Лена Домрачева

Я, вероятно, была невероятно мала и субтильна, раз даже мою самую первую школьную форму, почти не поступающую в продажу от мелкости размера, а был он аж 28, каких почти и не было продаже, маме все одно пришлось сильно подшивать, чтоб она на мне не болталась на каждом шагу. Зато у той формы воротничок был стоечкой, а юбка плиссированная. С какой любовью мама пришивала мне чистые воротнички. Да только.  Я и первую свою форму почти не успела сносить. Уж больно здоровье сильно меня  и тогда подводило. Вторая моя форма природе удалась уже намного хуже, как и я сама природе не удалась однозначно. И там уже не было юбки в складочку. А воротничок так и просто там был отложной Зато воротнички и манжеты я к ней уже и сама могла пришивать. В ней беда постигла черный фартук почти сразу. Это было время повального увлечения игрой  в классики. А чем на асфальте рисуются классики? Правильно, мелом они изображаются. Поэтому регулярно, почти с каждого урока в кармане моего фартучка лежал  новый кусочек этого нужного предмета. А дома я излишки очень ловко научилась сохранять. В нашем потрясающем рояле Мюльбах под корпусом снизу обнаружился восхитительный тайный карман у  задней его ноги, куда необходимые мне  мелки выкладывались рядами. Развязка была крайне трагичной. Когда мама однажды обнаружила у моей формы два подозрительно белесых кармана на фартуке. Она это долго стирала. А потом. Карманы на фартуке. Просто жестоко отрезала прочь. Даже платок носовой. Мне положить стало решительно некуда. Что же говорить о таких мне необходимых мелках?

В средних классах я отсидела с новоиспеченным гобоистом Лешей Некрасовым,которого после конкурса в 4 классе сослали из пианистов на эту деревянную дудку. Зато место мое находилось на первой парте. И на доске мне удавалось видеть многое из на ней написанного. Только вот. Этот самый Леша Некрасов. В ту пору меня окружил таким ненормальным вниманием. Что мама его возмутилась на одном из родительских собраний. И нас... Рассадили. Совсем.


Зато уже в старшей школе. Я снова оказалась сидящей за той же первой партой. Только вот соседкой мне стала та самая Лена Домрачева, о которой я и повествование свое озаглавила.  То есть она  сама тут же выбрала место за этой партой. И мне оставалось только сесть рядом с ней.Восьмой класс мы еще в формах ходили. А в девятом нам ввели послабление. И разрешили просто юбки носить. Так что  последнюю свою форму я носила очень недолго. Хоть на ней тоже был стоячий воротник. Только вот юбка. Не была плиссированной. И воротнички и манжеты я только год пришивала на ней.

У этой Лены имелось пальто. Крайне зимнее. Такое ярко синее. С воротником из песца. Шапка у нее тоже была меховая. В нее она на улице укладывала косу, которую уже научилась закалывать шпильками вокруг головы. Эта коса дорого обходилась мальчишкам из нашего класса... Он быстро забаву придумали, чтобы скоротать уроки по физике с помощью косы  этой Лены. Они незаметно из уложенной Леной косы доставали несколько шпилек. И по одной шпильке втыкали в электрические розетки на каждой парте. Происходило... Замыкание. Короткое. И пока это все починяли обратно. можно было спокойно сбегать за пирожками у музея дедушки Калинина, в котором нас когда-то сделали пионерами.

еще того хуже досталось песцовому воротнику  синего пальто этой Лены. Там наш главный классный  плей-бой Андрей Иков,  украдкой драл из него клочки шерсти песца, таким неожиданным способом выражая свою симпатию к Лене, которая как раз  тогда у  него и случилась к ней.

Со мной-то... О подобном и думать не следовало никогда. С Иковым мы договор заключили почти сразу, как он начал с нами  учиться с пятого класса. Ни малейшей любви быть не могло. Только чистая дружба на уровне братской.

Несколько сложностей нам, конечно, доставляли ежедневные возвращения из школы домой. Так уж повелось, что мы из школы выходили сплоченной группой, когда школа уже закрывалась на ночь. Мы шли до метро. А в метро теряли бойцов по одному, которые выходили на  своих остановках. Хоть по хорошей погоде мы намного дольше шли пешком по Москве. Но в конечном итоге нас оставалось все меньше. Только те, кто жил дальше всех.

Потом... Мы  почти прожили жизнь. У всех бесконечно разную в целом. Но воспоминания о детстве и теперь согревают души живущим.