Кайсын Кулиев

О "депортационнной" лирике выдающегося балкарского поэта.

Узнаваемая черта России - изгнанничество. Во все времена и в любых ипостасях: от выдворения отдельно  непокорных ( Герцена,   Набокова,  Бродского и список можно продолжать) до кучной зачистки и выселения целыми деревнями, городами и народами. "Неправильными" у нас оказывались и люди, и нации. И в царские времена, и после. Скажем, в середине XIX века Россия выслала из Крыма около 100 тыс. татар. Чуть позже - около полумиллиона горцев с Кавказа. К концу XIX  века беженцев с гор уже насчитывалось около 2 миллионов.

К середине ХХ века число изгоев отечества удвоилось, при кратном увеличении количества "неправильных" народов. При Сталине их насчитали аж 12 : от финнов через многоликий Кавказ, Крым, к пустынным калмыкам, поволжским немцам, к теряющимся в дальневосточной глубине немногочисленным корейцам. Готовилось 13-ое переселение - евреев. Не успели... Действовали  по периметру текущей границы империи. На всякий случай населяющих её сочли "ненашими". Со всеми вытекающими из карательного титула последствиями.

Так получилось, что на землю горной Балкарии я впервые попал в начале марта нынешнего года. И знать не знал - что в мрачный 80-летний юбилей начала депортации балкарского народа. Когда ровно 8 марта (карательная процедура у нас предпочитала праздничные дни) 1944 года почти 40 тысяч балкарцев были в считанные часы посажены в вагоны для перевозки скота и отправлены в Казахстан и Киргизию. Доехали не все.  На месте выжили ещё меньше. Операция держалась в строжайшей тайне. О ней впервые официально поведал Никита Хрущев в 1956 году. Раньше разглашать не позволялось. Только - намеками...

"Познали мы изгнание и насилье,
В пути усталость иссушала рты,
Порою злу хвалу мы возносили, -
Но не погасли звёзды правоты!"

Это - Кайсын Кулиев. Великий балкарский поэт, певец Кавказа, патриот родных Чегемских гор, горячий молитвенник заоблачного  Приэльбрусья. А также - довоенный выпускник ГИТиСа (что для представителя малюсенького горского народа - редкость), фронтовик-парашютист (грудь в боевых орденах), литературный соратник К.Симонова, Б.Пастернака, Н.Тихонова, Ч.Айтматова, лауреат всевозможных государственных премий, и такой же, как и все послевоенные  балкарцы -  изгой, скиталец, вернувшийся к загубленному собственной державой очагу  через 12 ссыльных лет..

"В край свой отчий пришёл я , судьбой сбережённый,
И родных не нашёл на земле разорённой.

Я увидел руины, погост по соседству,
Небо синее, то, что запомнил я с детства".

Балкарцев изымали не только из родных селений и домов, но и из истории - тоже. Как будто из никогда не было вовсе. Стирали их, как и другие "неправильные" народы, из учебников, справочников,  географических карт, наградных приказов. Разлучали с родным кровом, отеческими могилами, великими горами. Не особо переживая, что без всего этого народу не бывать. Вырвать балкарца из его Приэльбрусья можно только одним способом - взяв вместе с Эльбрусом. С Чегетом. С Баксанским ущельем и Чегемским - ему в придачу.

"Когда с обидой и печалью
Я жил на горестной земле,
Мне снился ты за дальней далью,
Цветок на каменной скале.

Чтоб перед пламенем согреться,
Вздувал я искорку в золе
И вновь к тебе тянулся сердцем,
Цветок на каменной скале.

Кровинкой рдея над туманом,
Ты, не взлелеянный в тепле
Моим остался талисманом,
Цветок на каменной скале".

Я не читал более взволнованных стихов о горах, как у Кайсына Кулиева. Холодных, снежных, высоких, но всё равно любимых. У поэта стихи, как правило копились циклами. Самые существенные из них - в память о матери, в память о предках, о войне и мире, во славу маленькой родины - Чегем, во славу всех женщин на свете, и, наконец, - во славу родных гор и самой величественной из них - Эльбрус. Одна из самых знаменитых и проникновенных метафор  поэта "раненый камень" -  о неразрывной связи балкарцев с горами о бесконечной преданности им и тяжкой ране, нанесенной людям и горам теми, кто вздумал их кроваво разлучить.

"Над камнем раненным я горевал.
Хотелось мне, чтоб снова утром ранним
На нем росли цветы и луч играл.
Я горевал о том, что камень ранен...

Скорбел о тех, кому уж не прийти.
Их судьбы стали издавна моими.
О тех, кто пал и кто пропал в пути,
Я горевал: Я их любил живыми".

Он вернётся в родной Чегем в 1957- ом. Каким все его ссыльные одноплеменники. Да, была возможность, пересидеть депортационное лихолетье в Москве - за Кайсына Кулиева хлопотали и Фадеев, и Тихонов и даже, не исключено, Пастернак. И - не безуспешно.  Но гордый горец и раненный фронтовик предпочел разделить со своим народом  все обрушившиеся на него неправедные невзгоды. Что, впрочем, не ожесточило поэта. Но - заставило настроить лиру на более грустный лад. Только бы не замолчать окончательно...

"В домах, что манили приветливым светом,-
Разрушены стены, погашен огонь.
О стих мой, когда промолчишь ты об этом,-
Погибни, как в пропасть сорвавшийся конь!

Молчат эти камни, что башнями были,
Что были жилищем, - молчат, почернев
От горя. Молчат, занесённые пылью
Беды, схоронившей и речь и напев.

Но ты ведь не камень. Рыдай! Пред камнями
Такими - тебе на колени бы стать!
Чтоб страшной беды, приключившейся с нами,
Никто больше в мире не смог испытать!"

Чегемские камни молчали на самом деле очень долго. И о многом  молчат ещё сейчас. Хотя самое страшное раскрылось лишь в конце 80-х.  О том, как в ноябре 1942 года, задолго до департации войска НКВД расправились с жителями двух балкарских селений - Сауту и Глашево. Были сожжены также Верхний Чегет и Кумюн. Карательная инструкция гласила:"Принять решительные меры по отношению к балкарским бандитам и их пособникам, вплоть до расстрела на месте. Сжечь их постройки  и имущество. Ни в коем случае не проявлять жалости". Сегодня на развалинах балкарского селения Саюту можно обнаружить небольшой стихийный мемориал с фамилиями 470 жертв этой расправы. "Секретный холокост" - так сегодня именуют здесь это место.

"Мужество... Средь радостей и бедствий
Я ценил крутой его накал,
И стихи из горестного сердца,
Словно бы из ножен , извлекал.

Если сгинет мужество - с ним вместе
Воля к жизни от меня уйдёт...
Без него свободы нет и чести
Мужество - стихов моих оплот.

Книгу эту осенит по праву
Лезвие блестящее клинка.
... Да, клинок!.. Но только - не кровавый!
Пусть он будет проклят на века!

Не клинок, что, горе всем готовя
Стариков, детей сбивая с ног,
Снег обрызгивал невинной кровью...
Пусть в земле истлеет тот клинок!

Пусть во сне вовеки не приснится
Порождавший ненависть и страх!
Мужество не свойственно убийце...
О другом клинке пою в стихах.

Я пою хвалу клинку свободы,
Что и правды и отваги слит...
Выкованный в сердце у народа,
Как комета, в небе он горит..."

Кайсын Кулиев не доживёт до 50-летия годовщины депортации и не услышит из уст главы государства Бориса Ельцина такие слова: "Балкарцы испили чашу унижения до дна. Я склоняю свою голову в память о погибших". Это было первое официальное извинение российской власти за репресси балкарского народа, которому после десятилетий страданий, лишений и мытарств вернули бесконечное синее небо и белоснежные грозные горы. А горам и  небу - бесконечно влюбленных в них стойких певцов...