Папины рассказы

Воспоминания из детства

Васильев Андрей Митрофанович родился на Урале 12 января 1924 года в семье крестьянина Васильева Митрофана Ивановича и Васильевой (Плотниковой) Екатерины Ивановны. Андрей был первенцем, после него родился еще сын – Павел. Время было крайне тяжелое – голод, разоренная после гражданской войны страна. Где-то в начале 30-х годов от воспаления легких умер глава семьи – Митрофан Иванович. Как говорится в русской пословице, пришла беда – отворяй ворота. В селе началась эпидемия оспы, умирали целыми семьями. К Екатерине Ивановне пришла соседка и говорит ей: «Ты чего ждешь, ведь твои соседи почти все умерли, скоро и тебе с детьми черед придет. Иди топи соседскую баню, они за день до смерти мылись в ней. Ты баню протопи хорошо и парься теми вениками, что в бане остались от прежних хозяев. Глядишь, и обойдет вас смерть».
Бабушка так и сделала. После этого заболели оспой, но не так тяжело. Младший сын Павел все-таки умер, а бабушка и старший сын Андрей выжили. Потом был голод до опухания и галлюцинаций. А от учебы в школе в то время осталось в памяти, что вместо тетрадей были поля газеты, вместо чернил – сок свеклы, чернильница – из мякиша черного хлеба, а ручка – из гусиного пера. Нередко от всего этого учебного инвентаря оставалась газета с бледными буквами и перо. Чернильницу и чернила съедал ученик, не в силах победить голод.
Затем был переезд в Сибирь к родному брату Якову Ивановичу Плотникову. Жили в одном доме из двух комнат как одна семья. Жили дружно.

                Завод № 153

При заводе была школа ФЗО (фабрично-заводское обучение), где и обучался Андрей Митрофанович специальности «столяр-краснодеревщик». Экзамены сдавали практически: сделал табурет, подписал на нем свою фамилию, сдал на склад, – вот и зачет получай.
Табуретки сдавались на склад, где хранились до их реализации. Учеников было много, и табурет как изделие превратился в «неликвид». Словом, перепроизводство товара произошло, не нужны народному хозяйству табуреты в таком количестве. Ученики это заметили и применили ученическую смекалку. Табуреты со склада тайком доставлялись в цех, фуганком удалялась фамилия предыдущего экзаменуемого и надписывалась фамилия следующего. И снова табурет доставлялся на склад готовой продукции.
Обучение явно облегчалось, а вот табуретки стали выглядеть странно: верхняя доска, на которой собственно сидят, стала переменной толщины. То есть изделия, что прошли неоднократную сдачу на склад, имели предельно тонкую деталь, а вот впервые попавшие на склад были толще, с «запасом», ведь еще сколько раз под фуганок попадут. Словом, процесс обучения шел интенсивно: с умом и экономией.


ЛаГГ – 3

Время не бежит, а летит. ФЗО за плечами, и ты уже вышел на работу в цех, хотя возраст у тебя 16 лет. Андрей обладал помимо замечательных рабочих навыков еще и маленьким ростом, и маленькими, но сильными и сноровистыми руками. Это на производстве оценили, и место его работы стало теперь называться «Цех окончательной сборки самолета ЛаГГ-3».
Почему, спро;сите, сразу на окончательную сборку? Все очень просто – Андрей без особых проблем мог пролезть в уже обшитую перкалью плоскость крыла, выполнить там необходимую операцию и успешно вернуться.
Так было и в случае, когда заказчику был предъявлен очередной самолет на сдачу, и все вроде было в порядке, за исключением одного: посадочная фара была не на своем месте. Крыло перепутали. Заказчик в нецензурной форме наотрез отказался принимать машину и ушел домой. Рабочий день закончился. Тут-то и пригодились способности Андрея. Забрался в крыло и демонтировал проводку и фару. Пока заделывали оставшееся отверстие в крыле от вынутой фары, Андрей установил ее на законное место. Вот тебе и «русс фанер», на немецком цельнометаллическом планере такой номер вряд ли бы прошел!
Утром представитель заказчика подошел с суровым видом к машине и, увидев фару на положенном для нее месте, мягко говоря, удивился, но виду не подал и дал добро на дальнейшую приемку машины.


Дорога на работу

До завода можно было добраться на трамвае. Но это только теоретически. На практике трамвай шел от Депо на улице Писарева до завода Нефтяного оборудования (так он в те годы назывался) переполненный уже от Депо. Народ висел на подножках, сидел на крыше и… Этот способ езды на работу выглядел так: сзади можно было зацепиться за трамвай при помощи железного крючка, который соединял трамвай и маленькие санки, изготовленные из двух клёпок от деревянной бочки и поперечины, на которой можно было сидеть. Тот, кто сидел на крыше трамвая и управлял контактной дугой, отключая трамвай от электросети, снижал скорость трамвая в нужном месте, в тот момент и цепляли крючком за трамвай свои саночки подростки. Хвост из таких пассажиров был весьма солидным. Ведь предприятие-то режимное и время суровое, лучше не опаздывать.
Рабочий день и ночь на заводе не нормировались – минимум 12 часов, а максимум – пока не упадешь. А где падать, решай сам. Взрослые, которые не каждый день ходили после работы домой, спали на трубах теплоцентрали в лотках (тепло и тихо). А мой отец спал в верстаке, благо верстак большой, а папа был невеликого роста, да и не вырос еще: в 1941 году ему было 16 неполных лет.


Цеховая премия

Ежемесячно в цехе, где работал папа, выдавали единственную премию своего рода – сладкий пирог с яблоками из белого хлеба. Были, наверное, и другие поощрения по итогам месяца, квартала, года, но они были не так вожделенны.
Этот пирог папа получал каждый месяц. Все силы, знания, умения и время приносил он в жертву этой премии. Два в одном: и тебе почет, и лакомство, по тем временам – запредельное.


Завод № 69

В конце 1941 года в Новосибирск эвакуировали завод имени Ленина № 69. В аккурат – на площадь Калинина. Это в пяти минутах ходьбы от папиного дома. С авиацией пришлось расстаться и перейти к изготовлению артиллерийских боеприпасов.
Для начала поставили папу на несложную работу. Операцию предварительной токарной обработки отливки корпуса снаряда. По;просту говоря, обдирку. Отливка устанавливалась в станок, и по копиру ей за несколько проходов придавался вид заготовки корпуса снаряда или мины.
Нормы были предельно жесткими, и на выработку сменной нормы уходило поначалу до 10–12 часов, что конечно же не устраивало папу, – так ни денег, ни премии не дождешься. Пришлось прибегнуть к подбору иных режимов обработки. И результат не заставил себя ждать. Время обработки сократилось в несколько раз. С одним, как говорится, «но». Вместо красиво вьющейся стружки из-под резца вверх поднималась, как кобра, толстенная «палка» красного цвета, с которой приходилось сражаться, отбивая ее с помощью фанерного щита самодельной железной саблей с крючком на конце.
Второе «но» – это часто ломающийся резец и нештатный режим работы станка. За такую цену план выполнялся уже к обеду, и после оного дружная компания малолетних «ударников труда» шла за цех играть на выбор: в «присте;нок», «трясучку» или «Зо;ську».
По прошествии нескольких часов к играющим приходил мастер и уговаривал бросить развлечение и помочь стране и заводу в выполнении плана, который без них «трещал по швам», а фронту, как воздух, нужны снаряды. Обычный ответ «нахальных сопляков» – мы, мол, норму свою сделали, иди своих старичков научи работать, как мы! Тогда и план будет! Препирались недолго и больше для «форсу», потом снова шли к своим станкам и продолжали свой «трудовой подвиг» в тылу.
 

22. 06. 1941 г.


Этот день еще долго будет в памяти народа как боль, как урок для всех поколений.
Как он запомнился моему отцу.
В субботу 21.06.41 он с товарищами был на рыбалке. Место называлось «Вторые камни». Это в современном Новосибирске часть реки Обь, протекающей вдоль Заельцовского Бора. Рыбалка состояла в том, чтобы, дождавшись катеров «Гослова», выпросить у рыбаков часть улова. Пока улов не попал на берег и не был оприходован документально, рыбаки имели право им распоряжаться в небольшом объеме, чем и пользовались подростки-добытчики. Но вот катера прошли, рыбу мальчишки выпросили, теперь пора было и домой. А путь был неблизкий – через Заельцовский парк к мясокомбинату и дальше до площади Калинина. Когда вышли из парка, увидели странную очередь из мужчин и, подойдя из любопытства, узнали, что началась война. Очередь была в военкомат: шла запись военнообязанных, добровольцев и призывников. Мальчишки, посоветовавшись, оставили одного занимать очередь и побежали переодеваться, так как после ночевки на песчаном берегу вид у них был не подобающий для добровольцев.
Вскоре из дверей военкомата вышел майор покурить на свежем воздухе и, увидев в очереди чумазого, в одних портках и босиком мальчугана, сурово произнес: «Это что за цирк?! А ну марш домой!» И направился к несостоявшемуся солдату со словами: «Без вас, сопливых, справимся».
Но без «сопливых» не справились. Из восьми человек, что рыбачили в тот день, все ушли на фронт в свое время. Отец ушел в 1943 году. А вернулись из них только двое: мой отец и его друг Володя Гомзяков.

                Дорога на войну

Восемь раз в компании товарищей отец пробовал убежать на фронт, но по дороге его ловили и отправляли по месту проживания. Стало ясно, что надо идти другим путем. Договорились с военкомом и, как только самому младшему исполнилось 17, ушли добровольцами. Пока пройдут обучение, «стукнет» 18, а там и на фронт можно.
С военкомом нужен был договор насчет «брони», поскольку все восемь человек из их компании работали на оборонных предприятиях, как тогда говорили, «ящиках» (завод назывался: почтовый ящик № …), и освобождались от призыва в ряды Красной армии.
Но вот все формальности соблюдены, и папа со товарищи поехал «бить фашистов». Армия получила восемь рекрутов, а военком неприятную беседу с директором завода, откуда большинство рекрутов и призвали.


Рузаевка

Есть такая станция в Мордовии – Рузаевка. Прямо в поселке при станции и располагалась ШМАС (Школа младших авиационных специалистов). Здесь и выгрузились будущие стрелки-радисты штурмовиков ИЛ-2.

Учебный процесс

И снова судьба приводит Андрея в авиацию, но уже в качестве не самолетостроителя, а в числе летно-подъемного состава. Оружием стал пулемет ШКАС. Папе он очень нравился – и стрелять, и чистить – словом, был его любимейшей игрушкой. Стрелял Андрей очень хорошо, опыт был еще с детства на охоте в тайге Уральской. И в школе с этим не ограничивали: стреляй, сколько хочешь. Шел уже 1943 год.
Первые (и последние) стрельбы по конусу прошли крайне необычно. Задание было простое. Ты сидишь в кабине стрелка на ИЛ-2 и ждешь, когда самолет будет недалеко от конуса из белого шелка, буксируемого другим самолетом. Вот конус уже в зоне обстрела, стреляй по конусу короткими очередями, а на конусе останутся следы от твоих попаданий (маркировка цветом – пули окрашивают шелк).
Но что это за сложность? Попасть в конус можно было свободно. И Андрей стреляет по буксировочному тросу. Все, – дело сделано: буксировщик летит на аэродром с «хвостиком» десять метров длиной, а конус, плавно и красиво извиваясь, опускается на землю. В итоге:
1. конус нашли, но не быстро и только голый каркас;
2. в соседних деревнях у ряда жителей появилась редкая одежда, изготовленная из белого шелка;
3. курсант Васильев Андрей был вызван к начальнику школы, который задал ему вопрос:
– Как так вышло, что конус с буксировщика упал на землю?
На что курсант ответил, что он конус отстрелил, чтобы не было сомнений в попадании, а то поди ищи там отметину на этом шелке.
– Понятно, – сказал командир и, обращаясь к непосредственному начальнику Андрея, произнес:
– Чтобы этого… курсанта в кабине стрелка больше никто никогда не видел. Все свободны.
Курсант Васильев стал чаще бывать в нарядах, но реже в кресле стрелка ИЛ-2.


Последний полет в качестве курсанта, стрелка-радиста ИЛ-2

Самолет ИЛ-2, на котором летали курсанты, был оснащен «фотопулеметом» Кодак («Codak»). При нажатии на гашетку пулемета выстрелов не было, а начинал работать «фотопулемет», и после проявки пленки оценивались результаты «стрельбы».
Полигон, где имитировали стрельбу, был недалеко от станции Рузаевка, а рядом были поля, на которых работали в основном женщины. Эффект от захода самолета в пикирование был неожиданным: местные селянки, работавшие в поле, заслышав страшный вой пикирующей машины, падали на землю лицом вниз и почему-то (то ли от страха, то ли защищая голову) закидывали юбку на голову, оголяя нижнюю часть тела по пояс.
Эта картина очень удивила молодых летчиков, и они решили заснять это «явление» на камеру фотопулемета. Но была одна трудность – расстояние до объекта фотофиксации. Оно должно было быть минимальным. То есть из пикирования нужно было выходить у самой земли. Начались эксперименты, которые закончились так, как и следовало ожидать. Не помню, что там было с качеством фотографий, а вот про полет отец рассказал следующее. Машина слишком близко подошла к земле и при выходе из пикирования «просела», зацепив хвостовой частью за грунт, а далее – посадка на «брюхо». Прошло все более или менее нормально: грунт был вспахан, машина выжила и после ремонта продолжала успешно выполнять учебные задания.
Про судьбу пилота я не знаю, вроде как с ним прошло все гладко, «тайну» не раскрыли и отнесли данный случай к происшествиям, связанным с обучением.
А вот с папой произошло следующее: при посадке он ударился головой о турель пулемета и получил травму. Повредилась мышца у правого глаза. Доктора прописали отцу ношение очков. Стрелок-радист Васильев Андрей Митрофанович кончился, а появился рядовой роты обеспечения учебного процесса. Вот такой поворот в карьере. Начальство ШМАС получило опытного сотрудника и никаким образом не стремилось потерять такого ценного кадра.
К этой истории необходимо добавить следующее: всего в Школу младших авиационных специалистов из Новосибирска прибыло восемь человек, включая папу, а вернулись только двое – мой отец и его друг Владимир Максимович Гомзяков. Оба стрелками-радистами не стали, а служили в тыловых частях.


«Шевролет»

Кто не слышал слова Ленд-лиз (Lend-lease), объясняю: это – как нажиться на чужом горе. Двое дерутся, а ты им поставляешь оружие, сам богатеешь, а твои «союзники» и «враги» теряют силы и ресурсы, и прочее, – красота! Так есть сейчас, так было и в прошлом 20-м веке.
США и Англия поставляли в Россию (СССР) много чего, в том числе и автомобили. Во время второй мировой войны автомобили шли разными путями: и сухопутным транспортом, и морем. Часть машин шла в ящиках. Вот про такую машину мне отец и рассказывал.
В 1944 году часть, где служил отец, базировалась недалеко от Азовского моря, это было ВМАУ (Военно-морское авиационное училище). В задачи входило обслуживание учебного процесса. Для этого и нужны были автомобили, которых всегда не хватало. Поставки союзников помогали решить эту задачу.
В часть пришли ящики. Много. Там были автомобили фирмы Шевроле («Chevrolet»). Папа ее называл «шевролет» или «шевролетка».
Для сборки данной машины были выделены два спеца по сборке. Дела у них шли неспешно, да и куда было торопиться, – служба-то идет. Отец как-то высказал начальству, что эти «спецы» и ко второму пришествию не соберут технику.
Формула здравого смысла: Критикуешь? Предлагай!
И отец предложил доверить ему сборку автомобиля и уверил начальника, что он соберет его быстрее, чем бригада из двух спецов. На том и порешили. А видя усердие подчиненного, начальник добавил, что если он соберет машину быстрее «спецов», то будет водителем на ней.
Так началась карьера водителя.
Папина «шевролетка» возила лес, арбузы, запчасти, азовскую тюльку и много еще чего. Далее были Крым, Феодосия, затем Польша и наконец Германия. Где-то в пригороде Берлина папа, сдав «шевролетку» преемнику, в 1946 году демобилизовался, прослужив шесть лет.

За линией фронта

На мой вопрос: «Пап, а ты фрицев видел?» – отец ответил так: «На фронт я не попал, а вот за линией фронта побывал однажды. Видал их, но издалека…».
А историю я запомнил так.
На фронт везли самолеты И-16. Они стояли на ж.-д. платформах с отсоединенными плоскостями (крыльев). Были полностью заправлены топливом и с полным Б. К. (боевым комплектом). Отец оказался во взводе охраны при эшелоне. До конечной точки оставалось совсем немного пути, и машинист, сбросив скорость, потихоньку двигался к станции разгрузки состава. Впереди были слышны звуки разрывов и выстрелов и было непонятно, что там происходит – не то бой, не то обстрел. Навстречу составу со стороны станции бежал человек в форме железнодорожника и, размахивая руками, что-то кричал. По его словам, на станции уже были немецкие танки, и соваться туда была верная смерть. Командовал охраной состава опытный офицер и, похоже, боевой товарищ. Папа получил приказ открыть сливные краны на бензобаках и ждать командира в условленном месте. Весь состав с самолетами пришлось сжечь, расстреляв их из ракетницы. Загорелся эшелон с шумом, и очень быстро пламя охватило все платформы с самолетами. Убедившись, что матчасть уничтожена, командир начал продвигаться к своим. Задача была не из простых. Во-первых, непонятно было, где находятся наши войска и где враг – грохотало круго;м. Сам взвод охраны состоял из необстрелянных солдат, вроде моего отца, которому было 17 лет. Инструктаж был таким: идем только ночью, днем спим, зарывшись в лесу (было лето), за водой ходим по очереди в одиночку и только ночью. Продвигались медленно, ночи были короткие, и шли на звук стрельбы и взрывов. Карты были практически бесполезны. С едой еще как-то особых проблем не было: в вещмешках сухари, да и травки всякой летом много, что годится в пищу. С водой было самое сложное: все подходы к ней немцы охраняли. Без воды человек долго обходиться не может. Там и ловили наших отступавших бойцов. Но командир был не промах, да и Бог их берег. Шли без особых проблем. Но просто так вот взять и все без ошибок сделать невозможно, особенно в тылу у врага.
Один из бойцов побоялся искать чистую воду и набрал из лужи, а как потом выяснилось, лужа была большая, и в ней хватало трупов, чтобы вода стала смертельным ядом. Ее пили все, кроме самого; виновника отравления. Утром выпили воды и легли спать. Часа через полтора отец проснулся от сильной боли в желудке. Его вырвало, и он пошел к своим товарищам, которые спали, рассредоточившись по лесу. Не потеряли сознание отец и командир. Все, кроме виновника отравления (который спал), были без сознания. Отец решил, что они умерли. Командир лежал и встать не мог. Отцу пришлось искать воду днем, что было крайне опасно, – попадись он в руки врагов, что будет с товарищами, неизвестно. Но все обошлось: отец нашел эту злосчастную лужу с трупами, а чистой воды сумел набрать где-то недалеко. Как только командир пришел в себя настолько, чтобы встать, он обошел подчиненных. Все, кроме одного, были с признаками отравления, а главный виновник спал. Командир его разбудил, и стало все понятно. Сам разговор между командиром и «отравителем» отец не помнит. Сказал только, что этого солдата командир застрелил из пистолета.
Они еще какое-то время отлеживались, прежде чем продолжить выход к своим. Выжили все и успешно вышли к своим.
Отец нигде в анкетах не писал, что был на оккупированной территории. Похоже, что при выяснении обстоятельств гибели эшелона, решили не давать ход этому делу, да и кто проверит, где эшелон погиб – до линии фронта или за ней. Главное, что врагу не достался. Так война списала и эшелон, и того бойца, что набрал воды из лужи. Ошибки одних оборачиваются «героизмом» других.
«На войне, как на войне».