Прицел

Каждое утро он приходил к гастроному и из похожего на рыбацкий, но значительно больших размеров, ящика выкладывал на   клеёнку свой товар: малярные кисти, разделочные кухонные доски и детские лопатки. Оглядев своё богатство, дед садился на пустой ящик. Этакий Монблан: белый от всклокоченной шевелюры и громоздкий от всего, что принадлежало его телу.
Могучие лапы, независимо от подрёмывающей башки, привычно терли наждачкой одну из досок, и древесная мука сыпалась на штаны. Со штанов она трусилась на войлочные боты с раззявленными для простору ржавыми застёжками. Относительно чистым оставалось лишь клетчатое от ковбойки пузо.
Стоянка такси находилась вблизи гастронома, и старик был всегда у меня перед глазами. Впрочем, как и две торгующие   подсолнечными семечками и сигаретной дребеденью пенсионного возраста тетки. Они появлялись у крыльца  ещё до открытия магазина и когда дед вываливался из-за угла девятиэтажки, обиженно поджимали напомаженные губы:  явился, мол!
На их контры я бы может никогда и внимания не обратил, да однажды к деду примчалась девчонка, поди, внучка, и потянула его   во двор магазина. Дед посопел-посопел, раздумывая, потом ступил к такси:
- Эй, парень, уф-ф, всё равно ничего не делаешь! Глянь за  барахлом…
Ну ты, старик, даёшь! А если пассажир появится? Но дед уже грузно топал за девчушкой. …Отчего же он соседок-то не попросил приглядеть?
Одну из причин их взаимной неприязни я увидел в скором времени. Утром следующего дня у крыльца гастронома остановился мальчишка.  Лет  десять ему было, не больше. Чистенький, розовощекий, он попинал кроссовкой жестянку из-под пива, затем выудил из кармана несколько медяшек и протянул их одной из торговок.  Та опасливо глянула на соседа и склонилась к лотку. Оп-па, она же сигарету даёт! Свою копеечку не упустит.
- Опять?! …Курва!
Вздрогнув, я повернул голову к старику. Побагровев от негодования, он швырнул доску на клеёнку и теперь уже глыбой высился над товаром:
- Опять?! – Похватал дрожащими губами воздух и перевел выпученные глаза с торговки на пацана: - Марш отсюда! Вот я тебе… - ещё и по штанине похлопал, глядя, как мальчишка метнулся от крыльца.
Задохнувшись от резкого действа, старик тяжело плюхнулся на ящик. Затем нашарил рукой доску и ткнул ею в сторону соседки:
        - Ещё увижу, уф-ф, голову разобью!
- Что ты встреваешь? – тетка уже оправилась от  испуга. – Ну не   у меня - у другой купит!
Но старик уже не слушал. Шумно сопя, он принялся елозить наждачкой по доске, и лишь его руки, нет-нет да возмущённо вздымающиеся над белыми коленями, напоминали о недавнем инциденте. Серьёзный старикан. Только зря он так завелся – плетью обуха не перешибешь. Вон сколько торговок нынче  в городе и каждая норовит свою крошку отщипнуть. Нужда…
Настала осень. Стариковский товар расходился вяло, но своё ремесло он не бросал. Не менялось и содержимое клеёнки. Хотя нет, в конце октября, в самые первые морозы, посредине развала появился роскошный кухонный смеситель. Он лежал этаким тузом между враз поблекших кистей, и солнце отражалось от его золочёных выкрутасов. Но то ли смеситель   был невероятно дорог, то ли чужая конструкция не хотела совмещаться с отечественной трубой - надолго застрял на клеёнке.
И лежал бы он среди неказистых соседей ещё не один месяц, да привлек внимание одного бичеватого мужичонки. Таких опустившихся мужичишек у нас сейчас неимоверно много. Изболтался народ от праздной жизни, вот и не понимает, что творит. Мужичонка поплотнее запахнулся в искусственную шубейку и сделал оборот вокруг деда. Тот уныло подрёмывал на ящике, елозя наждачкой по очередной незавершенной доске. Мужик сделал ещё один оборот и воровато глянул на торговок у крыльца: те оживлённо судачили о чём-то своём. И тогда он вплотную приблизился к клеёнке. Не знаю, как это случилось: может снег скрипнул под его ногой, может, что-то потустороннее подтолкнуло дедову руку, но в момент, когда злоумышленник завис над смесителем, хозяин цапнул его за плечо.
Клюнув носом в товар, мужик забарахтался на клеёнке, норовя встать. И старик позволил ему это сделать, даже помог: дёрнувшись с ящика, он потянул лапищу вверх.
- Ты чего, батя?! Чего? – Старик чуть поослабил хватку и голова в спортивной шапчонке вынырнула из  воротника шубейки. – Пусти!
- Цыц! Не верещи...
- В милицию его, паразита!  - донеслось от крыльца.
Дед, вероятно, так бы и поступил, благо, что милицейская будка стояла недалеко от гастронома, но совет исходил от его вечных оппонентов. И тогда он сделал по-своему: крякнул от избытка чувств и разом, будто целлофанку с сосиски, сдернул с мужичонки шубу:
- Варнак! - грохотнуло  уже над зажатой ногой-колонной одёжкой. – Погуляй вот так часика три, уф-ф! Померзни…
Решимость старика смутила бы кого угодно, и варнак не стал медлить: одернул свитерок и побежал к дверям гастронома.
Посадив не ко времени подвернувшегося командировочного, я умчался на вокзал и потому лишь часа через полтора вновь  оказался на стоянке. Старик подрёмывал  на ящике, всё как обычно, и лишь из предбанника магазина нет-нет да высовывалась знакомая щетинистая физиономия.
- Отдай шубейку, дьявол! – подала вдруг голос какая-то из   проявивших сочувствие к злоумышленнику торговок. – Сколько раз   тебе говорить – отдай!
Но дед и ухом не повёл, лишь через минуту, словно бы выждав, он дернул рукав ватника вверх, посмотрел на  часы и вновь смежил веки. Опять мелькнула в дверях сутулая фигура, качнулась к ступеням крыльца и, выжидательно подыбав, сунулась назад.
- Отдай, злыдень! Чего мучаешь…
И тут старик не выдержал: готовый испепелить тёток, он выпучился на них, затем перевёл взгляд на шубу:
- На! – ухватил её рукой и бросил в сторону крыльца. Затем сгреб клеёнку вместе с содержимым и шагнул к такси: - Шеф, открой-ка!
Я торопливо метнулся из салона. Клеёночный ком шлёпнулся в багажник, а дед уже спешил с ящиком:
- Поехали, мать твою! К пивзаводу… Видеть их не могу!
Это за речкой. Я развернул «Волгу»:
        - Вон у вас кисть выпала, подобрать?
        - Подбери, уф-ф!
Пассажир уже начал отходить от бурного «выступа», но его могучая грудь всё ещё продолжала негодующе вздыматься и поскрипывать. Потом его взгляд скользнул по салону:
- Воруешь потихоньку?
Ну, дедушка, это, выходит, вместо «здравствуйте»!
- Не журись, - видя мою заминку, грохотнул старик, - все с одного места, одинаково и сопим. …Слаб человек, уф-ф, не может  без греха-то. …Думаешь, они его жалеют? – голова пассажира качнулась в сторону удаляющегося магазина. – Где там… Себя! А вдруг напакостит. Я - отбоялся. И тех, и этих. …Дай-ка, говорят, патент на торговлю! – Очевидно, старик имел в виду молоденьких милиционеров, что нет-нет, да наведывались к гастроному. – Вот мой патент! – опять распаляясь, он распахнул ватник: - Вот! – Через прореху незастегнутых пуговиц рубахи я увидел заросшее сивыми волосами брюхо, а посередь его – нет, это был не шрам, скорее  лиловый жгут, вгрызшийся в живот и уходящий к поясу штанов. – Штык немецкий, понял? …Да и Бог с ним, мне от властей ничего не надо! И здесь не из-за денег торчу… - дед хрястнул ладонью о панель. – Видел, уф-ф, чего вытворяют? Откуда вам видеть! Копейки лишь на уме… Они же, курвы, сигареты ребятишкам продают, понял? Идёт в школу, ещё не выспался, а ему – на! Подыхай! Кувалдой по головёнке. Лишь бы свой гривенник сорвать. Нет у людей ума! – кулак гулко ударился в грудь, старик закашлялся. – И Бога нет! Ничего нет…
- Но ведь всем-то этого не докажешь! Не успеешь везде-то…
- Вот ты какой! Верно говорят: пошли дурака за бутылкой – и вправду одну принесет! Дальше-то носа не видит… Если бы я на фронте за всех отвечал – что бы было? …Ничего! Там  ведь  просто:  вырыл окоп и стой! Не верти башкой-то! Или другому помоги. …Каждый день у магазина торчишь, всё   видишь, а хоть бы разочек подошёл к старику, подсобил добрым словом? Где там…
Заметив обиженный взгляд, дед ворохнулся, оправляя ватник и продолжил уже более миролюбиво:
 - Привыкли толпой-то. А ты за себя ответь! Останови машину да задумайся, приглядись… Хоть к чему, хоть к траве у дороги. Почему растёт? А та - завяла. Кто виноватый? …Думаешь, живешь, чтобы порулить да поесть? Тьфу  это… Как и торговля моя! Может, ты и родился, чтобы той крапиве помочь? Богу ведь всё одино: что ты, что трава!
Так понятно, только…
        - Когда останавливаться, отец? То план «горит», то семья!
- Когда? – брови собеседника сошлись к переносью. Он даже вздыбился на сидении, много выше стал. – Сейчас и остановись, вот здесь! – и устало откинулся на подголовник. Этакий, бесконечно уверенный в своей правоте, мудрец.
        - Сейчас не могу, - попытался отшутиться, - ехать надо!
- Во-во, - ёрзнул пассажир, - ля-ля, тополя! …А они, курвы, вон что вытворяют! - Сидение жалобно скрипнуло. - Подошёл  пацанёнок с пакетом семечек, на хлеб сгоношить – прогнали. Конкуренция! …Дал я им тогда жару!
- А штыком-то как ткнули?      
- Штыком? – подбородок пассажира уперся в распахнутый ворот рубахи. – А-а… Я лучше другое скажу, про лейтенанта нашего. Он понимаешь… уф-ф! И сам-то не знал про его охотку, потом уж узнал-то. – Старик перевёл дыхание, а может чего-то вспоминал: – Беда у меня тогда случилась. Из всех  бед беда! Перед весной. …Вот тут березнячок, - его ладонь упала на запорошенное опилками колено, - а тут «Катюша» наша стояла. - Ладонь шлёпнулась на другое колено. – Умылся я утром снежком и в землянку. А через пару часов хвать – нет от нашего орудия прицела! Вот такая коробушка на ремне, - поросшие седыми волосами пальцы растопырились, изображая футляр прибора, - сутки на шее носишь, а тут куда-то задевалась! Я к лейтенанту. Он вынул пистолет:
- Не найдешь – расстреляю!
Весь снег с мужиками изрыли – нету!.. А рядом, аккурат за леском, минометы стояли, прицелы-то у нас одинаковые. Пойду, думаю, попрошу у бойцов, не дадут, уф-ф, украду. Скребусь к ним в землянку. Там солдатики сидят:
- Чего, браток, пригорюнился?
- Расстреляют меня, – отвечаю. -  Я ведь… - и всё им рассказал.
- Дай-ка, старшина, свою находку! – говорит ихний командир. - Номер-то прицела помнишь?
А как?! У меня тот номер и сейчас в башке сидит!
И приносит их старшина мой прицел. Нашёл, говорит: шёл из штаба и увидел, как он на берёзке висит!
Бегу к себе, поревел ещё дорогой, пацан ведь, восемнадцать годов всего было, да и те приврал, чтобы на фронт попасть.
 - Вот он, - кричу, - товарищ лейтенант! Прицел этот…
А он посмотрел на меня, отвернулся в сторону и говорит:
- Пошли со мной! - зашли в землянку. Наливает кружку водки, хлеб тушёнкой намазал: - Пей! – говорит.
        - Нет, - отвечаю, - не буду! Не пил ещё по столько...
- Пей!
Куда деваться? А в землянке так тепло… Сколько спал – не помню, но что-то давит и давит в бок, будто сверлит. …И голова трещит. Выбрался тогда на свежий воздух, сижу, очухиваюсь. А лейтенант зашёл в землянку, потом  выскочил из неё и давай материться.
Я  ведь, худоба такая, ему часы сломал, немецкие. Раньше он в школе работал, вот и загорелся после войны там музей организовать. Для ребятишек. …Всякие диковины и собирал. А эти часы он у Васьки-разведчика на портсигар выменял. А чтобы их   сыростью не взяло, то раз в месяц сушил: откроет крышку  и к огоньку. Как они под бок-то попали? …Потом успокоился: в Германии, мол, отремонтирую. Найдётся мастер.
Свернули на Большую Заречную, тут среди рытвин да колдобин не сильно разгонишься, мощи коммунальщиков только на центр города и хватает:
- Починил лейтенант часы?
- Не успел. Погиб. А я его мешок потом на родину отослал, в Чувашию, так, мол, и так, отдайте в школу. – Живот пассажира качнулся от вздоха. - Такие пироги… Понял, к чему я всё это тебе рассказываю? Он ведь, когда пистолетом меня пугал, не за себя боялся – за тот музей переживал, за самое важное для него. А нет человека – и дела нет. Уф-ф… Тогда ведь не разбирались: солдатик   виноватый, командир ли. Обоих к стенке! Останови-ка машину, - бросил, - рядом уже! Пройдусь. – Выждал немного, подуспокаиваясь, и добавил, нет, не конфузливо, а как бы снисходительно, как бы позволяя себе хоть на миг, но спуститься с   Олимпа, что воздвиг за свою предлинную жизнь: - Чтобы старуха не сквалыжничала: на такси, мол, раскатываю! Мало, мол, тебе зятевой легковушки, уф-ф! …Там ведь они у меня живут, у гастронома. Вот и вожу по утрам молочишко!
Выйдя на волю, вытянул из хаоса товара злосчастный смеситель и ткнул его за пояс, остальное вместе с клеёнкой сунул в ящик:
 - Вот оно как, парень! На всех уповать – дело дохлое. Вот такой прицел!
 Снег хрустнул, норовя воспротивиться шагам старика, да где там...
1997-2023г.г.