никогда не видевший лыж, не знал, что это за следы, и какой диковинный зверь или птица оставил их в этом месте. Ему стало немного не по себе, и он пошёл побыстрее, стараясь не потерять из виду тропинку. Это становилось всё труднее – снег ещё участился, вот он уже повалил сплошной стеной… и среди этого снежного, плотно обволакивающего тумана малыш Нил совсем терял ориентацию… Где тропинка? Куда ему идти? Лес тоже становился всё гуще, насколько это можно было вообще рассмотреть сквозь снежную завесу… уже и странные следы-палки перестали попадаться… или их окончательно замело… Ещё стемнело, задул суровый пронзительный ветер, и верхушки сосен закачались, зашумели, запели вечную и страшную вьюжную песню:
« - Эй, путник! Кто бы ты ни был – иди поскорей!
Дом заметёт твой до самых верхушек дверей…
Да, торопись! Вон несётся ночная пурга…
Враз пропадёшь, не найдёшь своего очага!»
  Маленький Нил обострившимся шестым чувством отлично понимал, о чём пели деревья, и сердечко его сжималось от страха и тоски. У него-то нет ни дома, ни очага… и куда он бредёт среди этой бешено кружащей вьюги, ему хорошо известно – на собственную погибель, вот куда. Ноги его замёрзли, стали холодными и твёрдыми, как ледышки, приятный огонёк в груди угасал… вот-вот он упадёт возле какой-нибудь обсыпанной белыми хлопьями молчаливой ели, и не сможет дальше идти… его маленькое тельце тут же заметёт снегом, и он превратится в хрустящую и хрупкую сосульку… Видно, так уж суждено ему на роду – замёрзнуть насмерть в этом пустынном, холодном, безжалостном лесу.
   Ещё несколько минут Нил всё-таки волочил свои усталые ноги, передвигаясь с огромным трудом по глубокому снегу, а потом всё вышло в точности как он и представил, давясь горючими последними слезами: одна нога, неловко подогнувшись, зацепила другую, и мальчик рухнул ничком в сугроб, да так и остался лежать, уже почти не чувствуя ни холода, ни боли…
   А минуты через две из-за плотного белого занавеса выскочила тощая рыжая собака, и, дрожа всем телом, улеглась рядом с маленьким человечком, предварительно раскопав ямку в свежем снегу. Она подползла к нему как можно ближе, и долго лизала его побелевшее личико своим тёплым розовым языком. Потом прикрыла умные глаза и затихла… А снег всё падал, и падал… Никто не знает, как это вышло, но в какой-то момент раскидистая, рядом растущая ель протянула над двумя несчастными бродяжками свои колючие плотные лапы, и получился укромный шатёр. Скоро и его завалило снежными мягкими хлопьями, и ни одна живая душа не смогла бы понять, что у подножия высокой треугольной ели спят глубоким, почти бездыханным уже сном, маленький некрасивый сирота и большая, ничейная собака...   
 …Вьюжило почти весь день и всю ночь, и только к следующему утру снег прекратился. Семейка лесных гномов, живущая в этом местечке, наверх не выходила, спокойно пережидая непогоду в своей уютной норе. За весну, лето и большую часть осени гномы заготавливали достаточно хозяйственных запасов, чтобы и всю зиму вот так просидеть, в случае необходимости. В очаге непрерывно танцевал огонь, Ежевичка варила вкусную грибную похлёбку, пекла пироги и сдобные булочки с орехами, а Дубовик с Боровиком чистили и чинили свои инструменты и разную домашнюю утварь. Вечерами, когда в маленькое смотровое окошко, устроенное в трухлявом пне над гномьей норой, бился ревущий ветер и сердито бросался пригоршнями мелкого снега, гномы пили травяной чай, рассматривали старинные карты, и рассказывали друг другу разные истории. Ежевичка вязала длинные полосатые чулки, тёплые жилетки и шапочки из беличьей шерсти, устроившись напротив огня в высоком деревянном кресле с мягким сиденьем. Лучшего нельзя и желать, чем провести хоть один, вот такой зимний вечерок в жилище гномов. Казалось, что само время здесь остановилось, не решаясь зайти за порог этого тайного дома – настолько у гномов было спокойно…
 Но сегодня утром эта размеренная жизнь внезапно нарушилась совершенно чрезвычайным происшествием. Поднявшись по винтовой лестнице, устроенной внутри большого пня, и поглядев в оконце, Дубовик увидел, что снег прекратился.
- Пойдём, Боровик, до источника за свежей водицей! – позвал он брата, - Надоело снежную цедить.
- Да куда ж вы пойдёте? – всплеснула крепкими ручками Ежевичка, - Снежищу навалило выше головы! Утонете, не успев выйти.
- А это на что?! – торжествующе показал гном гладко обструганную, довольно узкую, и загнутую с одного конца кверху, дощечку.
- Никак, ты и правда их надевать собрался! – недовольно сложила губы сестра и покачала головой: - Не выйдет ничего из этой затеи!
- А вот и выйдет! – упирался Дубовик, - По крайней мере, попробуем!
- Ты их закончил? – оживился Боровик, выходя из дальней комнатки, - Не терпится устроить эксперимент!
- Смотрите, экспериментаторы, - усмехнулась гномунья, - Как бы вас не пришлось всем миром из сугроба-то откапывать!
- Ну что ж, если так, - пожал плечами Боровик, - Найдётся, кому помочь!
  В прихожей братья взяли свои заплечные сумки, погрузили в них два больших бурдюка для воды, и, зажав в руках каждый по две дощечки, стали взбираться на поверхность. На случай сильного снегопада, да и просто в целях безопасности, выход из гномьего жилища был устроен длинным и извилистым тоннелем, понемногу уходящим кверху. Начинался он прямо за входной дубовой дверью, и, змеясь, полз из-под земли довольно долго. На входе замаскирован был камнями и древесной корой, образуя низкий навес. Выйти можно было, только согнувшись в три погибели, но зато и снега внутрь почти не попадало, а тот, что всё-таки наметало, гномы регулярно расчищали. В тоннеле имелось несколько отводов под разные гномьи нужды, и в самом последнем, почти у выхода на поверхность, помещалась хозяйственная кладовая, где хранились скребки, лопаты, метёлки и прочий нужный инструмент.
   Выбравшись на свет, два гнома сощурились от яркого, слепящего солнца – после сумрачной норы он какое-то время был едва переносим. Когда малость пообвыклись, стали прилаживать к ногам выточенные Дубовиком палки. Год назад, примерно в это же время, в их края наведывались люди, у них-то он и подсмотрел такой способ передвижения по глубокому снегу. История тогда вышла весьма интересная, хоть и хлопотная. Потребовала и смекалки, и общего сплочения лесного народца… и теперь её всем, кто вхож в гномий дом, рассказывает Ежевичка долгими ненастными вечерами, подливая душистый чаёк. Однако о ней – отдельный рассказ, а сейчас братья-гномы, закрепив на ногах тонкие скользкие доски, неловко пытаются продвинуться на них по свежевыпавшему белому снежку.
- А помнишь, Дубок, у них ведь ещё и палки в руках были! – запыхавшись от непривычной натуги, выговорил Боровик.
- Точно! – хлопнул себя по лбу брат, - А я же их и приготовил, да забыл совсем! Эх… придётся обратно в тоннель бежать…
   С палками дело пошло действительно полегче, и вскоре гномы, осторожно ступая по ослепительно сверкающему на солнце белому полотну, почти приноровились к самодельным снегоступам.         
- Здорово-то как! – восхищался Боровичок, - Теперь куда хошь пробраться можно!
- Можно, - довольно соглашался брат, - Только смотреть в оба нужно! Не ровён час, опять на людей наткнёшься… Так и шастают, так и норовят покой лесной нарушить…
- Ну, это уж  ты  загнул! – посмеялся Боровик, - С прошлого года и не было никого больше… только разве… - не успел он закончить своей фразы, как из под опущенных в сугроб пушистых лап старой ели вдруг полетел во все стороны снег, и какой-то большой, рыжий как лисица, зверь, отряхиваясь, вылез наружу.
- Гав! Гав! – басовито залаял он, увидав прямо перед собою двоих гномов, и к тому же грозно зарычал, и оскалил свои длинные, желтоватые клыки.
Но братья нисколько не испугались. Все лесные гномы отлично понимают язык животных, умеют с ними и ладить и договариваться. Древняя гномья магия останавливает даже медведя-шатуна, лишившегося своей зимней берлоги, и оттого особенно свирепого.  Что уж говорить о простой голодной собаке…    
- А ну, не бреши попусту! – строго сказал Дубовик, как старший из двоих братьев, - Откуда взялась тут такая?
 Собака притихла, виновато вильнула хвостом и что-то тихонько проскулила.
- Кто-кто у тебя там? – изумился гном, - Человек?!
Собака сделала умоляющие глаза и переступила передними лапами.
- Нее-ет! – твёрдо сказал Дубовик, - Нам тут люди ни к чему! Одни неприятности от них! Большой ли, маленький – всё едино! Пусть идёт к своим.
Собака отчаянно гавкнула на высокой и резкой ноте, и тёмные глаза её заволокло сумрачной дымкой.
- Но, Дубок…  - возразил было брату второй гном, - Она ведь говорит…
- Я прекрасно слышу, что она говорит! – огрызнулся тот, - Мы тут ничего сделать не можем, и точка! Пойдём своей дорогой!
- А ты иди своей, и человека своего с собой забери! Снег кончился, авось куда-нибудь придёте! Не место вам обоим в лесу, вот и весь сказ. – твёрдо сказал он собаке, и решительно заскользил на своих новеньких лыжах прочь. За ним направился и Боровичок, кряхтя и хмурясь. Пару раз он всё-таки оглянулся: рыжая собака, уныло опустив уши, обречённо смотрела им вслед…         
  Набрав у незамерзающего источника по бурдюку чистой водицы, гномы отправились обратно. Сделали ещё и небольшой крюк, чтобы забрать у белки Быструшки мешочек с вычесанной шерстью, и возвратились к своей норе.
- Ну, сестрица, принимай добычу! – шутливо сказал Дубовик, открывая дверь.
- Неужели у вас всё-таки получилось? – недоверчиво улыбнулась Ежевичка, и тут же всплеснула руками, увидав шерсть: - Да вы уже и у белок успели побывать?!
- На этих снегоступах милое дело! – довольно улыбался Боровичок, - Мы теперь хоть куда можем добраться!
- Видно, и у людей можно хорошему поучиться, - сказала гномунья, и подала брату жестянок чайник, чтоб тот налил воды из бурдюка.
- Кстати, о людях… - тяжело вздохнув, сказал Дубовик, - Прямо возле нашей норы ещё один объявился!
- Не может быть! – удивлённо подняла брови Ежевичка, - Что им опять здесь нужно?
- Не знаю, - покачал головой Дубовик, - Мы его даже не видали. Только собаку рыжую, что из сугроба вылезла.
- Собака? Из сугроба? – сестра непонимающе прищурилась, и наклонила голову на бок, - Как это?
Братья всё рассказали – и как неожиданно на собаку наткнулись, и что она им про человека поведала.
- Говорит, грела его всю ночь, чтобы не замёрз, надышала в снежной норе, но он теперь не шевелится, - заканчивал рассказ младший гном, - Просила нас помочь… Жалко, конечно, их. Но Дубок решил, что нам не след вмешиваться.
- Что?! – поразилась Ежевичка, - Да как ты мог?! – негодующе вскричала, обращая свой гневный взгляд на старшего брата.
- Прекрати кипятиться, как чайник! – нахмурился тот, - Это человек, а мы с людьми не знаемся. Наши деды, и деды дедов наших…
Но Ежевичка не дала ему закончить:
- Прежде всего он малыш! Бедный детёныш, попавший в беду!! Разве ты не знаешь, что должен сделать всякий, считающий себя порядочным лесным гномом?! Разве ты бы прошёл мимо выпавшего из гнезда птенца, или не помог бы зайчонку, потерявшему мать? А ну, отвечай!! – гномунья раскраснелась от гнева, лицо её стало сердитым и строгим, а глубоко посаженные глаза под пушистыми бровями, казалось, вот-вот начнут метать молнии.
- Так то звери лесные… - попытался отговориться Дубовик, - А это…
- А это ребёнок!! – снова перебила его разгневанная сестра, - Малое дитя, нуждающееся в помощи! Да как ты только… - не договорив, она быстрым шагом направилась к выходу, на ходу повязывая на голове тёплый платок.
- Ты куда это собралась? – недоумевающе свёл мохнатые брови Дубовик.
- Спасать малыша! – не оборачиваясь, выпалила сестра, и сняла с крючка свою одёжку.
- Подожди, Ежечка… - примиряюще сказал Боровичок, - Я сам схожу, не надо тебе одной…
- Раз такое дело… - не слишком довольно выговорил старший гном, видя, какой оборот принимают события, - Раз такое дело – пойдём мы с Боровиком! А ты тут нас подожди…
- Интересно, как это вы без меня собираетесь справиться? – усмехнулась гномунья, - Или сами ведовать-то научились?
 Гномы обескураженно переглянулись. Им как-то и в голову не пришло, что действительно, тут без ведовства сестры никак не обойтись…
   Через короткое время возле елового шатра, где укрывались ночью Нил и собака, снова показались гномы – теперь все трое. Почуяв их, Рыжая снова вылезла наружу, и вопросительно поглядела на пришедших.
- С нами пойдёшь! – коротко бросил ей Дубовик, и велел отойти в сторону. Потом сделал знак рукой брату, и оба без лишних слов принялись за работу. Лопатки так и засверкали на солнце своими отполированными поверхностями, и снег радужными брызгами полетел во все стороны. В несколько минут раскопали из снежной берлоги малыша Нила – вот и красная курточка показалась, и штанишки, и чёрные ботинки… Он лежал на расстеленном кое-как стареньком пледе ничком, и не шевелился. Завидев такое, рыжая собака со всех ног кинулась к нему, и, жалобно скуля, стала передними лапами подрывать снег, стараясь перевернуть неподвижное тельце. Гномы, конечно, помогли. Открывшееся лицо мальчика заставило даже строгого Дубовика страдальчески сморщиться – бледно-синюшное, как застывшая маска, с закрытыми красными веками и смёрзшимися ледяными ресницами, оно кого угодно бы ужаснуло.
- Похоже, опоздали мы… - печально выговорил Боровик, и воткнул свою лопату в сугроб.
Но собака не унималась – она всё тормошила и лизала своего маленького дружка, отчаянно крутя хвостом и поскуливая. Добрые глаза её были полны слёз.
- А ну, пропустите меня, - решительно сказала Ежевичка, и опустилась перед Нилом на колени.
- Какой маленький… тут и ведовства особо не нужно… - удивлённо пробормотала она, положив свою ладошку ему на лоб. Лоб был ледяной. Тогда гномунья наклонилась ещё ниже, и, вся обратившись в слух, стала напряжённо ждать, вглядываясь мальчику в лицо. Всем прочим сделала суровый знак затихнуть. Наконец, встала с колен и выпрямилась, сверкнув глазами:
- Он жив! Забираем!
   Дальше случилось кое-то и вовсе невероятное: Ежевичка сосредоточенно забормотала почти неразборчивые слова на древнем гномьем языке… и, в какой-то момент, торжествующе выкрикнув на птичий манер, подалась вперёд и щёлкнула пальцами у Нила над головой! И он… вроде бы как сразу съёжился, стал ещё меньше, и ещё… и вот уже, уменьшаясь прямо на глазах, сравнялся ростом с большой еловой шишкой! Тогда Дубовик подхватил его на руки и легко понёс к норе. А Ежевичка проделала тоже самое снова – на этот раз с рыжей собакой. В результате из огромной псины размером с хорошую овчарку получилась крохотная собачонка вроде тех, что помещаются в бокал. Зато её уж и нести не нужно было – слегка ошарашенная своим новым размером, она сама с радостью побежала вслед за гномами, внимательно обнюхивая всё, что попадалось по пути.
   Внизу спасённого освободили от одежды, вернули ему прежний размер, и растёрли настойкой от простуды. Потом завернули в тёплое одеяло, и положили возле очага. Когда мальчик задышал глубже, а лицо его порозовело, Ежевичка, осторожно раздвинув деревянной палочкой обветренные губы, капнула несколько капель приятно пахнущей жидкости ему в рот:
- Вот так… хорошо…
- Ну, теперь только ждать остаётся! – довольно сказала она, обращаясь к братьям, - Что смогли, мы сделали. Но почему он такой маленький? Даже меньше Боровичка…
- Не знаю, - покачал головой старший брат, - Наверное, совсем ещё зелёный детёныш…
- Но тогда… как же он оказался в лесу-то совсем один? – задумчиво протянула Ежевичка, - Что-то здесь не сходится… А ну, Рыжая, расскажи, что знаешь!
  Собака, которой, в отличии от Нила, прежний размер не вернули, но зато накормили до отвала, с готовностью изложила всё, что знала. Но, поскольку знала она немного, эти сведения к общей картине добавили мало что.
- Ладно, придёт в себя, сам расскажет… - решила Ежевичка, и ласково погладила мальчика по спутанным, влажным от пота волосам, - Какой миленький! – почти с восхищением прошептала она.
Сам Нил, если бы он мог слышать эти слова, был бы немало изумлён – раньше его «миленьким» никто и никогда не называл. Даже бабушка Акулина…
 Здесь, дорогой читатель, нам нужно прояснить кое-что существенное. А именно – размеры наших гномов. Мы, люди, привыкли думать, что гномы – существа мало того, что волшебные, так ещё и совсем крохотные. Однако это не совсем так. Дело в том, что нормальный гномий рост от сорока-пятидесяти сантиметров до почти полутора метров, в зависимости от того, где обитает гном – в горном подземелье, на равнине или в лесу. Но, когда гномы выбираются из своих подземных нор на поверхность по какой-то нужде, они чаще всего сильно уменьшают свой рост с помощью того самого ведовства, которым владеет Ежевичка. Как и все прочие гномуньи. Гномьи женщины ещё более скрытны и осторожны, чем гномы мужского пола. Если гнома человек изредка всё-таки может встретить, бродя по лесу, то гномунью – практически никогда. Правда, чаще всего такая встреча, если и произойдёт, останется для самого человека незамеченной, поскольку хитрые гномы тут же становятся крохотными, и сезонные их шапочки не отличить от шляпки гриба, какой-нибудь луговой травы или снежного комочка. Не правда ли, и у вас бывало такое ощущение - находясь в осеннем лесу в грибную пору, вдруг будто бы приметишь боковым зрением быстрое движение в траве, оглянешься – нет никого… только шляпки грибов среди опавшей листвы маячками светятся… Подойдёшь ближе – а это и не гриб вовсе, а просто яркий листок. Ну, думаешь, мышь пробежала, или другой какой мелкий зверёк. Да и зрение подводит… Бывает, конечно, и такое. Но иногда это не мышь, и не гриб даже, а самый настоящий гном умело маскируется, прячась от человека среди лесной пестроты.
    Малыш Нил ничего этого, конечно же, не знал. И, придя в себя, прежде всего подумал, что уже умер, и попал в рай. Про это волшебное место ему рассказывала всё та же добрая Акулина, и теперь он страшно обрадовался, различив возле себя женский силуэт, разом напомнивший её – крепенькую, коренастую, в похожем простом платье и жилетке на меху.
- Бабуля… - выговорил он слабым, хрипловатым голосом, с трудом ворочая языком, - Мы… в раю?
- Ну наконец-то! – обрадовалась женщина, и подошла ещё ближе. Теперь Нил разглядел, что это вовсе не бабушка Акулина, и сильно расстроился.
- Где… я? Кто ты? – жалобно спросил он у незнакомки.
- Меня зовут Ежевичка, - она ласково улыбнулась ему, и от этой искренней улыбки Нилу сразу полегчало, - Ты у меня в гостях, под моей защитой… Мы с братьями нашли тебя в лесу, и принесли к себе домой. Здесь ты в безопасности, и можешь ни о чём не волноваться! Понимаешь?
 Нил утвердительно кивнул, и обвёл взглядом часть комнаты, в которой находился. Ему понравилось то, что он увидел. Во-первых, здесь было тепло, и прямо напротив горел в большом открытом очаге живой огонь. Над очагом висели разные ковшики и кастрюльки, начищенные до блеска, сбоку лежали сложенные аккуратной стопкой дровишки, и стояло большое уютное кресло с высокой спинкой и деревянными поручнями. Везде царил немного таинственный полумрак, и не было видно ни одного окна… Зато откуда-то, наверное, из соседнего помещения, доносился восхитительный запах съестного, и очень-очень вкусного!
- Сейчас я тебя покормлю! – сказала Ежевичка, с радостью уловив его нетерпение, - Но сначала… кое-кто очень хочет с тобой поздороваться… - она отступила немного назад, и легонько присвистнула. Тут же откуда-то выскочила крохотная рыжая собачонка, и подбежала к Ниловой постели.
- Аф, аф! – радовалась она, и крутилась волчком от восторга, а затем, улучив удобный момент, запрыгнула на низенькую скамеечку, стоящую рядом, а с неё прямо к Нилу в изголовье! И принялась, тоненько повизгивая, лизать его влажное, распаренное теплом гномьего дома, лицо.
- Это… это ты?! – изумился мальчик, разглядев как следует собачку, - Но… почему ты стала такой крохотной?!
- Долго объяснять! – рассмеялась гномунья, ответив за Рыжую, - Но тебе следует узнать, что эта четвероногая подруга спасла твою жизнь. Устроила в сугробе пещерку и грела тебя всю ночь своим телом. Так что поблагодари её как следует!
- Рыжуся… - растроганно сказал Нил, и крепко обнял собачку за шею. Глаза его наполнились слезами, а Рыжая заскулила ещё громче, и забила хвостом так часто, что всем показалось – он вот-вот оторвётся.
- Ну, будет, будет! – немного ворчливо объявила Ежевичка, - Теперь мне нужно покормить его, слезай!
Собачка послушно спрыгнула с кровати, и улеглась возле Нила на пёстром половичке. Спустя несколько минут он, полусидя в подушках, с большим аппетитом поглощал невероятно вкусный бульон, заедая его умопомрачительными пирожками.
- Так-то лучше! – довольно улыбалась хозяйка, два раза подливая выздоравливающему добавки, - У тебя прекрасный аппетит, прямо как у настоящего гнома! – тут она осеклась, и смущённо закусила нижнюю губу. Но Нил уже всё прекрасно услышал:
- У… гнома? Не знаю, может быть. У нас в интернате были сказки, и про гномов тоже, но там не говорилось, какой у них аппетит.
- Ты живёшь в интернате? – чуть нахмурилась Ежевичка.
- Да… вернее, жил…  - неохотно ответил Нил, и замолчал. На лицо его набежала сумрачная тень, и глаза посерьёзнели.   
- Ладно-ладно, не обязательно прямо сейчас об этом рассказывать! – поспешила успокоить его добрая хозяйка, - Послушаем, когда будешь готов… Скоро вернутся мои братья, я тебя с ними познакомлю, и будем все вместе чай пить.
   Получив, таким образом, отсрочку от сложного и неловкого разговора, Нил немного перевёл дух и ещё раз огляделся, теперь уже повнимательнее. Вся обстановка этого странно-гостеприимного дома что-то до чрезвычайности ему напоминала… вот только что именно, он никак не мог вспомнить. Неровные, выкрашенные зелёной краской стены, казалось, поросли мхом. Нил ещё пригляделся… так и есть! Дальний угол почти полностью оброс пушистым, плотным изумрудным мхом, а в другом уютно устроился толстый корень какого-то растения, ползущий, словно змея, вверх… Низкая, ему как раз по росту, деревянная мебель – простой стол из гладко обструганных досок, стулья и скамейки, несколько сундуков у стен… Разный хозяйственный скарб аккуратно развешан на крючках и разложен по полочкам… Нигде не видно ни одной-единственной розетки, и телевизора, который так раздражал его в интернате своим вечным визгливым бормотанием, здесь тоже и в помине не было… Заворожённый этим удивительным местом, малыш Нил с открытым ртом рассматривал и рассматривал всё… и сам не заметил, как встал с постели и пришлёпал босыми ногами на просторную кухню, где маленькая, чуть-чуть повыше его самого, хозяюшка, что-то сосредоточенно мешала в большом чугунке.
- Извините, пожалуйста… - вежливо обратился он к ней, - У вас тут так… так… - и смутился, не найдя нужных слов, чтобы выразить свой восторг и благодарность.
Ежевичка, приятно удивлённая этим визитом, с улыбкой на широком добром лице обернулась к нему:
- А… это ты, малыш? Голова не кружится?
- Не-ет… - ответил Нил и осторожно потрогал свою макушку, - Вроде всё хорошо…
- Ну, раз так… - хитро прищурилась хозяйка, - Тогда давай, принимайся за работу! Сейчас найду тебе посильную, чтобы без дела не сидеть! Как тебе такое? – спросила она, словно проверяя его реакцию.
Мальчик явно обрадовался:
-  Правда? Я совсем не люблю сидеть без дела! Конечно, давайте!
- Хорошо… - улыбнулась Ежевичка, - Тогда вот тебе задание: эти сушёные ягоды нужно перебрать, а у меня всё руки не доходят. Которые будут попадаться с чёрными пятнышками, отложи отдельно. Их потом мышам отдадим. А остальные пересыпь вот сюда… - и она подала ему симпатичный холщовый мешочек, - Справишься?
- Я постараюсь. – серьёзно ответил Нил, и присел возле небольшого столика тут же, рядом с хозяйкой.
 Готовя обед, она нет-нет да поглядывала, что и как делает мальчик. Он не подвёл – очень тщательно рассматривал каждую ягодку, негодные откладывая, как и было велено. Руки ему явно достались проворные, и видно было, что сосредоточенная работа мальцу совсем не в тягость.
Когда Ежевичка закончила хлопотать на кухне, Нил тоже справился со своей задачей, и немного смущаясь, спросил – нужно ли ещё чем-то помочь.
- На сегодня пока хватит! – ласково сказала гномунья, и погладила его по голове, - Разве только поможешь мне на стол накрыть.
- Я умею! – обрадовался Нил, - Я в интернате всегда помогаю нянечкам и накрывать, и убирать, и посуду мыть… - вспомнив про дурное место, из которого он убежал, мальчик снова помрачнел, и это не ускользнуло из внимания хозяйки.
    Но она больше ничего спрашивать не стала, а только молча подала ему чашки, ложки и симпатичные, вышитые разными узорами, салфетки. Что делать с такими салфетками, Нил не знал, поэтому сложил их вчетверо, и положил рядом с каждой тарелкой и миской, а на них пристроил ложки и ножи.  Накрывали стол на четверых, и ему было ужасно любопытно, что же за братья такие у здешней хозяйки… Долго ждать ему не пришлось - через несколько минут входная дверь отворилась, и вместе с холодным паром, заползшим из тоннеля, в дом степенно вошли… два самых настоящих гнома!! Их-то Нил сразу узнал, а заодно тут же и понял, что ему напоминает этот дом без окон и современных удобств. Нору! Самую настоящую нору, в которой жил крот из сказки про Дюймовочку.  Это была одна из самых любимых его книг, имеющихся в библиотеке интерната. Причём то место, где описывается кротовья нора и вся «подземная» жизнь Дюймовочки, ему всегда особенно нравилось. «И зачем только она хотела убежать от крота?» - рассуждал он всякий раз, читая и перечитывая сказку, «- Ну пусть она не хотела на нём жениться… но можно ведь было вырыть собственную нору! И жить также прекрасно, как живут полевые мышки, и Крыса, которая в гости к Кроту приходила, и все прочие мелкие зверюшки…» Такая жизнь всегда казалась Нилу самым привлекательным вариантом существования. И теперь он, открыв рот от изумления, смотрел и не верил своим глазам – прямо навстречу ему входили в эту самую прекрасную на свете нору двое живых гномов! В какой-то момент ему показалось, что он просто спит, и всё случившееся с ним – невероятно-волшебный сон… но тут подбежала рыжая собака поздороваться с вернувшимися хозяевами, потыкалась холодным носиком в его ладошку… и он вдруг отчётливо понял, что всё это – правда…
   Спрашивать вошедших гномов он ни о чём сразу не стал, и Ежевичку тоже, хотя ему очень хотелось! Однако он сдержал себя, и спокойно, вежливо поздоровался с ними. Гномам такое поведение нежданного гостя весьма понравилось, и даже строгий всегда Дубовик посмотрел на него одобрительно. Затем все уселись обедать. Ели гномы много, молча, никаких застольных бесед себе не позволяя. Если хотелось добавки, отодвигали свои миски немного к центру стола, и Ежевичка наполняла их новой похлёбкой из большого чугунка, поставленного тут же. Нил, доев свою порцию, сделал также – аппетит у него, несмотря на недавно съеденное, разыгрался нешуточный. Такие манеры гномам также пришлись по душе, и Боровичок по-доброму улыбнулся сообразительному малышу. Наевшись, гномы перевернули свои деревянные ложки кверху, и крест-накрест сложили с ножами. Малыш Нил сделал тоже самое. Ежевичка принялась убирать со стола, и он с готовностью ей помог. И не уходил с кухни до тех пор, пока последняя посудина не была чисто отмыта и насухо вытерта. Вдвоём они быстро справились с этой работой, и вскоре миски и ложки уже заняли положенное им место в большом дубовом буфете.
- Ну, а теперь пойдём чай пить! – сказала она ему, и снова ласково погладила по голове, - Дубовик будет задавать тебе разные вопросы… - доверительно сообщила гномунья, - Но ты не пугайся… он грозный у нас только с виду, - и она заговорщицки подмигнула мальчику.
Нил понял, что на этот раз ему придётся рассказать всё, как есть.
  Ожидаемый «допрос» начался, когда весь чай из большого пузатого чайника и всё ежевичное варенье, и все пряники, напечённые заботливой хозяйкой, перекочевали в животы гномов. Ну, и немножко в Нилов маленький животик)). Не забыта была также и собачка – ей налили в миску вкусной похлёбки, а на второе дали мясные косточки. Рыжая, зажмурясь от восторга, унесла их на свой половичок возле очага, и там с неподдельным счастьем существа, обретшего наконец, после долгих голодных скитаний, и еду и кров, принялась неторопливо грызть.
Боровик же сделал знак рукой Ежевичке, чтобы пока не убирала со стола, и та послушно опустилась обратно на своё место.
- Ну что, малец… - вытерев бороду домотканной салфеткой, начал он, обратившись к Нилу, - Раз ты отогрелся и наелся, просим поведать нам, как так вышло, что ты в лесу-то у нас очутился. Видать, неспроста это, и не от хорошей жизни… Прав я?
Нил немного подумал, прежде чем отвечать, и гномы, не выказывая торопливости, терпеливо ждали. Им были по душе сдержанные манеры этого маленького человека.
- Я… убежал из интерната. – наконец, твёрдо выговорил Нил, - И я… могу объяснить, почему так сделал. Если вы хотите послушать… - робко добавил он, оглядев гномью семью.
 Дубовик молча кивнул, выражая за всех согласие. Нил, непривыкший, что его вообще кто-нибудь слушает, что он, такой маленький и уродливый, может быть кому-то интересен, вдруг понял, что сейчас расплачется. Но всё-таки смог сдержать слёзы, и только шмыгнул носом. Чуткая Ежевичка тотчас подала ему салфетку. Он вытер глаза, и начал рассказывать, постепенно распаляясь всё больше, потому что его никто не перебивал, не дразнил, и вообще не выказывал никакой негативной реакции. Он рассказал им всё, абсолютно всё о себе, не утаивая не малейшей детали, ни одного-единственного, даже самого незначительного, факта, и ничего не приукрашая. Его рассказ занял довольно много времени, а, закончив говорить, он увидел, что Ежевичка почти плачет, а в глазах обоих гномов застыло какое-то странное выражение. Ему сразу же показалось, что это он, Нил, вызвал своим рассказом их неудовольствие и даже гнев. Но, когда Дубовик снова заговорил, мальчик с облегчением понял, что это не так.
 - Я знал, что люди глупы и жестоки, - сказал гном, - Но не думал, что настолько… Говоришь, они дразнили тебя подмёнышем? – тут он почти весело усмехнулся, - Да если бы они увидали хоть раз настоящего подмёныша, вряд ли бы когда-то забыли! Я скажу тебе, малыш, на кого ты похож на самом деле… - он таинственно понизил голос, и наклонил голову, посмотрев Нилу прямо в глаза. Мальчик притих и сжался в комок, ожидая этого вердикта, и глядел в строгие глаза Дубовика со страхом, но и с надеждой…
- Ты похож… даже очень похож… - с расстановкой произнёс тот, - На самого настоящего… гнома!!
Услышав это, двое остальных одобрительно заулыбались, а Боровик дружески похлопал мальчика по плечам. Ежевичка вся просияла, и, переводя счастливый взгляд со своего старшего брата на Нила, радовалась, как никогда прежде.
А Нил сидел весь красный от смущения и гордости – надо же! Ему только что сделали самый лучший, и в общем, пока единственный комплимент в его маленькой жизни. Его сравнили с гномом!!
 …На том семейном совете было сообща решено, что бедняжка Нил пока что останется у гномов. «Пока» было сказано осторожным Дубовиком потому, что он, как и все другие, не знал наверняка туманного будущего. Но этот мальчик, такой непохожий на всех прочих людей, с которыми ему приходилось так или иначе сталкиваться за свою долгую жизнь, и ему запал в душу. Казалось, будто этот детёныш и не человек вовсе – так он был, в самом деле, похож на гнома. Во-первых, рост. Сам же Нил рассказывал, что в интернате все прочие дети такого возраста были намного его выше. Во-вторых, внешность. По человеческим меркам этот ребёнок и правда смотрелся уродцем – сморщенное личико, глубоко посаженные глазки, худенькие, словно скрюченные, ручки и ножки… Именно за это его и дразнили, и мучали в интернате, и недолюбливали – и дети, и взрослые. Но странным образом то, что для человеческого сообщества являлось несомненным недостатком, для гномов было наоборот – самым настоящим достоинством. Потому что гномьи детишки до определённого возраста выглядели именно так. Правда, те малыши-гномята, которых доводилось видеть Дубовику, были ещё меньше Нила, но в целом… если сильно не придираться… этот малыш вполне мог бы сойти за гномёнка-переростка. Так единогласно решили гномы, как следует рассмотрев его. И к тому же, Нил обладал истинно гномьим характером – был рассудителен не по годам, спокоен, собран, очень трудолюбив, усидчив и внимателен.
- И откуда ты только такой взялся… - много раз с тех пор шутливо говорили ему гномы.
А он, уже полностью освоившись, и осознав, что никто ему здесь не причинит вреда, весело отвечал: - От верблюда!
 И все вместе заливисто смеялись этой нехитрой шутке. Кто такой верблюд, лесным гномам было неведомо, но само сочетание слов им пришлось по душе. Однажды Нил взял остывший уголёк, вылетевший из очага, и кусочек бересты. И нарисовал какого-то диковинного зверя – похожего и на лося, и на лошадь, и с двумя горбами на спине! Сказал гномам, что это и есть верблюд.
- Сам-то я никогда его не видал… - сознался он, - Но в книжках нарисовано было именно так…
- Где же водятся такие чудовищные звери? – почесал в затылке любознательный Боровичок.
- В Африке, - пожал плечами Нил, - Там очень жарко… и повсюду растут огромные деревья с мохнатыми книзу стволами… они называются пальмы… а бабушка Акулина говорила, что моим именем называется самая главная в Африке река. Поэтому я и придумал, что меня принёс к интернату верблюд. Как других детей приносит аист…
- Придумщик ты у нас… - ласково сказала Ежевичка, - И рисуешь, видать, неплохо!
Мальчик аж порозовел от очередной приятной похвалы. С тех пор, как он очутился в гномьей норе, все они только и делали, что его хвалили. Иногда ему казалось, что он всё-таки до сих пор спит, и видит чудесный, длинный-предлинный сон… Настолько всё здесь разительно отличалось от его прежней, приютской, жизни. Он был теперь так счастлив! И только ночной порою,  слушая, как дует где-то высоко над норой пронзительный северный ветер, ему бывало очень грустно – оттого ли, что он уж больше никогда не увидит добрую бабушку Акулину… или, может, оттого, что наверняка неизвестно, что будет с ним дальше, и куда ещё забросит его прихотливая судьба…
   Но днями он был вполне доволен своей новой жизнью - бабушку Акулину теперь полностью заменила ему Ежевичка, с самого первого часа взявшая маленького сиротку под свою заботливую опеку. За неполный месяц, прошедший с того памятного декабрьского утра, когда гномы откопали его из сугроба, он откормился на домашних обильных харчах, и из тощего, забитого, несчастного детдомовца стал крепким, довольно ладненьким, улыбчивым ребёнком. Да, он был очень мал по человеческим меркам, и, наверное, считался больным. Но для гнома он был и высок, и здоров, и даже красив, что совсем уж непостижимо, если вдуматься… Не раз и не два с тех пор смотрелся Нил тайком в ежевичкино кругленькое зеркальце, так и сяк разглядывая себя, и проверяя – неужто он так уж изменился? Но нет, никаких особых перемен в своей внешности он не обнаруживал – всё то же лицо… только слегка округлившееся… всё те же глубоко посаженные глазки… Вот взгляд стал смелее и уверенней, это правда. А всё прочее… - Нил недоумённо поднимал брови, хмурился и откладывал зеркальце. Кто же был прав, судя о нём по его обличью – люди или гномы? На этот вопрос он не находил ответа…
   Ну, а сам тот факт, что его спасли лесные гномы, и что они вообще существуют, Нила удивлял как-то очень мало. Может, детская его психика так просто приняла это, в общем - то, из ряда вон выходящее обстоятельство, потому что он всегда очень любил волшебные сказки? А может, была и другая причина, не так легко постижимая… Думали обо всём этом и гномы, часто обсуждая между собой удивительное событие, случившееся с ними этой зимой.
- Неспроста он так похож на нас… - не раз говорила Ежевичка потихоньку братьям, - Я думаю, он… не совсем человек, вы понимаете, что я хочу сказать?
- О таком только в древних сказаниях говорилось… - задумчиво отвечал Дубовик, поглаживая свою длинную бороду, - Разве сейчас, в наше беспокойное время, это возможно? Даже обычные гномьи малыши теперь редкая редкость, наше время уходит… эхе-хеех… как вода сквозь зыбкие корни…
- Да, но ведь всё совпадает! – настойчиво шептала Ежевичка, - Лицо, рост… жаль, конечно, что он совершенно ничего о себе не знает… или не помнит совсем… Если бы кто-то смог нам о нём побольше рассказать…
- А это идея! – как-то раз вдруг очень оживился Боровик, - Я знаю, что нам нужно сделать. Слушайте… - и он заговорил совсем уж тихо, чередуя слова человеческого языка, которым современные гномы часто пользуются, с древним гномьим наречием, чтобы Нил, если вдруг проснётся в своей дальней комнатке, которую ему отвели, ничего бы из сказанного не понял.
   В тот же вечер гномы твёрдо решили разузнать побольше о своём найдёныше, и с этой целью стали собираться в дальний путь. Согласно плану Боровика, заручились помощью двоих лесных обитателей, своих давних и добрых соседей – один из них был пёстрой совой, а вторая – старой и очень уважаемой чёрной крысой по имени Хитрая Кася. Кое-что об интернате окольными путями вызнали у Нила, некоторые сведения принесли на своих длинных хвостах вездесущие лесные сойки, и гномы решили, что этого будет вполне достаточно для начала. В одно обычное утро, проснувшись, Нил обнаружил, что завтракать они будут только вдвоём с тётушкой Ежевичкой.
- А где же дяденьки Дубовик и Боровик? – спросил он, помогая ей накрывать на стол.
- Они на пару дней в отлучке, по важным делам, - объяснила она.
Нилу такого ответа хватило. По делам, так по делам. Не сказали по каким – значит, не его ума дело.  Он никогда не приставал с лишними вопросами, не в его это было характере. Но если бы он только знал, какие такие важные дела заставили двоих бородатых «дяденек» покинуть свою обжитую нору и отправиться в человеческий город, то с замиранием сердца ждал бы их возвращения…
   …Большая, почти невидимая в темноте птица плавно скользила вдоль лесной опушки, ловко лавируя между ветвями. Если бы кто-нибудь мог рассмотреть её поближе, он был бы немало удивлён – на широкой спине летящей совы рядком, крепко уцепившись за тесёмку, петлёй накинутую на птичью шею, сидело трое крохотных существ – двоих из них можно было принять за ожившие ёлочные игрушки – зелёные камзольчики, полосатые чулки и характерные шапочки, остроконечными колпачками увенчивающие бородатые головы, сомнений никаких в принадлежности этих созданий к сказочному гномьему племени не оставляли.  А третье напоминало обычную крысу с голым длинным хвостом, только гораздо меньше обычной, и чёрно-бурого, а не серого цвета. Весь предыдущий день гномы обсуждали со своими товарищами план рискованного предприятия и собирались, и теперь, за ночь эта странная четвёрка планировала добраться до небольшого провинциального городка, расположенного неподалёку, и отыскать в нём сиротский приют.  Болтливые сойки оказались на этот раз правы – нужное здание стояло почти на окраине, и сова, не углубляясь в хитросплетения спящих улиц, легко достигла намеченной цели. Мягко спланировав, она выпустила когтистые мощные лапы, совсем как самолёт раскладывает шасси перед посадкой, и, пробежав несколько шагов по крыше, остановилась. Приспустила пёстрые крылья, развернула назад круглую голову, и издала тихое пощёлкивание:
 - Слезайте! Мы на месте.
Гномы и маленькая крыса, как по надувному трапу, мигом скатились с совиных крыл, и, вежливо поклонившись, поблагодарили своего друга за отличный полёт. Впрочем, кланялись только гномы, а чёрный зверёк тут же принялся обнюхивать всё вокруг своим чутким усатым носом.
Сова прикрыла янтарные глаза, отвечая на благодарность, и, взлетев, примостилась неподалёку на высокой берёзовой ветке – дремать и ждать, пока доставленная её усилиями троица закончит здесь намеченные дела.
По водосточному жёлобу никем не замеченные гномы и Хитрая Кася спустились с крыши вниз. Да и кто бы обратил внимание на три осторожные тени, тихо скользящие в ночи? Слишком они, подвергнутые в очередной раз гномьим чарам, малы для человеческих равнодушных глаз, большинство из которых сейчас были, к тому же, накрепко спаяны сном. Впрочем, один человек во всём интернате не спал этой ночью - тот самый сторож и по совместительству дворник по имени Вениамин, который своими собственными руками и вывез беглянку Нила из приюта на мусорной тачке. Он страдал обычной старческой бессонницей, и к тому же именно сегодня мучился от отсутствия горячительного. Получка светила только через три дня, и денег у Вениамина не было совсем. А выпить хотелось так, что аж челюсти сводило. По этой нужде старик и таскался по всему приюту, надеясь разыскать хоть что-то, могущее утолить его нестерпимую жажду. В пустой кухне ничего не нашлось, кабинет завхоза был опечатан… э-эх… В кладовке под лестницей уж точно горячительного не водится, там одни старые мётлы… это Вениамин знал наверняка, потому что пару месяцев назад заделывал дверцу чёрного хода, через которую утёк этот проклятый мальчишка-карлик, наделавший столько шуму своим побегом… Так ушлого мальца и не нашли, вот тебе и дефективный! Последний раз вроде видали похожего по описаниям возле автозаправки на другом конце города, но поблизости никого не обнаружили. В тот день снегопад был сильный – просто стеной валило, никаких следов не найдёшь. Да и кому он нужен особо, если уж начистоту? Одним сиротой больше, одним меньше… Приходили полицаи, допрашивали всех, и его, Вениамина, тоже… Как будто он когда-то с этими детишками знался! Его дело территорию смотреть, да мусор вывозить… вот и весь сказ. Ну, походили-походили, составили свои бумажки, да и всё на этом. Закрыли дело. Был мальчишка, и сплыл. Поди, замёрз где-нибудь насмерть, или собаки бродячие разорвали…
   Так размышлял про себя старый сторож, бродя по приюту этой ночью, и знать не знал, что именно он поспособствовал этому отчаянному побегу… Но чу! То ли послышалось ему, то ли вправду… проходя мимо медкабинета, где, как он знал, хранились небольшие запасы спиртосодержащих препаратов, Вениамин уловил какое-то приглушённое бормотание, и тонкий писк…  Пищали так крысы, это он прекрасно знал, сам не раз отраву раскладывал и ловушки ставил, но вот другие звуки, похожие на человеческую речь, его очень насторожили. Раздавались они со стороны той самой кладовки…  Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, подошёл неспящий сторож к нужной двери – так и есть! Узкая щель пропускала неяркий свет, вроде как внутри фонарь зажгли… Заинтересованный и настороженный, он снова прислушался – таинственное бормотание стало ещё слышней… тогда, внезапно решившись, одним рывком он растворил хлипкую дверь и… Увиденное повергло его в шок!
На старых, перевёрнутых на попа вёдрах, каких-то тюках и прочем хламе, что хранился здесь, сидела в кружок, чинно беседуя между собой, леденящая кровь компания – несколько огромных, размером с добрую кошку, крыс, причём одна из них невиданного угольно-чёрного цвета, и… двое домовых!! Они… мирно пили чай, а может, и ещё что покрепче, и, нисколько не смутившись присутствием сторожа, радушно пригласили его разделить с ними трапезу:
- А, Веник! – вполне членораздельно сказала одна из крыс-великанов, - Ну проходи, что стоишь, как неродной? – и вся жуткая компания при этих словах бурно расхохоталась.
Да-да, впоследствии, рассказывая о том, что он увидел, всем, кто соглашался слушать эту историю, старик Веничка делал страшные глаза, крестился и произносил с придыханием:
- Вот те крест, домовые! Ростом с мальца, бородатые, косматые, в огромных башмаках, а глаза-то, глаза! Нечеловеческие, злющие! Мать честная! Да меня словно к полу приморозило! Смотрю на них, а у самого душа в пятки уходит…  А крысы говорящие?! Не помню, как кости свои старые унёс! Всё, больше ноги моей в этом дурном месте не будет!
- Ох, Веник, пить тебе меньше надо! – смеялись над ним няньки с кухарками, - Ещё и не то померещится!
- Да не пил я! – отмахивался он с обидой, - Два дня уж как во рту и капли не было! Что ж вы какие… не верите… думаете, старик из ума выжил? А я вот вам что скажу – мальца-то этого… который утёк… они и утащили! Вот вам крест! Домовые эти не просто так тут объявились… вот увидите! Вспомните ещё меня, да уж поздно будет… - посулив, таким образом, твердолобым кухаркам скорую расплату за пренебрежительное отношение к своей правдивости, Вениамин, кряхтя и жалуясь на горькую судьбу, уходил из подсобки. Из ночных сторожей он и вправду уволился, опасаясь вновь повстречаться с какой-нибудь «чертовщиной».
  …Компания, так напугавшая бедного Веника, конечно же состояла из наших знакомых гномов, принявших к тому моменту свои нормальные размеры, Хитрой Каси, и парочки приютских крыс, тоже увеличенных, чтобы гномам было сподручнее с ними беседовать. К тому же из человеческих кружек, одолженных ради такого случая с кухни, пить чай гораздо удобнее, если ты размерами приближаешься к человеку, а не к обычной крысе. А обсуждали они не что иное, как появление в интернате малыша Нила. Хитрая Кася нужна была гномам, чтобы не особо разговорчивые домовые крысы проще пошли на контакт. Гномье колдовство на крыс действует слабо, а больших лесных крыс, считающихся среди них рангом повыше, домовые очень уважают и даже побаиваются. Разузнать про Нила именно у крыс придумал Боровик, трезво рассудивший, что вездесущие серые хищники, много лет обитающие в большом доме, должны знать всё и обо всём. Расчёт оказался верным.
- Знаем, знаем мы вашего мальчонку, - ворчливо сказала самая старая крыса с проплешиной на боку и надорванным ухом, - Для человека он ничего так себе… по крайней мере, нас никогда не обижал. Да и не боялся.
- Когда бабке помогал полы мать, даже хлебушка нам оставлял! – подхватила вторая - помоложе годами, с лоснящейся светло-дымчатой шкуркой.
- Вы ведь должны помнить, как он тут появился? – спросил Дубовик, - Нам важно это знать.
- Много лет назад одна тётка принесла его в корзинке безлунной ночью, да и оставила у дверей, - равнодушно ответила старая крыса, - Люди так часто делают. Те, которым не нужны свои детёныши.
- Что за женщина, как она выглядела? – подался вперёд Боровик.
- Обычная тётка, - пожала плечами крыса, - Как все прочие. Я знаю, где она живёт. У меня в её доме сынок поселился с семьёй.
- Правда?! – обрадовались оба гнома, - Так отведи нас туда скорее!
- Отвести-то я вас отведу, - ухмыльнулась крыса, - Да только… что вам это даст? Неужто вы станете с человеком разговаривать?
- Это уж наше дело, - нахмурился Дубовик, - А за помощь спасибо!
- На спасибо сыру не купишь! – осклабилась крыса, - Чем платить будете?
- Вот, - Боровичок поставил перед крысами круглую корзинку с плетёной крышкой, загодя приготовленную Ежевичкой. Младшая тут же любопытно сунулась в неё своей длинной мордой:
- О, да тут целый пир! Пойдёт! – довольно кивнула она, и маленькие глазки её радостно заблестели.
- Спасибо, Скрисса, - неторопливо сказала Хитрая Кася, - Не хворать тебе и всей твоей семье! Пусть твоя дочка отведёт нас к нужному дому, а если ещё что понадобится – сделай, что попросят эти двое. Сама-то я уж стара стала, чтобы то и дело на совах летать!
- Конечно, госпожа… - слегка поклонилась та, которую назвали Скриссой, - Пусть приходят, когда нужно.               
 …Пока несчастный старый Веник, потревоживший ненароком это удивительное собрание, а вместе с ним, и гораздо больше его - свою собственную нервную систему, пытался привести эту самую систему в порядок в медицинском кабинете; оба гнома, дочь старой Скриссы и Хитрая Кася двинулись дальше по тёмным улочкам спящего городка. Боровик и Дубовик снова воспользовались помощью пёстрой Совы, а крысы достигли цели своим ходом, попутно устроив для лесной гостьи своеобразную экскурсию. Когда обе части маленького отряда прибыли на место, до рассвета оставалось совсем недолго, и отблеск невидимого ещё солнца уже чувствовался в предутренней мгле. Вжавшись под колючий, голый после зимы куст шиповника, гномы и Кася стали о чём-то шушукаться. Дочка Скриссы сидела рядом и внимательно ловила каждое их слово.
- Неужели ты взаправду сделаешь это, госпожа?! – спросила она с восторгом, когда обсуждение подошло к концу, - Как бы мне хотелось посмотреть на такое чудо хоть одним глазком!!  - и она умоляюще сложила свои передние лапки.
Хитрая Кася задумалась на минутку, что-то бормоча себе под нос… и вдруг, ухмыльнувшись во всю пасть, хлопнула свою серую товарку по плечу:
- А почему бы и нет? Давай, поможешь мне с этим!
- Я?! – не поверила своим ушам серая, изумлённо выпучив блестящие бусинки глаз.
- Ты, ты… - насмешливо отвечала Кася, и, не давая серой опомниться, внезапно выкрикнула таинственную фразу на своём крысином языке, и дёрнула её за хвост.
И вот уже обе они закрутились волчком – быстро, быстро, ещё быстрее… уже не разобрать обличья, не понять, что за существо вращается внутри этих живых воронок… На глазах спокойно глядящих на это дело гномов воронки за несколько минут выросли вдвое, втрое, вдесятеро… и в один момент – резко остановились! Если бы бедняга Вениамин вдруг, как-нибудь нечаянно, увидал и эту сцену своими глазами, ему бы уже не помог никакой медицинский кабинет. Потому что вместо двух крыс из вращающихся воронок вышли… две совершенно нормальные женщины! Нипочём не отличить от настоящих. У одной были пепельного цвета волосы, заплетённые в длинную косу, и бегающие хитрые глазки, а вторая оказалась брюнеткой – высокой и невозмутимой, со стальным и уверенным взглядом. Женщины переглянулись, кивнули гномам, и уверенно двинулись к калитке частного дома, в котором жила тётка, семь лет назад избавившаяся от малыша Нила простым и эффективным способом…
   В небольшом саду за покосившимся забором на них было кинулась цепная собака, но Дубовик так на неё посмотрел, что она тут же извиняюще вильнула хвостом, и задом-задом залезла обратно в свою конуру. По всей видимости, никого из этой странной четвёрки не смущало, что сейчас около половины пятого утра, потому что обе женщины, натянув на лица скользкие улыбки, подошли ко входной двери, и решительно нажали на кнопку звонка – сначала одна, а за нею и вторая – с детской непосредственностью существа, которому всё ново и всё интересно. Ждать пришлось несколько долгих минут, в течении которых женщина с пепельными волосами, с молчаливого одобрения брюнетки, то и дело трезвонила в дверь, и потихоньку хихикала. Но вот изнутри послышались шаги, дверь распахнулась, и на пришедших недовольно воззрилась заспанная, сердитая хозяйка:
 - Какого чёрта…
Но, разглядев как следует обеих женщин, тут же переменила своё настроение:
- Ах, Господи! Любаша, Милочка!! Да что же вы стоите, как неродные! Входите, входите же скорей!!
В глазах черноволосой блеснуло надменное торжество, и обе нежданные гостьи неторопливо перешагнули порог. За ними невидимой тенью скользнули и гномы. А хозяйка, для себя поверившая в какую-то обыденную житейскую ситуацию, уже хлопотала на небольшой кухне, ставя на плиту чайник и опустошая запасы холодильника.
- Милочка! Любаша! – то и дело восклицала она, принимая обретших на короткое время человеческий облик крыс за каких-то своих близких, - Ну какие же вы молодцы, что наконец приехали! Уж я вас ждала, ждала… Устали, поди, с дороги… Пойдёмте к столу!
Совершенно не обращая внимания на её суетливую болтовню, старшая из женщин сказала твёрдо:
- Расскажи-ка нам, дорогуша, что ты сделала со своим ребёнком в одну безлунную ночь?
- С ребёнком? – нахмурилась хозяйка, - С каким ребёнком? Что ты такое говоришь, Любочка? Все мои целы, слава тебе, Господи! И Танечка, и Колюня, и Жорик…
- Семь лет назад ты своими руками положила новорожденного младенца в плетёную корзину и отнесла к дверям приюта! – отчеканила Кася в человеческом обличье, - Не увиливай, и расскажи нам всё!
- Ах, это… - вдруг вздохнула с облегчением женщина, и даже улыбнулась, радуясь своим замутнённым крысиной магией сознанием, что ничего дурного за собой не обнаружила, - Так это ж не мой ребёночек был… подруги одной… даже и не подруги, а так… знакомой…
- Рассказывай! – вдруг рявкнула вторая гостья во всю глотку, - Да поживее! И ещё колбасы пожарь!
- Хорошо-хорошо! – засуетилась бедняга, - Ну конечно расскажу, коли интересно послушать… почему бы и не рассказать…
Гномы, сидевшие невидимками в углу, чуть не расхохотались в голос – настолько комичной выглядела вся эта ситуация…
… Познакомилась я с ней, значится… - стала торопливо говорить хозяйка, нарезая крупными ломтями колбасную палку, - Годков десять тому… Да… Так вот, она карлица была… крохотная такая… в цирке раньше выступала, воздушной гимнасткой. Так сама говорила, я уж не видела… Когда она к нам в город приехала, так уже из цирка-то списали её, травму она получила… упала с высоты и сломала ногу себе. Ну, срослось худо, так и стала у ней одна нога короче другой, тут уж не попрыгаешь… Я с ней на базаре сошлась… Она наивная была, как ребёнок – каждый обсчитает! Увидела как-то раз, что торговка наглая её обманывает, и вступилась. Так мы и сдружились… Хорошая была женщина, даром что лилипуточка. Жила скромненько, и всё в ломбард ходила, что-то на рынке продавала потихоньку – брошки там всякие, браслеты… У ней полно этого барахла-то было, поклонники, говорила, когда-то дарили! – тут женщина усмехнулась осуждающе, но, вздрогнув от пристального взгляда Каси, вернулась к сути:
- Младенца этого она от своего давнего ухажёра и нагуляла, сама мне рассказывала, что он её нашёл уже здесь, в городе – просто как из-под земли возник! Это она сама мне говорила и всё смеялась. Радостно так… Только недолго ей радоваться-то пришлось… Ребёночек её народился трудно, а жила она одиноко, уединённо… телефона - и того не было. Не успела, короче, на помощь никого позвать… А меня в ту ночь словно кольнуло что – дай, думаю, схожу к Лялечке, проведаю. Прихожу – мать честная! Всё кругом в кровище, Лялечка лежит на постели бледнее смерти, а нарождённое дитё орёт, надрывается! Я было кинулась в скорую звонить, но она меня остановила… «Не нужно, говорит, Тамарочка… Я уж с жизнью распрощалась, темно в глазах, вот-вот Богу душу отдам… Об одном прошу – позаботься о моём сыночке… В ящике комода для него есть мои документы и письма в коробке из-под конфет… Там и ещё кое-что… Сбереги для него, Тамарочка, дорогая! Я его назвала…»
- Тут она попыталась сказать, как назвала младенчика своего, но уж не успела… - утёрла фальшивую слезу хозяйка, - Ротиком задёргала, глазоньки закатились… и не стало моей Лялечки… Успела только сказать что-то вроде «Нил…».
Ну, я так на листочке и написала, и положила его вместе с младенцем в колыбельку… Хотела себе оставить, вот те крест, Милочка! – и она порывисто обернулась к своим гостьям, - Но куда ж… у самой ведь трое! А муж сбежал, собака… Вот и пришлось отнести сироточку в приют… Там для таких самое правильное место…
- Давай коробку! – повелительно сказала Кася, выслушав весь этот монолог, и протянула руку жестом королевы, привыкшей получать своё.
- Ко…робку? – робко попыталась сыграть в дурочку Тамара, - Какую… коробку?
- Да что ж ты всё время идиотку из себя изображаешь? – снова рявкнула пепельная блондинка, - «Какого ребёночка, какую коробку?» А ну, тащи быстро, а не то! – и она сделала такое свирепое лицо, что оба гнома снова подавились беззвучным смехом.
«Тамарочка» больше не возражала - молнией метнулась вглубь комнат, и через несколько минут вернулась, с тоскливым выражением лица прижимая к груди большую жестяную коробку: - Вот, держите, девочки…
«Девочки» без лишних слов забрали жестянку, и пошли к выходу, даже не попрощавшись. Но на полпути Хитрая Кася вдруг остановилась, открыла крышку, и внимательно изучила содержимое. Глаза её при этом недобро сузились, и она медленно, очень медленно повернула голову в сторону Тамары, вперив в несчастную убийственный взгляд. Этого оказалось вполне достаточно – женщина охнула, изменилась в лице, и снова исчезла. А, когда появилась, лицо её выражало одно лишь глубочайшее сожаление. Ни слова ни говоря, она молча вложила в протянутую Касину руку маленький тряпичный свёрток, и тяжко вздохнула, будто прощаясь с дорогим человеком. На этом всё было кончено. Четверо пришельцев покинули Тамарин дом, унося с собой нужные сведения и вещественные доказательства.
   Под первыми лучами восходящего солнца прощались лесные гости с серой приютской крысой:
- Какая честь, госпожа моя, какая честь… - беспрестанно бормотала она, почтительно целуя кончик Касиного голого хвоста, - Надеюсь, я вам сослужила неплохую службу…
- Для первого раза пойдёт… - царственно отзывалась Чёрная крыса, - Да смотри, передай матери, чтобы не смела гномам отказывать, если нужда придёт!
- Что вы, госпожа, что вы! – замахала лапками Серая, - Как же можно… Мы, хоть и городские, но тоже своё разумение имеем… Просим вас, господа, обращайтесь, не стесняйтесь! Последнюю корку отдадим…
- Спасибо, - вежливо склонил голову Дубовик, - И за помощь, и за службу. И вы, как будете в наших краях – непременно заходите.
На сём церемония прощания была исчерпана, и Сова, часто взмахивая мягкими крыльями, понесла лесных путешественников домой. Теперь нужно было торопиться – скоро совсем рассветёт!   
  …В ожидании возвращения братьев в гномьей норе Ежевичка затеяла большую уборку. Нил, почуявший без слов тётушкино беспокойство, как мог, помогал ей в этом мероприятии. Вдвоём они перевернули и отмыли весь дом, а после Нил вызвался ещё и снег в тоннеле расчистить. Несмотря на начало марта, снегопады всё ещё не прекращались, и заняться там было чем.
- Но смотри, осторожнее там! Наружу особо не высовывайся! – напутствовала мальчика гномунья.
Нил клятвенно пообещал, и ушёл, аккуратно прикрыв за собою тяжёлую дверь. Не было его довольно долго, и обеспокоенная Ежевичка уже хотела было пойти поглядеть, не случилось ли чего. Но тут Нил вернулся сам, ужасно возбуждённый, и притащил довольно большой, по виду тяжеленный камень.
- Что это ты такое принёс, дорогой? – удивилась хозяйка.
- Это сокровище! – обрадованно сообщил мальчик.
- Сокровище? – Ежевичка критически оглядела грязный булыжник, - Тебе не кажется, что оно… великовато и… грязновато для нашего чистого дома?
- Прости, тётушка! – виновато скукожился Нил, сообразив, что они ведь и правда, только что отмыли до блеска всю гномью нору, - Я сейчас его оттащу в боковой отвод тоннеля… и там буду обтёсывать, ведь можно?
- Можно! – улыбнулась Ежевичка, - Только пальцы побереги!
- Дядя Боровик мне много раз показывал, как это делается! – важно ответил Нил, - Я потихонечку…
  Он ушёл, захватив необходимый инструмент, и Ежевичка с большим удовольствием отметила, что их найдёныш снова проявляет настоящие гномьи наклонности – ведь всем известно, что гномы успешно ищут, обрабатывают и охраняют драгоценные металлы и самоцветы. Правда, современная ветвь лесных гномов, к которой принадлежала она сама и её братья, по большей части такими вещами уже не занималась, но всё-таки фамильные пристрастия никуда не делись – гном всегда остаётся гномом, и любит всей душой земные сокровища.
   С неистовым упорством малыш Нил занимался своим булыжником весь остаток дня, нехотя сделав перерыв на ужин, да и после ужина снова отпросился у тётушки, сказав, что осталось ему совсем немного, и он всё равно не уснёт, пока не увидит первый результат.
- Ну хорошо, хорошо… - она ласково потрепала его по отросшим волосам, - Иди, труженик!
  Ближе к полуночи она наконец не выдержала, и вышла за дверь к ближайшему боковому отводку, чтобы своими глазами увидеть, чем так усердно занимается Нил. Он встретил её восторженной улыбкой:
- Посмотри, тётушка! Я расчистил! Правда, пока немного… но уже хорошо видно, какой он красивый!!
  Подойдя поближе, Ежевичка рассеянно всмотрелась в булыжник – в основном для того, чтобы показать малышу, как важны для неё его интересы. И приготовилась сказать что-то вроде: «О, какой ты молодец, действительно очень красиво!», или похожую дежурную фразу, но заготовленные слова застряли у неё в горле. Да что там – и все прочие слова тоже куда-то потерялись, потому что увиденное поразило её в самое сердце. Действительно небольшой кусочек камня был аккуратно обколот, а внутри… внутри сиял волшебным, нестерпимо прекрасным, мягким голубоватым светом… настоящий драгоценный кристалл!! Какой именно это камень, пока сказать было нельзя, но сомнений не оставалось – Нил действительно нашёл истинное сокровище!
- Где… где ты это отыскал?! – в сильном волнении спросила Ежевичка, не в силах отвести глаз от волшебного сияния самоцвета.    
- У нас в тоннеле! – сияя не хуже кристалла, ответил Нил, - в последнем отводе, где мётлы и лопаты стоят.
- Но… но… как же ты понял, что это… это… - беспомощно твердила тётушка, подняв изумлённо брови, - Он же просто… как обычный булыжник…
- Сам не знаю, - признался Нил, - Я… просто почувствовал! Ставил лопату на место, и вдруг увидел, что в земляной стене трещина пошла. Интересно стало, подошёл поближе, и заступом её немножко поковырял… Ну, земля осыпалась, и открылся вот этот камень. Я как-то сразу увидел, что он особенный! Просто… просто… - попытался он сформулировать какую-то мысль, и, не справившись с этой задачей, потерянно умолк.
- Ничего… ещё поймёшь, поймёшь обязательно! – горячо заверила его Ежевичка, - А теперь пойдём, пойдём… тебе уже давно спать пора!
Нил и правда уже порядком устал, и глаза покраснели от натуги, но всё-таки он с большим сожалением оглядывался, уходя, на свою драгоценную находку. У самой двери вскрикнул:
- Тётушка! Нужно же его закрыть чем-нибудь!
- И правда… - озабоченно пробормотала Ежевичка, - Сейчас принесу тряпицу подходящую…
Замотав чудесный камень старой телогрейкой Дубовика, Нил и Ежевичка наконец улеглись спать. Спали они в эту ночь крепко, но беспокойно – Ежевичке всё время во сне чудилось, что с братьями какая-нибудь беда приключилась, а Нил то и дело просыпался в холодном поту оттого, что ему снилось, будто неизвестные воры украли его сокровище…
По счастью, ничего подобного за ночь не произошло – про камень и знать никто не знал, да и воровать-то его особо здесь некому было – разве что мышь какая пролезет в гномий тоннель поискать чем поживиться, а самоцветы мышам ни к чему. И гномы успешно домой воротились – аккурат к позднему завтраку. Нил с Ежевичкой встали поздно после такой волнительной ночи, только успели сготовить да на стол накрыть – а вот уж и Дубовик с Боровичком на пороге!   
- Дяденьки! – радостно подскочил к ним Нил, - С возвращением! А я, пока вас не было, сокровище нашёл!
- Представляешь, и мы с Дубовиком тоже! – рассмеялся Боровик, - И ещё какое!
- Правда? Покажете? – не слишком радостно спросил мальчик, которого вдруг уколола самая настоящая ревность кладоискателя – а вдруг сокровище гномов окажется гораздо лучше, чем его собственное?!
 - Покажем, - кивнул Дубовик, - Но попозже. Сначала нам нужно подкрепиться и отдохнуть с дороги.
- Конечно! – Ежевичка, очень довольная, что братья вернулись целыми и невредимыми, пылко обняла обоих, и принялась с удвоенной энергией хлопотать по хозяйству. 
  После трапезы гномы удалились в свои опочивальни, проигнорировав слабые попытки Нила показать им свою находку. Огорчённый, он чуть было не расплакался от обиды. Тётушка Ежевичка утешила малыша:
- Они очень устали с дороги, Нилушка… Вот отдохнут, и потом обязательно посмотрят твой самоцвет! Это действительно потрясающая находка, просто сейчас неподходящее время, понимаешь?
- Да, - кивнул Нил, пытаясь держаться молодцом, - Тогда… пока дяденьки отдыхают, можно я пойду обтачивать его?
- Иди, конечно, - разрешила Ежевичка, - Только оденься потеплее!
   Проснулись гномы только к вечеру, и за это время Нил ещё больше преуспел в своём усердном труде. За работой он позабыл и свою обиду, и невольную ревность к успехам гномов, и вообще всё на свете. Сияющие грани голубоватого кристалла зачаровали его, играющие внутри камня таинственные всполохи заворожили, затянули отражениями магических вспышек… он даже не услышал, не почувствовал, как троица гномов вошла в отводок тоннеля, он бы не обернулся сейчас даже на пушечный выстрел!
- Неужели он… всё время был рядом с нами, в дальнем отводке нашего тоннеля?! – пробормотал тихонько Боровик, увидев своими глазами кристалл.
«- Все сокровища земные открываются тому, кто умеет их увидеть, кто умеет их узнать…» - глухим голосом процитировал Дубовик  строку из древней гномьей песни, и замолк, поражённый не меньше остальных открывшимся перед ними зрелищем.
- Нилушка… - тихонько позвала Ежевичка, - Пойдём в дом, уже поздно!
- А, это вы… - повернул голову мальчик, и глаза его были затуманены, замутнены волшебным блеском камня, - Я не устал…
- Ты устал, дружок. – твёрдо сказал Дубовик, - Пойдём, тебе нужно отдохнуть!
- Ладно… - вяло согласился Нил, и ушёл с гномами, пошатываясь, как пьяный. Ежевичка заботливо поддерживала его за плечи, опасаясь, как бы он не упал. Выпив чашку тёплого косульего молока, Нил чуть не уснул тут же, за столом. Боровичок, улыбаясь, взял его на руки и отнёс в спаленку.
- Ну, а теперь поговорим. – сказал Дубовик серьёзно, поставив на стол жестяную коробку, привезённую из города. 
- Что это? – спросила Ежевичка, вытирая натруженные руки кухонным полотенцем.
- Бумаги матери Нила. Нам помогла получить их Хитрая Кася. – и Дубовик, улыбнувшись в усы своим воспоминаниям, рассказал всё, что произошло в городе за время их отсутствия.
Слушая его, Ежевичка и смеялась, особенно над тем, как старенький пьянчужка-сторож принял их за сборище домовых; и плакала, когда узнала, что родная мать Нила давно покинула этот мир…
- Ах, бедняжка… - сказала она, утирая слёзы, - Но… кто же был его отец?
- Возможно, сейчас мы это узнаем. Нужно прочесть и разобрать все эти листки. Ты ведь у нас умеешь читать человеческие слова, да, сестра?
- Вроде ещё не забыла! – улыбнулась гномунья, - Давайте, попробую. Если это может помочь малышу Нилу…
   До глубокой ночи разбирала и читала Ежевичка старые бумаги, оставленные родной матерью их случайного приёмыша. И, чем больше она узнавала, тем больше поражалась тому, как причудливо сплелись события и судьбы – и какую они, трое простых лесных гномов, сыграли во всём этом хитросплетении удивительную роль…
 Боровик с Дубовиком терпеливо ждали несколько дней, когда эта непростая работа будет закончена, и не донимали сестру вопросами, хотя обоим не терпелось узнать, что же написано в тех человеческих бумагах. Ежевичка ходила печальная, усталая от долгих бессонных ночей, но видно было, что всё это её очень увлекло. Наконец, в очередной раз отправив Нила обрабатывать самоцветный камень, она позвала братьев, чтобы всё им рассказать.
- Я всё-таки была права, - торжествующе сказала она, сияя, - Нил действительно не чужой нам! Вот, послушайте, что пишет в своём дневнике его родная мать, артистка разъездной цирковой труппы:
«…Оказавшись наконец в Норвегии, мы долго плутали по горным дорогам в темноте. Погода стояла ужасающая – сильный боковой ветер, казалось, вот-вот бросит со скалы наш трейлер, как детскую игрушку бросает рассерженный малыш… Гедеон сидел за рулём с каменным лицом, так сильно сжимая челюсть, что мне почти слышался скрип его зубов… Наконец, мы добрались до небольшого плато среди этих бесконечных каменных глыб, где и припарковались. С одной стороны над нашей стихийной стоянкой нависала обрывистая скала, поросшая мхом и редкой зеленью, а сразу за узкой дорогой простирался вниз каменистый обрыв. Уже вечерело, и Гедеон решил, что мы заночуем прямо здесь, поскольку ехать в темноте по такой опасной дороге – это чистое самоубийство. Теперь нужно было позаботиться об ужине, разжечь костёр. Мы с Мартой пошли, сгибаясь в три погибели от штормового ветра, по узенькой тропке вверх, на гору, чтобы найти хворосту для розжига, а мужчины принялись рубить растущую рядом полусухую ель. Спустя несколько метров тропинка резко вильнула влево, и зазмеилась почти параллельно нижней дороге, петляя среди редких и низких деревьев. Марта стала набирать сухие еловые шишки, которых тут было довольно много, а я прошла ещё немного вперёд, и набрела на целое скопище, по-другому и не скажешь, круглых огромных валунов, словно бы специально сваленных в гигантскую кучу. Мне показалось, что какая-то лёгкая тень метнулась под защиту каменного завала, и, подумав, что это, должно быть, местный зверёк испугался меня, сказала вслух: «Не бойся, я не причиню тебе вреда! Только хочу набрать хворосту для костра, вот и всё». Как раз рядом склонилось до земли небольшое сломанное деревце, сухое и побуревшее уже от солнца. Отвернувшись, я стала осторожно ломать с него ветки, и вдруг… словно почувствовала чей-то взгляд на себе. Обернулась невольно в сторону валунов, оставшихся у меня за спиной – никого…  Потом ещё раз, и ещё… Было такое чувство, будто кто-то невидимый смотрит на меня со спины… Мне стало жутко, и я поспешила поскорее закончить свою работу и вернуться к Марте.
   Тем вечером, сидя у костра, я выпила немного вина, и расслабилась, весело болтая с друзьями. Ветер к ночи утих, огромное звёздное небо развернулось над нашими головами, и стало так спокойно, так умиротворённо… Постепенно все наши разошлись по своим спальным местам, и остались только я да Гедеон. Вскоре и он стал клевать носом, и я со смехом пожелала ему доброго сна, сказав, что ещё немного посижу, а потом сама затушу огонь. Тогда ушёл и он, и я осталась совсем одна. Здесь, возле костра, рядом с трейлером, страшно мне не было ни капельки, хотя со всех сторон была только одна непроглядная темень… И вот я снова почувствовала чьё-то несомненное присутствие, однако теперь уже без страха. Не знаю зачем, но я снова сказала вслух, как днём, возле валунного завала:
- Может, хватит уже прятаться? Не знаю кто ты… но, по-моему, невежливо вот так пялиться на беззащитную женщину… Покажись, прошу! Или ты боишься?
Прошло несколько минут, и, конечно, ничего не изменилось. Я засмотрелась на пламя, как частенько бывает, и сама чуть не уснула тут же, сидя в раскладном походном кресле. В какой-то момент встрепенулась, поморгала, и… увидала прямо напротив себя незнакомый мужской силуэт! Человек стоял с другой стороны костра, закутавшись в длинный плащ-дождевик, с низко надвинутым на лицо капюшоном. Длинная, пепельного цвета борода спускалась до середины груди, поэтому я и поняла сразу, что это мужчина. Он был невысокого роста, пожалуй, даже ниже среднего… но, по сравнению со мной всё равно казался высоким.
- Кто вы… - прошептала я в каком-то смятении.
Человек шагнул чуть ближе к свету и откинул капюшон. Лицо его, освещённое лишь огнём угасающего костра, показалось мне суровым и чем-то недовольным. Пожалуй, его нельзя было назвать красивым, но во всём облике чувствовалась большая сила и уверенность. Низкий лоб, длинные, такого же пепельного цвета, как и борода, волосы, собранные в хвост на затылке, широкие густые брови, небольшие тёмные глаза и широкая, почти квадратная челюсть – всё это я охватила взглядом за какие-то секунды. И тут незнакомец заговорил строгим и очень низким голосом:
- Кто вы и зачем ночуете здесь? – это было сказано тоном хозяина, обнаружившего в своих владениях браконьера.
- Мы труппа цирковых артистов, - ответила я, почти дрожа, - Мы сбились с дороги, и оказались в этих горах. Переночуем, чтобы не ехать по темноте, а завтра утром поедем дальше. Мы не сделали ничего плохого! – сказала я, как будто защищаясь. Кто знает, какие законы в этой суровой стране? Может быть, это какой-то местный страж порядка? Я уже хотела было пойти и разбудить Гедеона, но странный пришелец, увидев, что я собираюсь встать, остановил меня повелительным жестом:
- Не нужно никого звать! Расскажи о себе!
Не знаю почему, но я послушно всё ему рассказала. Кто я, как меня зовут, где живу и как давно выступаю с труппой. Он выслушал всё это, не меняя надменного выражения своего лица, и в конце кивнул, будто соглашаясь с тем, что услышал.
- Эльза, значит… - он повторил моё имя и чуть усмехнулся уголком рта: - Ты красивая, Эльза. – в его устах это прозвучало совсем не как комплимент, и я было снова испугалась, но он как-то почувствовал моё замешательство, и поспешил исправить произведённое впечатление: подошёл ближе, и, опустившись возле меня на стоящее рядом пустое кресло, внимательно посмотрел мне в глаза:
-  Я Ниллард, приятно познакомиться, Эльза! - и улыбнулся, первый раз за время нашего разговора, – Завтра, как только рассветёт, езжайте до развилки возле большого треугольного камня, на вершине которого растёт одинокая берёза. Вы не проедете её. Там нужно будет повернуть направо, добраться до ручья, и, проехав пару миль вдоль его русла, вывернуть налево, на большую дорогу, с которой вы и сбились вчера. Это кратчайший путь. Иначе вы будете петлять по этим горам ещё долго.
- Спасибо, Ниллард, - поблагодарила я ночного гостя, - Чем я могу отблагодарить вас за совет?
- Подарите мне прядь своих чудесных волос, - вдруг почти застенчиво и умоляюще проговорил он. Признаюсь, я была в шоке от такой просьбы. Но почему-то не возразить, не отказаться от неё не смогла. А лишь как заворожённая смотрела, как он достаёт из складок своего длинного плаща острый, слегка изогнутый кверху, нож, и осторожно отделив прядь моих волос, срезает её одним точным движением…
   После этой сцены будто туманом заволокло мои глаза, и я, кажется, заснула… Наутро обнаружила, что лежу на своём обычном месте в трейлере, в окна уже вовсю светит солнце, и вся труппа почти собралась ехать.
- Просыпайся, соня! – засмеялась Марта, подойдя, - Мы уж думали, что придётся так и везти тебя в спальном мешке, будто окуклившуюся гусеницу!
- Который час… - слабо спросила я, протирая глаза.
- Почти восемь! Ты чуть было не проспала завтрак! – Марта продолжала ещё что-то весело говорить, а я вдруг отчётливо вспомнила вчерашнюю ночь… теперь мне показалось, что всё случившееся было лишь удивительно ясно запомнившимся сном, но… приводя себя в порядок, я обнаружила отсутствие одной пряди волос… Значит, мой ночной визитёр действительно существовал! Подойдя к Гедеону, я рассказала ему всё, указав нужный маршрут. Похоже, он не очень поверил мне, но всё-таки, доехав до треугольного камня, свернул вправо. Всё оказалось так, как и сказал Ниллард – уже через полтора часа мы выехали на нужную дорогу.»
- Дальше много всего, к делу не относящегося… - подняла Ежевичка взгляд от тетради в твёрдой коленкоровой обложке, которую держала в руках, - Но вы ведь уже и так всё поняли, правда?
- Ниллард… - пробормотал Дубовик тихонько. Казалось, больше всего он поражён этим именем. Глаза старого гнома выражали при этом и беспокойство, и недоверие, и… восхищение!
- Может ли это быть… - медленно начал говорить Боровик, не меньше своего старшего брата находящийся под впечатлением от услышанного.
- Может! – твёрдо сказала Ежевичка, несколько раз часто кивнув, - Ещё как может! Дальше Эльза пишет, что он пришёл к ней через несколько месяцев после её травмы, полученной как раз на тех гастролях. Она больше не могла выступать в качестве воздушной гимнастки, и ей пришлось вернуться в родной город. Они… полюбили друг друга… - смущённо пробормотала покрасневшая гномунья, - Он навещал её так часто, как только позволяли дела… А мы ведь с вами хорошо понимаем, что это были за дела, и какие расстояния он преодолевал, чтобы встретиться с ней!
Оба гнома, очень растревоженные, задумчиво покивали головами, выражая своё полное понимание.
- А потом… потом он пропал. Не появлялся несколько месяцев, - печально сказала Ежевичка, - Эльза в это время уже знала, что беременна. И Он тоже знал… Так на свет появился наш Нил! К сожалению, его несчастная мать так и не узнала, что случилось с его отцом… Зато мы с вами знаем, как и все прочие гномы! – она потупилась и тяжело вздохнула… - Но он всё-таки рассказал ей правду о себе, - добавила она,  снова  открывая тетрадь на заранее заложенной странице, - Вот, послушайте…
«…Ниллард наконец рассказал мне о себе», - писала Эльза, - «И этот рассказ… он потряс меня, перевернул все мои представления о мире, в котором мы живём. Немного обдумав всё, я пришла к выводу, что он говорил правду. Во-первых, его зрачки! У людей не бывает, и никогда не было таких глаз. Во-вторых, люди не умеют становиться невидимыми, уменьшаться до размеров гриба или вырастать по собственной воле, а ведь я всё это видела своими глазами! Ну, и наконец – я сама, собственной персоной. Да-да, я всегда знала, что мы, лилипуты, не такие, как все прочие. И Нил подтвердил мои предположения – все «маленькие люди» - потомки таких вот смешанных союзов между человеком и гномом.»
- Мы должны всё рассказать Нилу… – медленно и немного задумчиво сказал Дубовик, выслушав последний отрывок из дневника Эльзы.
- Может быть, не всё сразу? – осторожно спросила Ежевичка, - Ведь даже его мать… она же не знала… ОН не успел ей сказать, а может быть – и не хотел этого делать. Теперь мы никогда не поймём.
- Мальчик должен узнать всё о себе! – чуть нахмурился Дубовик, - Чем раньше это произойдёт, тем лучше. И, если уж начистоту – даже и без всех этих записей я уже понял, что он полугном из племени Старых Горняков, когда увидел Кристалл.
- Да, - согласился Боровик, - И я тоже. Подумать только – все годы, что мы здесь живём, сокровище было прямо у нас под носом! В нашем тоннеле!
- Оно оказалось здесь не случайно, - твёрдо сказал Дубовик, - И всё остальное – тоже неслучайно. Всё так, как и должно было быть. На днях расскажем ему всё, и отдадим ту вещь, завёрнутую в тряпицу… Нужно только подготовить всё, как следует…
   …Но всё вышло не совсем так, как планировал мудрый Дубовик.
   …Усердный, как и всякий гном, Нил к тому дню, о котором сейчас пойдёт речь, уже успел расчистить от верхних наслоений больше, чем половину найденного кристалла. Отрывался он от своей работы крайне неохотно - вставал рано, ложился поздно, ел быстро, и скорее убегал в свой отводок, чтобы снова и снова, налегая на инструмент, аккуратно отбивать слой за слоем, корку за коркой, освобождая сокровище от каменного плена. Гномы старались не беспокоить его лишний раз, отлично понимая жар родственной гномьей души. Поэтому, полностью увлечённый своим трудом, Нил даже не особо удивился, когда однажды утром, подняв голову от камня, увидел прямо перед собой несколько незнакомых гномов в непривычной одежде – длинных тёмных плащах с капюшонами, и с пепельными волосами, собранными в пучки на затылке. Но сразу вслед за этим незнакомцам всё-таки удалось удивить его, и даже очень.
- Приветствуем тебя, государь! – в унисон сказали странные пришельцы, и… разом опустились на одно колено, низко склонив перед Нилом свои головы.
Мальчик изумлённо вытаращил глаза:
- Вы… вы ошиблись, уважаемые! Наверное, вам нужен дяденька Дубовик?
- Никакой ошибки, - мягко сказал один из гномов, поднявшись, - Но мы и правда смутили тебя, господин. Прошу, проводи нас к своему опекуну.
Совершенно растерянный, Нил повёл гномов по тоннелю до входной двери.
- Тётушка, а дяденька Дубовик дома? – спросил Нил, зайдя внутрь.
Ежевичка, увидев вошедших следом чужих гномов, тихонько охнула, и всплеснула руками, ответив совершенно не то, о чём спросил мальчик:
- О великий Крейн! Какая честь, господа! Прошу вас, проходите, будьте как дома!
Гномы поклонились хозяйке, повесили свои плащи на крючки, и чинно расселись вокруг большого стола. Дубовик с Боровиком ушли по делам в лес, но вскоре должны были вернуться. Поскольку больше никто ничего не говорил, Нил тоже ни о чём не спрашивал. Больше всего ему не терпелось вернуться к работе, и Ежевичка, видя это, кивнула ему одобрительно – мол, поди, позову как нужно будет. 
Первое, что увидели вернувшиеся гномы – четверых незнакомцев, сидящих у них в доме за дубовым столом. Дубовик понял всё сразу:
- Приветствую вас, господа! Думаю, вы уже видели наследника.
- Долгих лет твоей длинной бороде, уважаемый Дубовик! – поклонились гномы, поднявшись, - Да, мы имели честь познакомиться с нашим молодым Государем. И сразу же получили ещё одно доказательство его происхождения – мы своими глазами видели, какое ему открылось сокровище в этой земле, довольно скудной на подобные дары.
- Всё так, - согласился Дубовик, важно кивнув, - И, полагаю… вы пришли за ним, - констатировал он, - Ну что ж… мы просим только об одном – дайте нам попрощаться с ним как следует. Он ведь ещё ничего не знает, мы не успели рассказать ему. Да и мы сами с удовольствием бы послушали вашу собственную историю. Как вы узнали о нём?
- Мы искали наследника много долгих лет, - сказал старший по виду гном, - С тех пор, как безвременно погиб наш Государь Ниллард Одиннадцатый, Король Северных Копей.  Вы же знаете, как он желал иметь сына! Перед самой смертью он шепнул верному соратнику, что вскоре у него должен родиться ребёнок – полукровка. Но не успел сказать, кто его мать и где её искать… Лишь на днях мы узнали от племени чёрных крыс, что наследник наконец нашёлся. Ваша соседка – исполненная мудрости Чёрная Кассандра, что помогла узнать о нём, передала эту весть через своих сородичей.
- Так, значит, наша Кася… - недоверчиво свела брови Ежевичка, услыхав эту новость.
- Да, госпожа, - учтиво поклонился ей гном-пришелец, - Именно она – Королева Чёрных колдовских крыс.
- У нас в лесу её знают под именем Хитрая Кася, - рассмеялся Боровичок, но, уловив неодобрение в глазах старшего брата, смущённо умолк.
    Ежевичка подала всем напитки и угощения, и привела из тоннеля недовольного Нила.
- Тебе очень нужно вернуться, ведь у нас важные гости, - сказала она ему по дороге, с огромным сожалением думая, что совсем скоро им придётся расстаться со своим любимым найдёнышем…
   Увидев Нила, гномы снова встали и поклонились ему. Ничего не понимающий, он с надеждой поглядел на Ежевичку, ожидая, что она наконец всё объяснит.
- Садись, Нил, - сказал Дубовик, указывая на место во главе стола, где обычно сидел он сам.
Слегка оробев, опустился мальчик на место хозяина дома, и взгляд его при этом выражал такую растерянность, что даже сам Дубовик не выдержал:
- Нил, эти господа прибыли к нам из далёкой северной страны, откуда родом твой родной отец.
- Мой… отец?! – не поверил своим ушам мальчик, аж привстав со стула.
- Да, ваш отец, господин, - вступил в разговор старший из прибывших гномов, - Ваш родной отец, и наш законный государь, Ниллард Одиннадцатый из Северных Копей. К сожалению, ваш батюшка скончался смертью героя ещё до вашего рождения. Теперь вы – наш законный Государь!
При этих словах все гномы, и даже Дубовик с Боровиком и Ежевичкой, снова низко поклонились совершенно ошеломлённому мальчику, а затем подняли свои кубки, не забыв налить и Нилу разбавленного вина, и провозгласили тост:
- За здоровье и долгие годы правления Короля Нилларда Двенадцатого! Да пошлёт ему Великий Крейн мира и благополучия! Да преумножатся богатства Северных Копей!
- Выпей и ты, Нилушка… - шепнула ему заботливая Ежевичка, видя, в каком тот состоянии.
  Затем северные гномы затянули длинную песнь о славном времени правления Короля Нилларда Одиннадцатого, и о его печальной кончине в бою с каким-то древним злом. Нил, сидя с сияющими глазами, слушал очень внимательно, но понял далеко не всё. Впрочем, у него ещё будет возможность услышать эту песню, и не единожды… А пока что, осознав, что совсем скоро придётся прощаться с гномьей норой, мальчишка ужасно расстроился.
- Тётушка… - уныло протянул, сидя на кухне поздно вечером, и глядя, как она протирает полотенцем тарелки, - Как же так… Можно мне у вас ещё остаться на какое-то время? Я уже так к вам привык… Думал, у меня теперь почти настоящая семья…
- Малыш… - растроганная Ежевичка присела рядом и нежно обняла ребёнка, - Ну конечно же, мы всегда останемся твоей семьёй… Мы все тебя полюбили… даже Дубовик… Не смотри, что он с виду такой суровый, на самом деле тоже всей душой к тебе прикипел… Но ты же понимаешь, что твоё место там, с твоим народом… Там, где жил и правил твой отец, и куда он обязательно привёз бы тебя, если бы всё сложилось по-другому…
- Да, - кивнул Нил, и вдруг светло улыбнулся: - Значит, я всё-таки не подмёныш, тётушка? А самый настоящий гном, хоть и полукровка… У меня были и мама, и папа, только они оба умерли, и не успели меня сами воспитать… Я всегда чувствовал, что люди мне… чужие. Они так меня обижали… как будто я и правда мерзкий тролль…
- Наверное, они тоже чувствовали, что ты им чужой… - вздохнула добрая Ежевичка, и погладила Нила по волосам, - Зато нам ты родной! Каждый гном каждому своему соплеменнику родня, особенно теперь… ведь нас так мало осталось! И малыши у нас родятся всё реже… Поэтому твоё рождение – огромное событие не только для Северных гномов, но и для всех остальных!
- Но… неужели я завтра уеду с этими незнакомыми суровыми гномами, и мы с вами больше никогда не увидимся? – с тоской в голосе спросил Нил, и слёзы навернулись ему на глаза.
- Конечно, увидимся! – твёрдо ответила Ежевичка, - Обязательно, и не думай даже о другом! Ты подрастёшь, и приедешь к нам в гости, на каникулы… Может, и мы когда соберёмся…
- Интересно, а как мы поедем завтра? На чём они приехали? Может, прилетели на сове, как дядюшки летали в город? – оживился Нил, которому уже рассказали о том путешествии, и отдали коробку с письмами матери. Пока он гадал и болтал об этом, Ежевичка с грустью думала, что теперь осталось только одно, самое последнее дело, но его гномы решили отложить на день отъезда их любимого найдёныша…
   Чинно и степенно, рано утром четверо приезжих вышли из гостевых комнат, отведённых им в разветвлённой гномьей норе, и стали собираться в обратный путь. Ниловы нехитрые пожитки Ежевичка уже сложила, и теперь всё семейство собралось, чтобы прощаться…
- Вот, возьми, Ниллард. Эту вещь оставила тебе твоя мама… - сказал Боровик, и протянул Нилу ту самую вещичку, завёрнутую в тряпицу, которую с помощью магии отобрала у «Тамарочки» Хитрая Кася.
- Мы не знаем, что это. Разверни сам. – поймал вопросительный взгляд Нила Дубовик.
   Медленно, очень медленно мальчик положил вещь на стол и, затаив дыхание, размотал старую ткань.
- Ох… - только и смог выговорить, увидев что-то, открывшееся его взору. Несколько минут он смотрел и не мог насмотреться… А все старшие почтительно и терпеливо ждали, когда же мальчик поделится увиденным. Наконец, он взял предмет со стола и подошёл к Ежевичке:
- Тётушка… это же мои родители! Смотри, какие они красивые!
С небольшого овального медальона, обрамлённого сверкающими самоцветами, смотрела улыбающаяся пара – миловидная женщина с длинными светлыми волосами, и внушительного вида мужчина, с длинной пепельной бородой и глубоко посаженными глазами, глядящими твёрдо и властно.
- Здесь что-то написано на обороте… но я не понимаю, что именно… - разочарованно показал Нил, повернув медальон другой стороной.
- Это древний язык Северных Копей, мой господин… - почтительно сказал один из подошедших сзади гномов, - Здесь выгравировано вот что: «Нашему малышу от мамы и папы. С огромной любовью».
- Они… любили меня… а я ведь тогда даже ещё не родился… - пробормотал Нил почти плача, - Почему… почему они умерли…
- Это судьба, государь. – мягко сказал северный гном, - Все мы в её власти. И, с вашего позволения, Государь, нам нужно спешить…         
 - Да, конечно… - кивнул Нил, смахнув слёзы, - Я почти готов… Только… - внезапно встрепенулся он, - Рыжуся! Я не могу уехать без неё!
Услышав своё имя, с кухни прибежала рыжая собачка и радостно приласкалась к своему маленькому хозяину. Теперь бывшую несчастную бродяжку было уже не узнать – ладная, обросшая густой каштановой шерстью с медным отливом четвероногая подружка вся так и лучилась довольством, а тёмные глаза её сияли преданной и безграничной любовью.
- Но, господин… - озадачились северные гномы, - Собакам не место в наших чертогах…
- Я без неё не поеду! – упёрся тут же Нил, - Она мне жизнь спасла, как вы не понимаете? Она не просто собака, она мой друг!
- Может быть, пусть останется здесь? – вступил другой, - Вы сможете её иногда навещать.
- Разве я не ваш государь? – вдруг с удивительной твёрдостью в голосе спросил Нил. В интонации этих слов всем отчётливо послышался самый настоящий металл и повелительные нотки.
- Да, конечно… - склонили головы северные гномы.
- Так вот, слушайте мой первый указ! – запальчиво продолжил Нил, - С этого дня в Северных Копях… собаки считаются священными и неприкосновенными животными! В честь вот этой Рыжей, которая спасла от верной смерти Короля Нилларда Двенадцатого одной лютой зимней ночью.
- Да будет так! – согласно кивнули гномы, и низко поклонились.
- Вот теперь я спокоен за нашего найдёныша, - шепнул Боровичок брату, улыбнувшись в усы, - Он явно там у них не пропадёт! – и суровый Дубовик чуть не расхохотался в голос, но всё-таки сумел это скрыть от приезжих за своей густой, пышной бородой.
   Ехать им предстояло, как выяснилось, на стае северных волков! От такого сообщения даже слёзы, выступившие было у Нила при прощании с гномьей семьёй, мигом высохли.
- Они приручены?! – с сияющими глазами спросил мальчик-король у старшего из гномов.
- Нет, государь, что вы, совершенно дикие! – ответил тот важно, - Но будьте спокойны, нас они отлично слушаются.
   В заплечный мешок к Нилу погрузили драгоценный камень, сильно уменьшенный Ежевичкиным ведовством, а в седельную сумку посадили рыжую собачку, которой перспектива такой поездочки, мягко скажем, не понравилась. Она глухо рычала и вздыбливала свою пушистую шерсть, даже несмотря на ласковые уговоры маленького хозяина, принюхиваясь к ненавистному волчьему духу. А сами северные волки – огромные, невозмутимые зверюги - делали вид, будто и знать не знают никаких собак, и даже эта, которую усадили вместе с одним из всадников, им ничуть не интересна.
     Но вот – последний взмах рукой, и поразительная процессия двинулась в дальний путь. На этот раз не вдоль лесной опушки, конечно же. Несмотря на то, что гномы, оседлав волков, сделались тотчас же невидимками, сами волки предпочли держаться лесных чащоб, и совершенно правильно, надо сказать!
- Пошли нам весточку птичьей почтой, как доберётесь до места! – крикнул на прощание Боровик, и Нил, уже невидимый, ответил:
- Обязательно-о! – и его слова снова и снова повторило дальнее лесное эхо, пока и они не стихли в чаще.
Тогда троица старых гномов, стоящая возле своей норы с растерянными лицами, повернулась, и двинулась обратно по осиротевшему тоннелю. Больше никто не обрабатывал здесь драгоценный кристалл, и не лаял звонко, когда они открывали тяжёлую дверь, и не бежал им навстречу с блестящими от радости глазами, крича на ходу: «- Дяденьки, тётушка!»
Они снова остались втроём… Их мальчик, их милый славный гномёныш-полукровка уехал от них, умчался на огромном северном волке в далёкие скандинавские земли… Увидят ли они его когда-нибудь снова?
  Глаза у Ежевички были на мокром месте, когда она готовила чай. И когда подавала тоже, и даже когда сели за стол. Наконец, Дубовик не выдержал, и сказал сердито:
- Ну хватит! Сколько можно?! Мы всегда знали, что он не останется с нами навечно!
- И ты поплачь, брат! – казалось, невпопад ответил на этот гневный выпад Боровичок, который и сам шмыгал подозрительно, - Тебе станет полегче…
- Вот ещё! – фыркнул Дубовик, и… тут же разрыдался – тяжело и горько, уткнувшись в плечо брату.
- Что это у вас тут, траур? – скрипнула тяжёлая дверь, и чей-то знакомый, насмешливый голос вломился без спросу в их личное пространство.
- Кася… - первой опомнилась Ежевичка, и утёрла слёзы передником, - Проходи, проходи, пожалуйста…
- Ну-ну… - чёрная крыса по-дружески похлопала по плечу нахмуренного Дубовика, - Будет убиваться-то! Смотрите лучше, что я вам принесла… - она открыла корзинку из ивовых веток, и достала… небольшой, ослепительно сверкающий шар! Он был как две капли воды похож на тот кристалл, который откопал Нил в гномьем тоннеле.
- Что это?! – гномьи слёзы сразу же высохли сами собой.
- А это… - Кася хитро прищурилась, - Родной братец того камушка, который отковырял ваш детёныш!
- Откуда он у тебя? – спросила Ежевичка, заворожённо глядя в бесчисленные вспышки голубоватого света, преломляющиеся в острых гранях кристалла.
- От верблюда! – рассмеялась крыса, - Ведь так всегда отвечал его величество Ниллард Двенадцатый? Короче, долго рассказывать, может быть, в другой раз! А сейчас всё, что вам нужно знать – камни эти магические. И тот, что уехал в Северные Копи, и этот. Я всегда знала, что второй где-то неподалёку, и долго искала его сама. Но этот ваш найдёныш… он оказался весьма способным! – и Кассандра легонько и добродушно рассмеялась, - Значит, такова судьба!
- Я знал, что камень непростой, - кивнул Дубовик, тоже разглядывавший кристалл, не отрывая взгляда, - Но… какая в нём магия?
- Тот, у кого один из них, может в любое время связаться с тем, у кого второй! – ухмыльнувшись, сообщила Кася, - Как вам такой расклад, а?
- Так значит… - всплеснула руками Ежевичка, - Значит…
- Значит, мы в любой момент сможем увидеть нашего Нила и поговорить с ним! – выпалил Боровик, и радостно подбросил вверх свою шапку.
- Ну, не совсем в любой… но, в принципе, всё верно. Для связи нужно, чтобы камень находился в покое. Где-то стоял, а не трясся в седельной сумке, - опять хитровато прищурилась чёрная крыса.
- Всё-то ты знаешь, ничего от тебя не скрыть! – рассмеялась Ежевичка, - Ну пойдём, пойдём чай пить… расскажешь поподробнее. Ты у нас, оказывается… - конца этой фразы оба гнома уже не услышали, потому что старые подружки ушли на кухню из каминного зала, и закрыли за собой дверь.
   …Вот так закончилась эта сказка - о маленьком некрасивом уродце, сбежавшем из сиротского приюта, и ставшим в итоге, ни много ни мало – Королём Северных Гномов! Впрочем, это только часть большой и длинной повести о жизни Короля Северных Копей Нилларда Двенадцатого, полугнома, впоследствии широко известного среди своих соплеменников как Король-Маг. Однако это уже совсем, совсем другая история…