Эпизоды из начала девяностых

                САХАРНЫЙ ПЕСОК, СЛИВОЧНОЕ МАСЛО


Июльский облачный день. Серая фигурная тротуарная плитка еще не просохла после утреннего дождя. Путь моего возвращения домой после занятия по немецкому языку у репетитора лежит мимо Дома культуры. Его строили немецкие военнопленные на месте старого кладбища и православной церкви. Один из местных парикмахеров рассказывал, что при расчищении места для будущего здания эксгумировали останки одного старика, которые оказались нетленными.

– Странно, конечно, место здесь сырое и воздух влажный, – заметил я.

– Мой дед, который был очевидцем этого события, говорил – может, старик был праведником, – задался вопросом парикмахер, – потому и сохранился?


– Будь он праведником, мы бы, в этом маленьком городке, где все друг друга знают до восьмого колена, уже бы знали наизусть десяток историй про него. К тому же, даже если он жил праведной жизнью, это еще не причина считать его святым – ибо прямая дорога к идолопоклонству, сколько бы некоторые священники не утверждали обратное. Как по мне, так Джон Уиклифф был бОльшим праведником, чем все те, от кого остались нетленные мощи.

 – И то верно, – осторожно отреагировал парикмахер. О Джоне Уиклиффе он не знал.

Сейчас во дворе Дома культуры царило оживление. Напротив трехарочного входа с двумя нишами были установлены две черные звукоусилительные колонки в человеческий рост. Толпилось около сотни человек – женщины и старухи. У большинства из них в руках были качественные, еще советские, полиэтиленовые пакеты. Никто еще не истерил по этому поводу: перспектива запрета пластиковых пакетов не то что не маячила – вообще не посещала воображение здравомыслящих людей.

Какой-то мужчина, лет тридцати, вкрадчиво-самоотверженно разглагольствовал о спасении души. Я презрительно отвернулся и ускорил шаг.

 – Сектанты?  – спросил я отца, рассказав ему дома об увиденном.

 – Да, – подтвердил он.

 – Куда церковь смотрит? Ведь столько людей собралось, – сетовал  я.

 – Церковь? – усмехнулся отец,– Ей бы самой стать на путь истинный. Но ты зря беспокоишься. Долго эта секта тут не протянет.

 – Как это? – изумился я отцовскому спокойствию, – это у них сегодня – сотня человек. Через неделю, как пить дать, будет тысяча.

– Не будет, – улыбаясь глазами, резюмировал отец, – они сейчас раздают килограмм сахарного песка и килограмм сливочного масла. Ясно же, что это – на первых порах. Как с тем банком, помнишь?

Как не помнить? Один бывший партийный номенклатурщик открыл «банк». Вы несли ему 1000 долларов, он платил вам ежемесячный процент – 100 долларов. В тот период времени на 100 долларов среднестатистическая семья питалась бы два месяца. Разумеется, первые вкладчики остались довольны. Получив свои проценты, они стали наилучшей рекламой для ловкого и нечестного банкира. Когда сумма депозитов достигла энной цифры, он исчез. Вместе с деньгами. Любители быстрого и легкого заработка остались  с носом.

 – Через месяц, самое большее, бесплатный сахарный песок и сливочное масло закончатся. А там посмотрим, – подытожил отец, – пойми, у многих бытие определяет сознание. Многие живут просто и примитивно – на уровне инстинктов. Большой дурак основатель этой секты, если сунулся к таким людям в надежде, что завершит обработку их сознания до окончания бесплатно раздаваемых продуктов питания.

Так оно и вышло. Менее чем через месяц сахарный песок и сливочное масло перестали раздавать. Мало того, так «пастыри в овечьих шкурах» решили ввести «дежурство» в своих домах – «верующие» женщины должны были убираться у них, мужчины – колоть дрова (страна находилась в блокаде, без электричества и газоснабжения) и делать покупки раз в неделю. Логично, что в секте осталось несколько старух, которые не слишком разбирались в навязываемых им идеях, но зато сразу сообразили, что сектантские собрания – отличный повод для еженедельных встреч – в относительном тепле и спокойствии. Тридцатилетний парень, которого я видел перед Домом культуры рвал и метал – филиал секты пришлось закрыть. А столько надежд было на карьерный рост и безбедное будущее…


                КЛЯТВА

         Летом 1991 г., еще до августовских событий, во время которых люди с трясущимися руками на вопрос «Что вы будете делать?», отвечали, что ожидают инструкций от человека, против которого они сами и «бунтовали», мой сенсей передал мне какой-то лист из школьной тетради с рукописным текстом на русском языке.

 – Это – клятва. Вы должные ее дать в этом году перед поездкой на соревнования. Пожалуйста, попроси отца, чтобы перевел на армянский. Я с ним тоже свяжусь, но, может быть, забуду. А ты у нас пунктуальный.

Дома, до прихода отца, я ознакомился с текстом, представлявшим собой редкую компиляцию, представляющую собой список всех возможных человеческих добродетелей, которым мы, юные последователи и почитатели «Пути пустой руки», должны были следовать.

– «Мы будем почитать богов»… Каких еще богов? – возмутился отец, – не тех ли, о которых пишет пророк Исайя? Об идолах, не приносящих никакой пользы? Вы что там – хотите гоняться за пылью и вводиться в заблуждение своим обманутым сердцем? А это? «Будем следовать учению…». Ну-ну, и как вы намереваетесь это делать? Где, кто и как будет вас учить ему?

Через много лет я понял, что отец цитировал слова из 44-ой главы Книги пророка Исайи. Замечу, что, будучи начитанным от Евангелия с двенадцатилетнего возраста, я не был хорошо знаком со Старым Заветом. Разумеется, я знал о сотворении мира, об изгнании из Эдема, о Ное (рожденные в Армении узнают его имя раньше, чем учатся ходить). Более того, одной из любимых моих книг была Книга Екклесиаста. Но отец считал, что знакомство с Библией ребенку лучше начинать с Нового Завета.

– Прочитаешь самостоятельно, когда вырастешь. Что  не поймешь, я объясню, если буду живой, – отвечал он мне на вопрос, когда мы начнем изучать Старый Завет?

На следующий день я принес перевод клятвы.

– Нам не следует употреблять выражения о богах и чуждых нам учениях, отрицающих существование Единого Бога, так сказал мой отец, – конфузясь, заявил я сенсею.

– Знаю, – сказал он, кивая, – твой папа уже говорил со мной на эту тему. Поблагодари его еще раз за перевод, и пусть простит меня за беспокойство.

Как показало время, беспокойство были излишним. Никакой клятвы мы так и не дали – наш тренер уехал в Москву, где и остался – его профессиональные заслуги были высоко оценены в Первопрестольной. Последовало предложение, от которого наш сенсей не смог отказаться – как результат, руководство секцией перешло к старшему ученику – сэмпаю. Многие из нас, утомленные многолетними тренировками и восхищенные новыми горизонтами, открывающимися перед нами после окончания школы, покинули секцию….



                ВСТРЕЧА С АПОСТОЛОМ


 – В городе новая религиозная организация появилась, – поведал отец одним январским вечером, – именуют себя апостолами и литературу раздают.

– Вот,  – он указал на два журнала, лежащих на столе. Один из них, тонкий, с черно-белыми фотографиями, – на русском – рассказывал о благотворительной миссии, организованной апостолами. Другой, потолще – на немецком, с цветными фотографиями, рассказывал об их деятельности.

– Обрати внимание на первую страницу, вот здесь, – заметил отец, – это обращение их нынешнего руководителя. Видишь, на столе перед ним – две книги: Библия и брошюра, которую он написал в честь столетия со дня основания их «церкви». Теперь: он касается пальцами руки брошюры, которая покоится на Библии. Двояко можно трактовать: с одной стороны – Святое Писание для них – основа. Но с другой – с чего это они отдают предпочтение какой-то брошюре, которую считают важнее Библии?

Я разглядывал лицо «Главного апостола». Оно мне не понравилось: обычный бюргер бидермайерского розлива, без роду, без племени, с  широкой лицемерной улыбкой, ослепительный оскал которой, в сочетании с округлым подбородком, навевал ассоциации с врачами, ставившими опыты на узниках концлагерей. Весело прищуренные глаза – с хитрецой во взгляде – никак не соотносились с моими представлениями о внешности настоящего апостола – самоотверженного ревнителя веры, который обходился без дорогих костюмов, наручных часов и не страдал словоблудием (текст обращения кишел религиозными клише, свойственными псевдорелигиозным организациям).

 – У них будет служба через несколько дней, – продолжал отец, – я договорился с переводчицей, тебе разрешат поприсутствовать. Бесплатная стажировка по немецкому плюс общение с иностранцами в нашем захолустье. Учти, они могут попробовать затянуть тебя в тенета своей «веры», но я в тебе уверен – с твоим упрямством даже я не могу повлиять на тебя в некоторых вопросах. А уж они – и подавно. Если же сильно станут донимать, скажи им, что смешно называть себя «апостолами» и проповедовать христианство в стране, которая первой приняла его на государственном уровне в то время, когда у них не было государства, а только племенные союзы. Сможешь на немецком столько сказать?

…Отец знал, что говорил. О каких «тенетах» речь, если на меня не подействовал даже гипноз? Пару лет назад, утром, меня сильно напугал силуэт всадника без головы – творение Ленфильма. Ужас от увиденного был так силен, что я днем боялся пройти из комнаты в комнату. За любой открыто дверью мерещился проклятый безголовый всадник в черном серапе не черной лошади. Он мог появиться даже в роще, через которую мы возвращались после занятий в секции карате. При условии, если я шел один. Для родителей моих это было неприемлемо – меня повели на консультацию к проезжему детскому психологу из Северной Пальмиры. Поначалу он попробовал ввести меня в гипнотический транс. Промучившись около четверти часа, психолог махнул рукой:

 – Нет, вы у нас, молодой человек – исключение. Давайте так! Закрывайте глаза!

Я зажмурился.

– Представьте его! Представили? А теперь – мы его раскрасим – в яркие цвета. Давайте, в красный!

 Я предпочел зеленый.

«Раскраска» продолжилась. Закономерным ее окончанием стало то, что покинув кабинет, я перестал бояться «чудовища», созданного воображением Майн Рида. Но, как мы видим, гипноз, в моем случае, оказался бессилен.


…Переводчица, миловидная низкорослая светлоглазая шатенка с длинными волосами, в коричневой кожаной куртке и берете, познакомила меня с долговязым и седовласым «окружным апостолом». Невыразительный взгляд, одновременно – какая-то напряженность – вот мои первые впечатления от него.

Началась служба, суть которой заключалась в сорокаминутной проповеди седовласого. Собственно говоря, она могла закончиться гораздо раньше, если бы не время, уходившее на перевод. Я, к вящему своему удивлению, обнаружил, что понимаю процентов семьдесят-восемьдесят из сказанного «апостолом» без помощи переводчицы.

Затем я осознал, что являюсь единственным подростком в зале среди молодых мамаш с детишками лет пяти-семи, пожилых женщин и нескольких стариков.

Первые пятнадцать минут слушать апостола было интересно: он цитировал Библию. Затем понес отсебятину, и я перестал концентрироваться на смысле сказанного им, отлавливая лишь непонятные мне слова и обороты, пытаясь запомнить их (по неопытности не сообразил захватить с собой тетрадь или блокнот с ручкой). Наконец долговязый сошел с трибуны. Переводчица подошла ко мне и сообщила, что у меня есть возможность поговорить с иностранным гостем. Мы вышли из зала в вестибюль, уселись на диванчике – я – лицом к входной двери, он – лицом к залу. И началась наша беседа, которую, вкратце, можно было охарактеризовать немецкими пословицами «Ich rede von Enten und du redest von G;nsen» или  «Ich rede von Knoblauch und du antwortest von Zwiebeln» («Я тебе про Фому, ты мне – про Ерему»).

 – Наш царь Аршак воевал с персами, при царе Трдате Первом мы заставили пройти римские легионы под ярмом из копий, – в силу юношеского максимализма, с места в карьер, напирал я на немца, увеличивая его знания в истории Армении.

 – Наша церковь не такая древняя, но у нас много прихожан по всему миру, вот сейчас – уже и у вас, – воодушевленно отвечал он мне.

Насчет «много» он, конечно, преувеличивал: в зале, от силы, присутствовало человек сорок. Даже для городка с пятнадцатитысячным населением это невесть какой успех.

 – Воссоединение Германии – событие исторической важности! – делился я с немцев своими впечатлениями о событии, происшедшем за три года до нашего разговора.

– Да, это хорошо, – равнодушным тоном подтверждал он мое восторженное высказывание, – однако, наша церковь нацелена на то, чтобы нести свет веры в самые дальние уголки земного шара.

Искренне надеюсь, что на Северный Сентинельский остров, где местные убивают чужаков без предупреждения, они своих миссионеров еще не направили.

Мне стало скучно. В какой-то момент показалось, что между мной и моим собеседником – белая прозрачная стена, из-за которой доносится его голос.

«С ним не поговоришь ни об истории, ни о поэзии», – подумал я, встал и начал прощаться.

Окружной апостол, не меняясь в лице, без изменения интонации, плавно перешел от рассказа об истории своей церкви к прощанию со мной. Поблагодарив переводчицу, я вышел на улицу. Снега еще не было – серел асфальт. Было холодно, и я быстро зашагал домой.