Арина браги гаку хомма домо-2

Как мягко
Ложится снег
На снег
~ Сакамура Симмин


После теплых деньков конца января на город посыпал дождь, температура упала, и дождь на глазах обернулся снегом. Алиса – огромный мухомор над головой - шлепала по снежному смузи на асфальте - на навигаторе пешком минут десять - от точки парковки у новенького кампуса, через монорельс скоростного трамвая, по переулку старых домов к точке DOMO. Ресторан японской кухни. Нет трактир, там варят сытные крестьянские похлебки. Трактир как в «Семи Самураев».

Или в «Расёмоне»?
 
***

У DOMO общая стена со студией айкидо, ее основал сенсей Гаку Хомма в конце семидесятых. Ученики понаехали к нему со всего света - без денег конечно – и сенсею пришлась идея ресторанчика: и учеников подкормить, да и подзаработать. Сенсей готовит сам. Всегда. Даже сейчас в свои шестьдесят. Готовит строго по рецептам – нет! – практикам родной своей деревеньки Иванума в префектуре Ибараки.
 
***

Хлопья липкие, зонт провис поганкой, бутсы хлюпали все смачнее и наливались тяжестью. Вспомнилось, как Гаку рассказал в одном интервью, что в молодости ходил по непролазной осенней жиже в сандалиях с одной перекладиной, так легче вытаскивать ноги из грязи, а в сухую погоду - тренировать равновесие.


***

Алиса обошла припаркованные за углом ресторанчика машины, и ступила под перекладину над открытыми воротами в бамбуковом заборе - на темной дощечке вырезано DOMO - и перенеслась во двор деревенского дома прошлого века. За редкой изгородью японский сад. Воздух замутнен снегом, но виднеется мостик над ледяным прудом, низкие сосны, и шишечка гранитного фонарика на песке дорожки. Домик-хата обнесен по фасаду бамбуковыми циновками, циновки покрывают и крышу, окон во двор нет.

Кривая дорожка подвела под соломенный навес входа.

Алиса сделала несколько быстрых выдохов, сложила и стряхнула зонт и потянула за ручку – ладную по руке корягу и деревянная дверь легко отошла. В тамбуре - свет самодельного светильника с экраном рисовой бумаги, на внутренней двери - чучело карпа и записка «открывай осторожно, вдруг кто-нибудь проходит внутри». Алиса потрогала рыбу и мягко отворила дверь, словно ее ждут и она не хочет напугать резким своим появлением.

Она оказалась первой сегодня и нерешительно остановилась под висячей лампой из веток, оклеенных пожелтевшими газетами. Свет пробивался сквозь просветы в иероглифах и окрашивался оранжевым. 

Ее увидели. Одна? Прошу. Ввели в зал на пятьдесят мест, нет не зал, а музей, нет не музей, а трактир. Таким в японских деревнях лет по триста. И не меняются. 

- Кякю! - Посетитель! - зычно крикнул официант.

- Какю кангей сюрю! - Посетитель ура! - раздалось дружное нескольких голосов из кухни, открытой в зал окошками в перегородке.

***

И стучали ножи.
И скворчали сковороды.
И шипел гриль на дровах.
И пахло русскими щами с говядиной.
И тихая флейта – сякухати – то колокольчики, то шелк. Музыка-дзен из youtub – люблю ее слушать, когда-лениво-да-надо проверить работы студентов.

Алису провели к столу. Столешница - красный песчаник сквозь блеск черного лака - опирается на толстенный пень сгоревшей сосны. Алиса сняла мокрый пуховик, что с ним делать? и сложила на пол у стены. Плюхнулась, на рассчитав, на низкий табурет – пенек, обтянутый грубой кожей. Откуда-то вынырнула японка, положила на пол плоскую плетеную корзину: «Сюда можно».

Алиса огляделась. Ее густо окружали буквы. Она оказалась внутри текста.

Кто я здесь?

Случайный персонаж?

Главная героиня?

Зал освещался буквами-иероглифами газетного текста. Папье маше из пожелтевших газет образуют колпаки подвесных ламп из коряг, стянутых в пирамиду грубой веревкой из рисовой соломы. Огромный светильник, подвешенный к цельному стволу сосны – как ведро к журавль-колодцу - изрыгал рыжий свет. Иероглифы его газет кричали о мальчиках-камикадзе второй мировой о традиции последней пиалы сакэ перед вылетом. Коллекция ста таких пиал камикадзе - с опавшими лепестками сакуры – теснилась на узкой полке под потолком. Светильники поменьше - там и сям размещенные под потолком - звенели газетами о голоде и лишениях побежденной послевоенной нации.

Шуршали буквы-иероглифы на тонкой рисовой бумаге – со страниц рукописных книг блокнотов, расписанных буддийскими монахами – о страстях, медитациях и любви.

В дальнем углу под потолком подвешена гигантская кисть, как метла летающей ведьмы из японского аниме о монстрах. Один плавный поворот такой кисти - и круг иероглифа энсо накроет всю гигантскую столешницу в центре ресторана.

Звенели флейты-иероглифы с обожжённых керамических ваз, фаянсовых вазочек, фарфоровых чашах и деревянных пиал на столах. И ритмично дышали крошечные иероглифы с развернутого свитка в руках статуэтки школяра на подоконнике.

Из кухни гудели кованные буквы иероглифы на стенках чугунков и сковородок.

Звуки текста сливались и, казалась, еще вот-вот и Алиса поймет что-то важное о себе.

***

Но! 
Официант принес наваристый суп в котелке с бамбуковой ручкой и лаковый поднос с тремя пиалами морских закусок и овощных солений. Поставил прозрачную чашку имбирного чая и положил фаянсовую ложечку и бамбуковые палочки в бумажном пакетике.

Не суп – архитектурный конструкт – на ножках вкусовых и ольфакторных рецепторов.  Алиса и не подозревала, как много этих рецепторов у нее на языке, в глотке и в носу.

Из густоты бульона приподнимали головы и прижимались к стенкам плоские рисовые лепешки, прожаренных до хруста на дровяном гриле. Разноцветные кружочки, овалы, змейки и стружки корнеплодов исходили травами и специями. Прозрачные мясные полоски, кубики костного мозга, проростки сои, зелень эстрагона, лимонной травы и черемши рождали туман ароматов над супом.

Жизнь!

Здесь и сейчас!

Все тексты, все тексты, все тексты – позабылись и перестали звучать.

Алиса уже не видела - из-за череды сложносочиненных вкусовых и обонятельных безумств - ни оконца, затянутого треснувшей рисовой бумагой, ни ярких фигурок кукольного театра - над дверью в сад, ни фаянсового блюда с синим рыбаком и ни рыбы на его крючке.

Алиса позабыла, что рядом с ней на двух кованных гвоздях висят раздувшиеся рукописные книги-блокноты, похожие на огромные отрывные календари. И то, как полчаса назад она не удержалась и стала переворачивать папиросные листки с иероглифами, и поняла, что почерк везде разный, и догадалась, что с такими блокнотами паломники бредут из монастыря в монастырь, а японские монахи-писцы заполняют их странички за небольшую плату. И то, как из кухни выглянул сенсей Гаку Хомма и цепко взглянул на Алису.

Взглядом своего на свою.

Признал сестру-книжницу.

***

Алиса заставила себя зацепить за край чугунка с супом фарфоровую ложечку, отложить палочки и достала телефон. Ну как такому чуду пропадать! Отсняла секунд десять еды и чуть мазнула камерой по интерьеру ресторана, захватив спину Гаку с овощным подносом. Автоматически запостила в TikTok и вернулась к супу и закускам. Потом прошла в музей и сад. Волшебное чувство, что я здесь своя охватило Алису. Сенсей шеф повар Гаку Хомма подошел к ней.


***

- А как вы осели здесь в семидесятые? Я читала, что многочисленные хиппи тогда пробирались с востока страны в Калифорнию, а когда их старые грузовички ломались, посредине пути, именно в Денвере, так они и тут и оставались…
- Нет. Я как раз ехал автостопом из Калифорнии. После смерти Учителя я поработал тренером айкидо на американской базе. И мои ученики американские военные пригласили меня в Штаты. Мне приключений хотелось. Создать первую школу айкидо в Нью-Йорк. В Денвере я застрял, да и остался


***

На следующее утро Гаку Хомма вышел из кухни, где он только что подготовил все к приходу поварят, прошелся по круглым камешкам садовой дорожки и отвел раздвижную дверь в музейное помещение. Поморщился. Музей! Дом это- не музей! Музеем назвал так, чтобы понятней было. Дом, родной дом, дом вдали от родины.

Вот сандалия – я сам ее выстругал. Потерял прежнюю в раскисшем поле, глупо, но веревка оборвалась – тяжек ком грязи на каждой ноге, весом с месячный паек риса для всего дацана. Палец на ноге тогда и поранил, вот шрам виден.

Гаку наклонился и потрогал почерневшую подошву, пальцы уловили слабое тепло. Может сандалия помнит? Меня молодым?  Становлюсь сентиментальным. Хотя, постой, я такой был с юности, позабыл просто, теперь начинаю вспоминать. Старые вещи - они впитывают твой пот, чешуйки твоей кожи и твои мечты.

Так. Нет, не глупо. Не глупо.


***

Я деревянная сандалия. Я лежу у входа. Снизу у меня перекладина, а сверху петля из толстой веревки из рисовой соломы. Здесь я давно и потеряла счет времени. На мне записка, что нельзя надевать музейный экспонат. Я напрягаюсь и погружаюсь в сон, в воспоминание, в великолепное солнце - меня выстругивает мастер Гаку Хомма, сидя на островке у сосны - посреди осенней топи рисовых полей. Выстругал и вдел в петлю большой палец левой ноги. На правой - старая сандалия.

Я поздоровалась: ведь нам теперь вместе служить, но она не ответила - ее залепила засохшая глина. Гаку поднялся, подхватил на спину рогожу с рисовой мукой и шагнул в яркую жирную грязь. Несколько вязких шагов, и на меня, такую юную, налип ком грязи, весом с мешок муки на спине хозяина. Краткое закатное солнце сменилось тучей. Дождь набирал, набирал, набирал силу, удесятеряя вес грязи на мне. Дождь шел всю первую осень моей трудной жизни. Как хорошо, как давно это было.

***

Есть полчаса до открытия. Гаку позабыл и сандалию, и мечты. Взошел на платформу для чайной церемонии и сел на пятки. Только дыхание: вдох на семь, задержка на семь, выдох на семь. Волны поднимались, разбивались о грудь и медленно исходили, вновь накатывали, рокотали.

Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу
Мммхххх--------Фуууууу

Он не слышал, как у дверей уже бесновалась толпа жаждущих приобщится к ресторану, видео о котором за один день набрало миллион просмотров. Кто-то уже вызывал полицию, кто-то постил возмущенные видео, кто-то налег на тонкую решетку, и толпа ворвалась в сад. Конная полиция с трудом сдерживала толпу.
***

Гаку всегда просыпался в три ночи – время мудрецов и поваров. Ставил на дровяной огонь мясной бульон-дочи, отскребал клубни - овощи высохнут - придут помощники и смогут тонко их нарезать. Процеживал имбирный чай, что настаивался восемь часов после двухчасового томления на медленном огне. Имбирь зимой целебен, но отдает силу медленно, здесь спешить нельзя. Ставил в теплую печь загуститься соус из кунжутного масла с красным перцем своего сада.

Потом входил через музей в холод помещения для айкидо. Снимал обувь, голые ступни привычно прижимали пружинистую кожу пола. Делал несколько упругих шагов как по воде, и садился на пятки перед портретом Учителя (Основателя, Морихея Уесибы) – основателя айкидо в его родном додзё Ивама.

Гаку застал Учителя в живых. Два последних года готовил ему крестьянские похлебки, вечерами кипятил воду и купал Учителя в кедровой бочке-бане в саду под сливой. Когда Учитель одряхлел и перепутал день с ночью, то Гаку до утра сидел у его изголовья и читал ему тексты из Оoмото-Кё. Терпел-терпел-терпел раздражение умирающего.

И радовался.

Свет шел от легкого тела Учителя. А рядом прислуживала тихая Кикуно, один взгляд на ее лицо - круглое как иероглиф энсо - и Учитель переставал раздражаться, а Гаку омывался от бессонных ночей.

Учитель умер и Гаку сбежал в Америку основывать школу айкидо. А ресторан - это память о родной деревне, давно поглощенной разросшимся городом.

***

- Помощник шеф повара — это для налоговой. А я — ученик учи-деши, великого Гаку Хомма, - Джей думал так, входя этим ранним утром в кухню ресторана. Пусто, гулко, и дух мясного бульона, специй и забродившего имбиря еще не разбавлен другими людьми. Хорошо!

Джей вытолкнул диафрагмой пять длинных выдохов.

Сегодня он дольше обычного брел под дождем со снегом. Замечательно пусты улицы. Пленка водяная на лице. Джей чувствовал, как осушается его лицо в сытном тепле кухни. 

Брел сегодня долго, нарочно оставил машину в другом районе. Час с четвертью - и голова легкая как гелий, и глаза теряют фокусировку – за полупрозрачной пленкой силуэты, не дома и облачные сгустки, не машины. Прогулка под дождем дешевле травки. И дешевле восхождения к саммиту четырнадцати тысячника! Разреженный воздух так же действует. За этим хожу по тропам? Выложу этот бред в свой канал потом, а сейчас - овощи.   

Джей взял пенал и вынул острый именной нож. Подарок. Им его посвятил в помощники сенсей Гаку.

А вот и первая посетительница! Тоже, видать, шла под дождем со снегом. Надо ей стазу же подать горячего имбирного настоя.

***

Алиса ушла счастливая из ресторана, так много сил прибавилось. И решила, что пусть неделька будет без компьютера и соцсетей, устрою себе очистительный от всех девайсов ретрит и стерла назойливые приложения с телефона.


***

Через две недели, так и не открыв соцсетей, гордясь, что выдержала компьютерную ломку, она решила сходить на ленч в DOMO. Пусто на парковке, пусто у дверей. Дверь закрыта, белеет вежливая записка, что ресторан закрывается, что ресторан не умеет менять традиции качества, что хозяин просит прощения у тысячи поклонников.

Какие тысячи?

Алиса дрожащими руками загрузила приложения TikTok. Обомлела: ее 10-секундное видео стало вирусным, набрало миллионы просмотров. Нагуглила интервью Гаку местному новостному каналу. Гаку не был похож на себя, его лицо словно размазали, губы едва шевелились. Алиса подняла голову и только теперь увидела и сломанную изгородь, разрушенный мостик, и изуродованную сливу в саду.

Стыд прожег диафрагму.

Она попробовала взять телефон и написать сообщение, но ошалела от боли в висках. Внутри поднималась злобная ярко-зеркальная волна. Хотелось покрыть себя тату, сесть на байк, и нестись по трассе среди замерших машин. И чтобы ревело в ушах! У них! Алиса забыла, как можно вдохнуть, ребра застыли, и ее повалило на скамью у изуродованной ограды. Она не увидела, как выбежал из сада и склонился над ней Джей. Он все эти дни приходил в опустевшее гнездо.

***

Когда дворик перед ресторанчиком заполняла разъярённая толпа посетителей, которые дрались за место в очереди, Джей показал ему вирусное видео из TikTok. Кому-то из посетителей полюбились простые блюда ресторана и 10 секундное видео с размаху внесло Гаку в сияющий ряд знаменитых рестораторов.  Кухня работала через силу, не все ожидающие попали внутрь. Еды на всех не хватило. На другой день толпа выросла вдвое, потом втрое, конная полиция стала в оцепление поддерживать порядок. Но хлипкую оградку сада сломали, толпа смяла тонкие перила мостика, раздавила резной фонарик на дорожке и сорвала с веток сосен бумажных журавликов.

Растоптаны тридцать трудовых лет сенсея Гаку Хомма.

Сломан труд. Сломан ритм, разрушена семья учеников и посетителей.

***

Шестидесятилетний Гаку закрыл ресторан уехал в Японию. За два года объездил все додзё айкидо. Кормился уроками, здесь помнили его последнего ученика сенсея Морихея Уесибы. Приехал и в родной Ивама. Дом Основателя пуст, но додзё жив новыми учи-деши. Вечером после тренировки Гаку вышел в сад, продрался сквозь заросли бамбука туда, где все еще росли дряхлые сливы. Руки помнят, как пропалывали пустоты между молодыми тогда деревьями. Гаку всунул палец в глубокую борозду ствола, сколупнул чешуйку, понюхал. Тонкий аромат – корицa и ваниль. Так пахнет ствол родной сливы.

В зеленоватом свете луны прошла тень тихони Кикуно. Гаку вздрогнул.

Показалось.

- Не бойся это я, - приблизилось постаревшее любимое лицо и знакомый голос прошептал, - тридцать лет ушло, меня и не узнать.

Но Гаку узнал.

Тело его узнало ее и омылось свежестью, как тогда.

- Вы поедете со мной в Денвер, вы станете моей женой, вы спасете меня?»

Долго длилось молчание.

Долго кричала одинокая цикада.

Долго заходил серебряный диск луны.

Наконец на востоке появилась первое красное облако. Сменилось рыжим, потом стало грязно-серым.

И тогда старая Кикуно сказала молодым голосом: «Да».

***

Алиса пришла в себя.

- Это я, это мое видео стало вирусным, как мне с этим жить.

Джей кивнул.

- Я помню тебя, твой красный зонт, ты пришла в тот день пешком под дождем, а потом книги листала. Знаешь, их никто не трогал вот уже лет десять.

Алисе захотелось, чтобы Джей сказал, что прощает ее, что с DOMO все будет хорошо. Но он поднялся, ушел в сад, прошел в кухню и вынес ей прозрачную чашку имбиря.

- Учитель ничего не сказал перед отъездом. Пока Учитель не скажет мне: «Не приходи», я и буду сюда приходить.
- Смотри, на подоконнике все также сидит фарфоровый рыбак с иглой и чинит свои сети. Можно тебе помочь?


28 марта 2024