Последние следы

   Уходит в прошлое всё то, что когда-то строила советская власть. Минуло время колхозов, комсомольцев-добровольцев и лозунгов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Давно распался Советский Союз. Вот и в сибирских деревеньках с каждым годом всё сильнее стираются следы социалистического прошлого. Если в начале 2000-ых в Базарихе ещё отчётливо прорисовывались здания и стены былых ферм, то теперь они мало где остались в том виде, в каком ещё молодёжь - мои ровесники - их видели. Кое-где даже фундамент в траве не разглядеть. Уходят в иной мир и старожилы деревень: дедушки и бабушки, которые некогда были активистами-коммунистами, работали от зари до зари за трудодни и зерно, но горячо любили свою малую родину, верили в своё крепкое государство, трудились на его благо.

   Когда я училась в школе (после перестройки, 1997-2007 годы), не припомню, чтобы нам кто-то там рассказывал о почётных жителях нашего сельского поселения, о его тружениках полей и ферм, об этих самых распавшихся колхозах. Если бы не моя бабушка Анна, я бы и не знала, что это за развалины в Базарихе, на пригорке у речки Барсук. Ещё до поступления в Базарихинскую начальную школу, мы часто прогуливались с ней по тем местам. Выйдем на елань – так называли пустошь за огородами перед лесом - останутся паутины изгородей позади нас, и вот попадаются нам навстречу жалкие остатки былого величия местного колхоза. Не захудаленького, между прочим, по тем меркам: Базариха в середине прошлого века была центром сельсовета, и при укрупнении колхозов в шестидесятых годах сюда свезли скот из соседних полуразвалившихся населённых пунктов. Однако, во время моего там нахождения, новое поколение могло только догадываться по этим остаткам, какой зажиточной некогда была ныне распадающаяся деревушка.
 
   Близко подходить к брошенным помещениям бабушка мне не разрешала. Потому что их ещё не до конца разобрали жители, и она боялась, что доски на полу обвалятся и я провалюсь в ямы. Но я всё равно иногда подбегала к этим зданиям, трогала их белые стены, поднимала с земли осыпавшуюся штукатурку или обломки кирпичей. В канавах кое-где валялись черепа сдохших колхозных телят и коров. Бабушка рассказывала, что в соседнем лесу после Великой Отечественной войны обустраивали скотомогильник, возможно, эти кости оттуда «принесло». Конкретно в том лесу мы по этой причине не собирали грибы. Хотя в нём росли особенно крупные сухие грузди.

   Особенно меня привлекало длинное колхозное здание из красного кирпича, сразу за которым начинался лес. Над его входом с выломанной дверью оставалась висеть верхняя дверная доска, выкрашенная в синий цвет, но уже изрядно облупленная. Бабушка говорила, что здесь была молоканка, доярки тут собирали молоко, полученное от колхозных коров, и здесь его сепарировали. Рассказывала, как в молодости сама ни свет – ни заря вставала и бежала на дойку. Мне всегда хотелось заглянуть внутрь молоканки: вдруг там осталась какая-нибудь посуда, которой можно было бы поиграть. Видимо, потому что слово молоканка образовано от слова «молоко», а молоко у меня ассоциировалось с кружкой. Вот я и думала, что там, внутри, лежат всякие кружки.

   Это уже потом, после окончания Ишимского педагогического института, когда я увлеклась краеведением, то узнала, что колхоз тот назывался «Путь Ленина». Символическое название, в духе той эпохи.

   …Мы уже шестнадцать лет не живём в деревне Базарихе Тюменской области – маленькой сибирской глубинке, более трёхсот лет назад выстроенной на Московско-Сибирском тракте – участке, соединявшем два крупных города: Тобольск и Тару. А кажется, будто все пятьдесят нас там нет. Настолько вокруг изменилась жизнь за это время, изменились сами мы, наш состав семьи, образ жизни всех вокруг. Столько событий было, столько открытий, столько новшеств появилось, огромное количество дорог пройдено! Главная из них для меня уже позади – дорога взросления, превращения из глупенького и страшненького утёнка в статного лебедя, который уже самостоятелен и давно «выпарил» своих собственных птенцов.

   Приезжая в деревню детства раз-два в месяц, я вижу, как она тает, как год за годом стираются следы её прошлого то на одном участке, то на другом. А на нашей улице особенно. В конце её стоял дом бабушки Таси. Так вот, его теперь нет – разобрали. Тут же и другой дом опустевший стоит – бабы Раи, такой же брошенный хозяевами, каким до разбора был бабы Тасин. Но дом этой старушки цел. Пока цел. Только окна выбиты. Раю больше десятка лет назад дети в райцентр перевезли.

   А за Раиным домом стоит ещё один, такой же покинутый и дряхлый. Это наша былая усадьба: просторная, из красного леса, с белыми ставнями и покосившимися, кое-где совсем рухнувшими, заборами. Тут теперь в ограде местами такой толщины трава, что её уже и литовка не возьмёт – только трактор нанимать с мощной косилкой и косить ей всё подряд.

   Соскучились мы как-то летом по деревне – это был 2021-ый год - и прибыли, вооружившись современным аппаратом - триммером. Пробовали мы эти торчащие дудки ликвидировать  – чуть бензокосу не сломали. Нашли под слоем травы чью-то давно сдохшую белую собаку, даже немного испугались: мало ли какие здесь ещё жмуры могут быть. В огороде, где были наши цветники, нечаянно скосили гнездо птички-невелички. Она-то думала, что надёжно его спрятала в лопухах, за луг наш прежний огород приняла. И не мудрено – народу-то почти нет на улице, тишина на деревенской улице, как в лесу. Врассыпную от визга косы разбежались её ещё неокрепшие птенцы. Пришлось бросить косить на том участке, чтобы этих птичек не раздавить.

   Если, встав на завалинку нашего былого дома, заглянуть в окно, где раньше находилась моя спальня, можно, например, увидеть шифоньер с наклеенными на его дверь и уже выцветшими с годами наклейками «Покемоны». Их я клеила в 2001-2002 годах, хотя мультфильм этот не любила и не смотрела. Там же, сбоку, календарь висит за 2005 год с популярной тогда участницей телепрограммы «Фабрики звёзд-3». В общем, картина как в сказке про спящую царевну, замок которой зарос шиповником, а внутри него осталось всё как было сто лет назад.

   И следующий за нашим домом пятистенок ветерана Великой Отечественной войны деда Фёдора также много лет пустует. Зелёный, с резными наличниками и выцветшей табличкой со звездой на фасаде. В его картофельном огороде, который он когда-то пахал по-старинке бурым конём, бурьян. Давно опустела наша улица, меньше чем за двадцать лет полностью поменяла свой облик. А дом старушки Альбины на другой её стороне, что жила напротив бабы Таси, и вовсе весь «утонул» в черёмуховых зарослях. Не видно даже крыши. Альбина тоже переехала на четыре года раньше нас в Коточиги. Люди переселяются, природа берёт своё.

   А напротив нашего дома ещё красуется дом моих бабушки и дедушки: большой, ухоженный, не сгорбившийся - крепко он стоит на земле, где его дед в 1985-ом поставил. Да рядом, за тропинкой к речке, стоит ещё новее этого дом - их дочери Людмилы, здесь она с мужем живёт. Вот эти два дома и остались только на той половине улицы – как оазисы в пустыне, островки жизни. Дальше дорога поднимается вверх на бугор.

   Сегодня нет уже в живых ни деда Фёдора, ни бабушки Альбины, ни Раи, ни Таси, ни Анны нашей – никого. Один дедушка мой остался да дочь его с зятем. И этот участок улицы, некогда оживлённый, будто вымер. Раньше мама не разрешала нам с девчонками громко кричать «посреди бела дня»: разыграемся, расшумимся, начнём визжать – выйдет она из дома, отругает нас: «Чего орёте, людей пугаете». А теперь ори – хоть заорись: никто ничего не скажет, улица пустая. Только кричать почему-то уже не хочется. Скажешь громко слово - какое на ум придёт - и оно разнесётся по округе звонким эхом с перекатами, поднимется высоко-высоко и затеряется где-то в верхушках берёз.

   Вокруг зарастают травами оставшиеся напоминания о некогда насыщенной деревенской жизни, прячутся в густые заросли фундаменты жилых домов и  колхозных построек. Пройдут годы, окажутся в этих местах когда-нибудь новые люди, и они уже не узнают, что вот тут когда-то фронтовик Фёдор жил, там -участница трудового фронта Тася, здесь дружно собирали богатый урожай с картофельного поля, а тут, в начале лесочка, ковали железо в кузнице… И я уверена: в тот момент заросшие крапивой ямы будут упорно хранить молчание, скрывая последние следы…