Весенние воды

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сухонькие пальчики Фаины ловко сновали по компьютерной
клавиатуре. С тех пор, как от неё ушёл муж, она не знала, куда девать свободное время. И вот теперь нашла. Молоденькая соседка помогла пенсионерке освоить самое необходимое, и для Фаины открылся новый мир. Особенно увлекала её электронная переписка с приятельницами и общение на сайтах. Когда уставали глаза, Фая садилась за пианино и наигрывала полузабытые мелодии. И тут же из-за стены вклинивались рыдания виолончели. Самое удивительное, виолончелист быстро схватывал фортепианный наигрыш, и получалось весьма недурно – гармонично и слаженно. Эти дуэты начались с того времени, как к подъезду подкатил фургон с мебелью, и Фаина поняла, что в их дом въехали новые жильцы.  Поначалу совместный музыкальный час женщине казался случайным совпадением, но однажды едва она взяла первые такты «Элегии» Массне, как запела виолончель. И тут не оставалось никаких сомнений: они исполняют одно и то же произведение. А позднее почувствовала, что каждый чутко прислушивается к партии друг друга, подстраивается под темп, улавливает акценты, ритм, все нюансы, предписанные композитором. 
Было, конечно, любопытно, кто же этот незримый музыкант, однако Фаина, женщина романтическая,  не спешила снять покров с тайны. К тому же вкупе с компьютерными забавами происходящее её развлекало.  Как поняла Фаина, днём виолончелист отсутствовал, и «концерты» они давали преимущественно по вечерам. Значит, сделала вывод Фая, музыкант где-то работает. А потому не так стар и немощен. Творческая натура одинокой пенсионерки поневоле рисовала облик мужчины (она почему-то не допускала и мысли, что это женщина): высокий, седовласый, с задумчивым взором, неспешными движениями, а пальцы – длинные, артистичные… Потом спохватывалась, понимая, что делает его похожим на своего бывшего мужа. И сердце женщины сжималось от боли, ревности и обиды. А беда началась с того момента, как на пороге их квартиры возникла зеленоглазая девушка. После выхода на пенсию Фаина давала частные уроки желающим научиться играть на фортепиано, а также - стремящимся усовершенствовать своё исполнительское мастерство. Когда юная гостья взяла первые аккорды и пробежалась пальцами по клавишам, Фаина поняла, что пианистке не хватает некоего тайного жара, неопределяемого словом внутреннего чувства, которые называются даром свыше. Но бывшая преподавательница музыки с присущей ей ответственностью взялась наставлять пианистку. Однако всякий раз, когда она открывала девушке дверь, смутная тревога закрадывалась в душу. Ольга, так звали ученицу, сидела за пианино, слегка наклонив голову, и Фаина невольно любовалась её нежной шеей с завитками золотистых волос на затылке. Тихонько вздыхала про себя: когда-то и у неё были такие пышные каштановые волосы с выбившимися из общей массы завитками. Игорь, муж, любил тихонько на них дуть, а потом прижимался губами к виску и шептал: «Какая ты у меня красивая!»…  Таких слов он давным-давно ей не говорил, не было уже в помине ни соблазнительных завитков, ни ямочек на щеках (они превратились в две унылые складки), ни пышной короны надо лбом. Фаина снова вздыхала, встряхивала головой, отгоняя непрошенные мысли и включалась в процесс обучения: «Так, Оля, так… зде-е-есь… креще-е-ендо!… не забудь акцент на это ноте, стаккато резче, резче!». И она голосом показывала, как это сделать. Голос у неё был виолончельный, грудной (единственное, как она считала, что не поддалось возрасту). Иногда в комнату заходил муж, рассеянно оглядывал их и уходил, тихонько притворив дверь.
Через месяц занятий Фаина стала замечать изменения в игре девушки. Появились новые оттенки, что-то затрепетало в глубине мелодии, а порой музыкальная фраза выходила на удивление выразительной, нежной, глубокой, и учительница не жалела для своей ученицы слов на похвалы. Однажды замахнулись на Вивальди, его знаменитые «Времена года». Ольга исполняла «Лето» - сильно, красиво, с подъёмом… Фаина настолько была увлечена, что не услышала, как отворилась дверь и вошёл Игорь. В какой-то момент оглянулась и обмерла: он смотрел на девушку… но как! Казалось, ничего не видел, кроме неё. Весь подобрался, будто хищник перед прыжком. А взгляд… Фае был знаком этот обжигающий взгляд любящего мужчины. Ещё бы! Так он смотрел и на неё – юную, тоненькую, безоглядно влюблённую. В то время она поступала в консерваторию, настолько безупречно и вдохновенно сыграла на вступительных экзаменах, что преподаватели ей аплодировали! На экзамене! Небывалое явление. А всё потому, что любовь несла её на своих крыльях к необыкновенным высотам  ослепительного счастья, к вершинам страсти - до беспамятства. Сейчас так играла Ольга. Фаина вдруг почувствовала сильную, до тошноты, слабость и опустилась на стул.  И подумала: вот и последний аккорд…
Она не ошиблась…
После ухода Игоря Фаина считала, что жизнь её закончена. Неприязнь вызывали каждая мужская фигура, мужской голос, запах сигарет. Да и вообще не хотелось никого видеть, тем более вести беседы. Она заперлась дома и лежала днями на диване, бессмысленно глядя в потолок. Сильнее всего её терзала мысль о том, что она находилась в полном неведении относительно их романа: ведь Игорь и Ольга встречались где-то, а потом девушка приходила на занятия, как ни в чём не бывало … пили чай, улыбались друг другу…
– Бо-о-же мой! – стонала про себя Фаина, как стыдно, как мерзко, как глупо! Истерзанная душевно, она не могла есть, похудела, даже кожа стала прозрачной. И, как ни странно, внешне помолодела.
 Зима прошла в каком-то мутном дурмане, и только весной, когда за окном защебетали весёлые птахи, Фая очнулась, встряхнулась. И поняла: жизнь продолжается. Вот тогда она купила себе компьютер, научилась в нём, как выразилась соседка Настенька, «шарить».  Наконец после долгого перерыва села за инструмент, сыграла «Весенние воды». И отлегло.
А с появлением новых соседей она с нетерпением стала ждать музыкальных вечеров. Вернее, того момента, когда за стеной вслед первым звукам её фортепиано поведёт свою партию виолончель. Иногда она подпевала, и её виолончельного тембра голос красиво сочетался с бархатными низами волшебного инструмента. Женщине тогда казалось, что наконец-то ослабевает ржавая колючая пружина, больно сжимавшая её нутро, грудь раскрывается новым впечатлениям, новым звукам, миру.
И даже осмелилась помечтать. Впрочем, тут же себя одёргивала, строгими глазами смотрела в зеркало, но, к своему удивлению, видела «женщину, которая ждёт». Да что это я, ругала она себя, мне шестьдесят, о чём я только думаю, чего я жду?!
Но стоило невидимому смычку коснуться струн, как ей чудилось, что нежные мужские руки ложатся на её плечи, что она по-прежнему молода, красива, желанна… Что за наваждение! Нет, этому нужно положит конец, решила Фаина и стала из окна, особенно по утрам, пристально наблюдать, кто выходит из подъезда. Вот выпрыгнула во двор девочка. За ней вышла молодая женщина, и они отправились куда-то, взявшись за руки. Спустя минут пять показался солидный мужчина с портфелем в руке. Через полчаса из дверей прямо-таки вывалился долговязый парень в джинсах…  Потом выплыла дама с собачкой на поводке… Выбежали два мальчика, потрусила по своим делам старушка. Немного погодя показался молодой человек. Зачем-то приостановился и глянул вверх. Фая отпрянула от окна, а сердце тревожно и сладко ёкнуло. Спрятавшись за штору, смотрела вниз и видела твёрдый очерк  его щеки, широкие плечи, взлохмаченную ветром тёмную шевелюру…
Это он,  думала Фая, как хорош… а как молод … И вновь увидела поднятое вверх лицо, дёрнулась, отбежала в глубь комнаты. Ноги сами привели к зеркалу: гладко причёсанная головка, острое личико с большими карими глазами, а в них – испуг…и вопрос… Сжала руки, резко отвернулась от зеркала. Нет, всё! Больше – ни звука! Забудь-забудь-забудь!
С приближением вечера в груди у Фаины заныло, кругами она ходила вокруг пианино, смотрела на захлопнутую крышку, разбросанные ноты, а руки сами тянулись к клавишам. Нет! Не буду-не буду-не буду! Села на диван, закуталась в плед и замерла. Из оцепенения её вывела виолончельная мелодия- такая вкрадчивая и зовущая, что у Фаины дрогнуло сердце. Однако целых четыре вечера на призыв она не откликалась… На пятый день в дверь тихонько и коротко позвонили.
На пороге стоял молодой человек с виолончелью. И улыбался синими глазами.
-Фаина Григорьевна, вдруг сказал он, пожалуйста, прошу Вас!
Обомлевшая от неожиданности Фаина Григорьевна молчала.
- Вы меня не узнаёте, Фаина Григорьевна? Я – Славик Корнеев, вы мне аккомпанировали на фортепиано, когда я учился в музыкальной школе. Лучше вас никто так не может, умоляю вас, согласитесь!
И он сделал движение, будто хотел стать на колени. Фаина отчаянным жестом предупредила его намерение и смогла только вымолвить:«С ч-чем согласиться?»
-У меня ответственное выступление, только вы можете аккомпанировать так, как мне это нужно! Прошу вас! Только вы!
Не будем останавливать внимание читателя на том, сколько времени и сил понадобилось Фаине прийти в себя, привести мысли в порядок и проникнуться к молодому человеку сочувствием. Скажем только, что освобождённая от любовных и тайных чар Фаина Григорьевна уже пятнадцать минут спустя увлечённо репетировала со Славиком каверзные пассажи концертной вещи. Строго поглядывала на молодого виолончелиста, когда тот недостаточно выразительно выводил музыкальную фразу, и дивилась лёгкости, снизошедшей в её душу. По-матерински любовалась густым чубом, то и дело падавшим на белый Славиков лоб, и тем, как он быстрым движением головы отбрасывал его назад в такт страстным звукам, льющимся из-под смычка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
День концерта приближался, Славик заметно волновался. И Фаина, замечая в игре подопечного некоторый автоматизм, решила сделать в занятиях перерыв, а перед самым выступлением устроить как бы генеральную репетицию. Так и сделали. Ожидания музыкантов оправдались: вслед за последним, растаявшим невесомой паутинкой звуком Славик взглянул на Фаину торжествующими синими глазами, и оба поняли- теперь это то, что нужно!
… Фаина всегда любила приглушённый гул голосов в фойе филармонии, полумрак большого концертного зала, а сверкающий лаком рояль на сцене вызывал чувство душевной приподнятости и волнения. Волновалась она и в этот вечер. Слава был внешне спокоен, молчалив, сдержан. Перед выходом на сцену Фаина улыбнулась ему, он в ответ вскинул голову, блеснув своими васильковыми очами, прижал смычок к груди и поцеловал виолончельный гриф…
-Сергей Рахманинов, Соната для виолончели и фортепиано.  Часть третья, анданте, -торжественно провозгласила ведущая, - исполняет Вячеслав Корнеев, партию фортепиано - Фаина Красовская.
  Фаина вскинула свои изящные ручки над клавиатурой, и полноводной рекой потекла мелодия, хрустально позвякивая ещё нерастаявшими льдинками, бурливо всплёскивая на перекатах; вплетаясь в глухой рокот набегающих волн, бархатно-тягучим вздохом подала свой голос виолончель, и словно расцвёл на берегу тёмно-лиловый весенний цветок…
Фаине казалось, что она не дышит, а всё вокруг само вибрирует и колышется в такт подвластной волшебному смычку мелодии.
Когда истаяли последние звуки, в зале воцарилась такая тишина, что он казался пустым. Славик в растерянности оглянулся на свою учительницу… И тут прорвало!  Интеллигентная публика, казалось, растеряла всю свою сдержанность: оглушительные аплодисменты, восторженные выкрики, на сцену сыпались букеты цветов. Польщённый виолончелист энергично раскланивался, а Фаина, разок поклонившись публике, ушла со сцены. Но не тут-то было! Уже за кулисами была схвачена за руку и возвращена на подиум успеха.
Не отпускали их долго. Наконец, счастливые и усталые, они уединились в артистической уборной. Но и здесь не были оставлены без внимания. Кто-то настойчиво постучал в дверь, в ответ на приглашение вошёл высокий седой мужчина. Ни слова не говоря, крепко обнял  раскрасневшегося Славика, что-то тихо сказал ему на ухо. Потом повернулся к Фаине. Взял в свои ладони её руку и поцеловал. Фаину будто током прошибло, колени стали ватными. А он, наверняка почувствовав её состояние, улыбнулся и посмотрел растерянной женщине в глаза синими, в чёрных ресницах, Славиковыми очами.
- Александр … Петрович, – представился Фаине мужчина, – отец Вячеслава. Поздравляю!
В ответ Фаина пролепетала что-то невнятно-милое, но тут же взяла себя в руки и сделала строгое и умное лицо. Господи, думала она в смятении, ну как девчонка на первом свидании, стыдно, Фаина, опомнись, приди в себя!
Впрочем, за столиком в ресторане, куда их привёз на машине отец Славика отметить небывалый успех, Фаина выпила бокал вина и расслабилась, смеялась, подшучивала над своим учеником, хвалила парня, но смотреть в глаза его папе почему-то избегала. То ли боялась, что он прочитает её греховные мысли, то ли не хотела терять голову, вот так сразу – с первого взгляда…  Хотя для этого ей хватало и его рук: красивыми сильными пальцами Александр Петрович держал бокал и медленно поглаживал хрусталь тонкой ножки. При этом сердце Фаины то и дело падало куда-то вниз, замирало, усилием воли она возвращало его на место и мысленно приказывала: Фая! приди в себя, приди в себя, приди в себя! И, кажется, ей удавалось принять непринуждённый вид, поддерживать беседу и даже невинно кокетничать. Но чего она хотела больше всего, так это чтобы поскорее кончился вечер и прекратилась истомляющая душевные силы пытка…  Вячеслав, почуяв витавшее над их столиком магнетическое поле, ушёл танцевать.
Оставшись наедине, они замолчали. И тут самообладание оставило женщину: слёзы крупными градинами выкатывались из её широко открытых глаз, текли по щекам, падали в тарелку, на сложенные лодочкой худенькие руки…
– Ну вот, – только и вымолвил Александр Петрович, резко встал, опрокинув стул, бросил на стол несколько смятых бумажек, мягко ступая, подошёл к Фаине. Взял за локоть и, осторожно приобняв за плечи, вывел из зала. Она, едва доставая гладко причёсанной головкой до плеча мужчины, послушно шагала рядом.
– Простите меня, – прошептала Фая, вскинув тёмные глаза навстречу синему сиянию. Он ободряюще улыбнулся ей и подвёл к машине.
Откинувшись на спинку сиденья, женщина глубоко и прерывисто вздохнула. Ей вдруг стало легко и спокойно.
В молчании поднялись по лестнице, Фая открыла дверь своей квартиры, быстро прошла к пианино, подняла крышку. Александр Петрович опустился в стоявшее у стены кресло.
Упругие, мощные звуки Прелюдии Рахманинова наполнили комнату, а когда стремительные, словно перегоняющие друг друга пальцы пианистки добежали до последней нотки, Фаина услышала, как Александр Петрович вздохнул, да так, что казалось, до этого момента не дышал вовсе.
– А теперь, Фаина Григорьевна, вы мне расскажете всё-всё… я, к вашему сведению – психолог.
Фаинино сердце сжалось, перехватило горло. Вон оно что, – пронеслось в её голове, – да, сейчас, как же! Расскажу ему, как стосковалась стареющая брошенная женщина по ласке, мужскому вниманию и что готова в сию же минуту броситься на грудь к мужчине, в которого, кажется, по уши влюбилась… едва он прикоснулся ко мне.
 Никогда! Ей показалось, что это слово она произнесла вслух, испугалась и, не поднимая головы, тихо сказала: «Александр Петрович, я хочу остаться одна, простите…»
Он ушёл. Не прощаясь.
– Ну почему я такая? ну почему у меня так всё сложно? – терзала себя Фаина, – почему я не могла встать, подойти к нему, прижаться к твёрдой мужской груди и отдаться на волю своим чувствам и желаниям!?
Значит, не могла. Вот, подумал бы он, размышляла Фая, жалкое существо, которое разлюбил муж, отшвырнул, как старую дырявую кастрюлю, а стоило взглянуть на неё – и растаяла…
Три ночи подряд женщина терзала себя сомнениями, перебирала в памяти все моменты их встречи, кляла себя за слабость, за горячее желание счастья… сочиняла отповеди психологу Корнееву.   Днём сидела, укутавшись в шаль, у окна. Не подходила ни к инструменту, ни к компьютеру. И что удивительно – за стеной было тоже тихо. Ни звука.
Потом ей стало интересно, куда же подевался Славик. И тут же про это забыла. Потому что включив наконец компьютер, увидела в почте письмо с незнакомым электронным адресом. Сердце больно ёкнуло.
«Милая Фаина Григорьевна,– читала она, судорожно перескакивая со одного слова на другое, – не удивляйтесь этому посланию (адрес я узнал от сына), с тех пор, как ушёл от вас в тот вечер, гложет мою душу раскаяние, и смутная тревога не даёт покоя. Плохой я, значит, психолог, если, считай, был выпровожен из дома. Но поверьте, сложнее всего разгадать женщину. А вы для меня – тайна. Очаровательная, трогательная и очень красивая. И талантливая. Скучаю по вам, хочу видеть. Откликнетесь, прошу!
Александр».
Фая перечитала письмо несколько раз, упиваясь строчками о своей таинственной избранности. Да много ли надо женщине, даже в шестьдесят, чтобы воспрянуть духом, помолодеть лет на десять и даже полюбоваться собой в зеркале…не замечая морщинок, складочек и седых висков… Всего несколько ласковых слов…
Но что же ему ответить?
Переписывались они неделю. Так Фая узнала, что жена у Александра несколько лет назад умерла, у него двое детей – сын и дочь. Уже взрослые. Живут отдельно, самостоятельные. Сын радует, а вот дочь…
С дочерью сложнее. Влюбилась в старика… да нет, не в старика, вполне импозантный мужчина, но в возрасте, на 30 с лишним лет старше. Говорит, что счастлива, но отцу неспокойно. Видятся они теперь редко, и подробностей её новой жизни он не знает.
Фаина тоже поведала о себе, но осторожно, хотя вот так, заочно, было намного легче делиться своими прошлыми переживаниями.
Встретились у филармонии.  Вячеслава заметили в музыкальном мире, и теперь он выступал с оркестром. На один из таких концертов парень пригласил отца и свою дорогую наставницу.
Играл Вячеслав великолепно. Вдохновенно и виртуозно. Фаина сидела рядом с Александром Петровичем и тихонько радовалась- сама, за Славика и особенно – за его папу. Изредка взглядывая на чёткий профиль сидящего рядом мужчины, казавшегося ей краше всех на свете, видела, как он порой едва заметно улыбается, кивает в такт музыки головой, когда виолончельное кружево взмывает ввысь и, кажется, что никакой смычок не опустит его на грешную землю… Но нет, Вячеслав, ухватив самую высокую нотку за тонкий хвостик, заставлял звук густеть, наливаться силой и наконец доводил до едва слышного бархатного шороха… У Фаины замирало сердце, то ли от восторга, то ли оттого, что Александр Петрович брал её тонкую кисть и легонько сжимал тёплой ладонью…
В свой особняк Александр привёз Фаю спустя три дня после концерта. Он никогда не рассказывал ей о работе, но в полумраке салона Фаина видела, какой у мужчины усталый вид, и не тревожила его вопросами.
Когда они поднялись по высокому крыльцу и Александр Петрович открыл дверь, взору Фаины предстало большое светлое помещение без перегородок. Пахло деревом и ванилью. В неглубокой нише стояла кровать, посреди – круглый стол, а над ним нависал матерчатый бежевый абажур с кистями, большой, как шатёр. Четыре широких кресла с толстыми подлокотниками. Одну стену занимали стеллажи с книгами, а противоположную – полки с плоскими коробками. Ещё одно углубление в стене служило одновременно кухней и столовой…
Всё это Фая охватила мгновенным взглядом, и всё уже ей очень нравилось.
 … За окном безумствовала ночная гроза, а в «алькове», под тонким пологом, творила счастье любовь. Объятые тихой нежностью, мужчина и женщина отдыхали после безмолвного исступления…
Господи, неужели это я, спрашивала себя Фаина. Закрывала глаза, дотрагивалась кончиками пальцев до ЕГО лица и чувствовала, что Он улыбается.
–Какое у тебя красивое имя! Фая! Как взмах крыла, лёгкое, светлое.
Говорили такое ей впервые, а сама она (ну не признаваться же в этом любимому!) своё имя поначалу терпеть не могла. Ей так хотелось быть Эвелиной. Но Эвелина Горохова… куда это годится? А когда стала в замужестве Красовской, уже и не помышляла о другом имени. Фаина так Фаина. Лишь бы ЕМУ нравилось…
ЕМУ нравилось в Фаине всё. Лёгкая походка, поворот головы, изящный окат плеча, низкий грудной голос и даже складочка возле уха – печальная примета возраста… Но больше всего привлекало то, что она была неожиданно разной. В своей прежней одинокой жизни он возвращался домой усталый до изнеможения. Хватало сил лишь снять плащ и рухнуть в кресло. Спасала музыка. В богатой фонотеке бережно хранились полюбившиеся записи классической музыки. Слушал Моцарта, Гайдна, Вебера… Волшебными звуками излечивалась, очищалась душа его.
Теперь после работы Александр Петрович ехал к ней. Нет, мчался в мальчишеском нетерпении: увидеть её в дверном проёме… и всякий раз иную.  То испуганной и растерянной (когда он вдруг задерживался), то задумчивой и рассеянной (значит, до его появления она играла и находилась ещё во власти мелодии), то домашней и уютной (наверняка, поджидая его, пекла блины), а когда она превращалась в строгую классную даму, даже слегка побаивался… Впрочем, такой она становилась, аккомпанируя Вячеславу, когда тот вдруг, по выражению Фаины, «уходил не в ту степь».
Особенно радостными для Александра Петровича стали субботние вечера. Славик обзавёлся подружкой и приводил её в этот день к Фаине. Получался почти семейный вечер с чаепитием, шутками, игрой-импровизацией великолепного дуэта фортепиано с виолончелью.
Девушку звали Маша, но Слава неизменно называл её Марией. И Фая позже поняла, почему. Поначалу женщине было любопытно разузнать о Марии побольше. Но Славик сказал лишь, что она мерчендайзер.  Фаина в ответ важно и понимающе кивнула. Но потом, оставшись одна, быстренько набрала в ГУГЛе это мудрёное слово. Получалось, что Маша к музыке не имеет никакого отношения, а лишь занимается раскладыванием товара на полках магазина…  Но зато КАК она слушала музыку! С каким обожанием смотрела на Славика, когда тот с присущим ему упоением исполнял довольно серьёзные классические вещи. Девушка, словно в истоме, закрывала глаза, слегка наклоняла головку, и вот тогда до Фаины дошло, почему она не Маша, а Мария… Точная копия боттичеллевой мадонны! Медового оттенка мягкие волосы, удлинённый овал лица и смиренно-печальное его выражение… Ну вылитая «Мадонна с гранатом»! К тому же музыкальный слух у Марии был феноменальный. Порой она просила Славу: «Сыграй вот это…».  И очень точно напевала несколько тактов из услышанных ею произведений. Однако завершался вечер неизменно одним и тем же. Все с улыбкой ждали, когда Мария жалобным голоском попросит: «А теперь «Лебедя» Сен-Санса!». И прекрасная гордая птица выплывала из-под трепетного смычка, струилась под Фаиниными пальцами зелёная вода…
 И тут вслед за финальным угасающим звуком виолончели в комнату входила кошка Стеша. Непостижимым образом она всегда угадывала, что «концерт окончен» и можно наконец-то взобраться на колени к хозяйке или … к Славику на плечо. Стоило ему отодвинуть в сторону инструмент, как Стеша молниеносно вскарабкивалась наверх и поглядывала оттуда на всех своими янтарными ясными глазами.
Потом они гуськом шли на кухню. К пирогам, которые испекла Фаина, к душевной беседе, спорам, шуткам, смеху…
В такой же компании планировали и встретить Новый год. Но только уже в особняке Александра Петровича.
Декабрь выдался снежным. В выходные Фаина с Сашей (так она теперь его звала) выбирались за город. Им было хорошо вдвоём. Но Фая замечала, как временами будто тень ложилась на его лицо, порой отвечал невпопад, явно чем-то озабоченный. Она остерегалась расспрашивать, но однажды не выдержала.
- Саша, ты чем-то расстроен? – спросила Фаина и замерла в ожидании ответа. Испуганная его долгим молчанием, остановилась. Он тоже замедлил шаги…
- Дочь? - почти прошептала Фаина и по тому, как он тяжело вдохнул, поняла, что угадала.- Что? скажи…
-Виноват я, Фая… Оттолкнул я её тогда, высказал всё, что думаю про её избранника, будущее нарисовал. Даже кричал на неё… Перестала отвечать на мои звонки, а вчера случайно столкнулись на улице. Я её даже не сразу узнал…  так изменилась, мне показалось, что она испугалась, перешла на другую сторону улицы.
- Но нельзя  же так оставлять, Саша, надо что-то делать!
- Надо, помоги мне…
Женская логика Фаину не подвела, когда осторожно, исподволь она завела со Славиком разговор о сестре. То, что брат с сестрой общаются, поняла по немногословным ответам парня. В конце концов решили, что неплохо бы встретить Новый год всем вместе. Подразумевалось, конечно, и присутствие девушки с её возлюбленным.
 … Новогоднюю ёлку установили ровно посредине просторного зала. По настоянию Марии от большого стола отказались, раскинули на полу вокруг ёлки ковры, а яства разложили на низеньких столиках. И дамам было велено надеть длинные платья. «Для маскировки», ведь сидеть придётся на полу! Допускались и брючные костюмы. Но Фаина решила блеснуть в прямом смысле этого слова. Купила переливающуюся голубыми оттенками ткань (под цвет Сашиных глаз!), выбрала фасон и сама сшила новогодний наряд. Мария соорудила себе малиновые шаровары. Но сомневалась, с чем их комбинировать- с топиком на узких бретельках или свободной блузой… Прибежала советоваться с Фаиной Григорьевной. Та решительно высказалась за топик… без бретелек. На том и порешили.
 В канун Нового года, в 10 вечера, уселись на ковры. Пока только втроём. Куда-то запропастился Вячеслав. Но судя по тому, что Мария не беспокоилась из-за его отсутствия, Фаина вопросов не задавала.
Однако по сердцу нет-нет да и пробегал холодок. Она ждала…
Когда раздалась заливистая трель дверного колокольчика, первая устремилась к выходу, щёлкнула ключом – на пороге стояла девушка, и Фая мгновенно поняла, что перед ней Ольга – осунувшаяся, подурневшая, шубка еле сходилась на её раздавшейся фигуре… Женщина невольно поискала глазами её спутника, ожидая увидеть мужа, но за спиной Ольги стоял улыбающийся Славик, мерцая весёлыми синими очами. Как часто пишут в романах, ни один мускул не дрогнул на Фаинином лице… Отболевшая обида на неверного мужа и ученицу-искусительницу давно и бесследно была растворена в горячем новом чувстве.  Сейчас она видела только растерявшуюся беременную девочку. Заметив, что Ольга смутилась и невольно дёрнулась назад, Фаина шагнула к ней, улыбнулась и, приобняв, провела в зал. Тут же, разметав свои медовые волосы по точёным оголённым плечам, к ним подскочила Мария, затормошила Ольгу, сняла с неё шубку, оглянулась на Александра Петровича. Тот стоял у ёлки, освещённый снизу свечами, и в полумраке Фаине не удавалось разглядеть выражение его лица. Но в следующую минуту он шагнул к дочери, прижал её голову к своей груди  и поцеловал в пушистую макушку. Казалось, одному Славику ни до чего не было дела. С честью выполнив свою миссию, он прилёг возле столика с яствами и с видимым удовольствием угощался. Однако вскоре к нему присоединились остальные. Мелодичный звон больших напольных часов в углу оповестил о наступающем новом годе. Второпях открыли бутылку шампанского, разлили по фужерам, и каждый про себя загадал желание. Мария, не отрывая взгляда от беспечного Славика, Фаина, закрыв глаза и чувствуя, что на неё смотрит Саша…  Ольга - отрешённо глядя на свечные блики в окне. А вскоре девушка засобиралась уходить.
- Я проведу, - шепнул Александр Петрович Фаине, пытавшейся задержать гостью. Ольга по-прежнему избегала смотреть на Фаину, и когда женщина дотронулась до руки девушки, та вздрогнула и напряглась.
Александр Петрович вернулся через час, расстроенный. Долго молчал. Молодёжь укатила праздновать Новый год в свою компанию, и в доме стало тихо, слышалось только потрескивание свечей. Фаина ждала, наблюдая, как Александр прямо из горлышка глотнул коньяка, поставил бутылку на стол, сел в кресло.
- Плохо всё, Фаина, - у Игоря Николаевича был инсульт, в реанимации привели в чувство, частично его парализовало. Сейчас дома. Пользуется коляской… Оля перешла на заочное, даёт частные уроки музыки, подрабатывает переводами…. Тяжело ей… Рожать будет в марте. Ребёнок желанный. Твой муж (Фаина вздрогнула, отвела взгляд) очень хотел детей.
Александр Петрович опустил голову и замолчал.
- Очень хотел детей, очень хотел детей, –  фраза билось в мозгу Фаины, не давала сосредоточиться, -  а ведь никогда ни словом не упрекнул бездетную жену… Но нужно было что-то говорить. И немедленно.
- Саша, - Фаина встала на колени, сжала своими маленькими ручками его сильные пальцы, - как ты захочешь, так и сделаем. Завтра же я еду к ним, оставлять без помощи нельзя ни того, ни другого.
В ответ услышала тяжёлый вздох и сию минуту почувствовала, что полна энергии, неукротимого желания тут же начать действовать, что-то решать, не раздумывая, взвалить на себя любые тяготы…
Почти всю ночь женщина не спала: одно дело - в мыслях исполниться решимости, другое – всё это реализовать в действительности. То переселяла Игоря и Ольгу в свою квартиру, чтобы не маялись они на съёмной, то представляла встречу с бывшим мужем. Как он воспримет её вмешательство в их с Ольгой судьбу? Страшилась этой встречи, подбирала нужные слова для разговора… Уснула под утро, после того, как тоже не сомкнувший глаз Саша дотронулся до её плеча, успокаивающе погладил и сказал слова, какие и должен сказать мужчина: «Фая, спи, я всё возьму на себя…»
Однако вскоре заботы делить пришлось всем. Визит Александра Петровича к дочери успехом не увенчался. Игорь Николаевич категорически отказался от любого вмешательства в их с Ольгой жизнь. А через два дня, после повторного инсульта, он умер. У Ольги начались преждевременные роды…
Фаина мерила шагами гулкие больничные коридоры, беспрестанно повторяя про себя как молитву: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо…». Через каждые 15 минут ей звонил Саша, беспокоился. Они с Вячеславом занимались похоронами Игоря Николаевича. В больницу прибегала Мария, чтобы сменить на «дежурном посту» Фаину Григорьевну. Но та никуда не уходила, пока медсестра не сообщила, что родилась девочка, что всё с ней в порядке, мать слаба, но её здоровью ничего не угрожает. Однако … мама и ребёнок пока останутся под наблюдением медиков.
Выписали Ольгу с малышкой не скоро. За это время в Фаининой квартире появилась детская кроватка, в прихожей, в углу, поставили коляску, даже купили пеленальный столик, а также кучу всяческих принадлежностей для ухода за младенцем. Не говоря уже о пеленках, ползунках, одеяльцах и простынках… Фаина, можно сказать, вылизала комнату, которую они с Сашей уже называли детской. И в назначенный срок все, включая Вячеслава и Марию, отправились к роддому встречать молодую маму с дочкой.
… Прошло три года.
Славик на Марии не женился. С успехом гастролировал по России и за её пределами. У него завязался роман с оперной дивой. Особняк отец отдал в распоряжение сына и тот, приезжая на родину, располагался в нём со своей возлюбленной. «Дива» оказалась на редкость хороша собой, моложава и статна. Мария вышла замуж за покупателя, который так стал часто наведываться в магазин, где девушка старательно укладывала товары на стеллажах, что не оставалось сомнений: парень влюбился в мерчендайзера. Она ответила взаимностью.
Ольга устроила свою судьбу в замужестве с французом, для которого делала переводы текстов. Живут сейчас в Париже. Фаина Григорьевна страшно боялась, что они возьмут с собой и Анечку. Но нет, как устроимся, обживёмся, тогда, пообещала Ольга. И Фаина всякий раз, когда раздавались звонки из Парижа, замирала в тревоге. Александр Петрович тоже души не чаял в своей синеглазой внучке.
Девочка и впрямь была прелестной, к тому же проявляла явный интерес к музыке. Фаина научила её играть на пианино простенькие мелодии. Пока одним пальчиком… А однажды, когда варила на кухне для Анечки кашу, услышала: «Ессё в поях бе-е -ет сне-е-ег…» -  старательно выводил детский нежный голосок под ещё неуверенный, но верный, без фальши, фортепианный аккомпанемент. Фаина на цыпочках подошла к двери, заглянула в комнату. Маленькая певица сидела на высоком круглом стульчике, на плечах была накинута Фаинина ажурная шаль (девочка явно подражала своей Фае, как она называла Фаину Григорьевну), а выражение лица… Тут Фаина чуть не прослезилась: ну как вот так можно было перенять её манеру, взгляд из-под опущенных ресниц, наклон головы… А ведь никогда она специально не учила малышку этому романсу… На второй фразе маленькие пальчики запутались в клавишах и Фаина, не выдержав, продолжила: «А во-о-оды уж весной шум-я-ят!». Села сама за фортепиано – и потрясающая своей силой и красотой музыка Рахманинова хлынула бушующим потоком из-под её пальцев.
… С начала и до конца исполнила знаменитый романс певица Анна Корнеева двадцать лет спустя с подмостков большой сцены. Её любимые Фая и дедушка Саша смотрели концерт по телевизору. Фаина Григорьевна хоть и не поддавалась возрасту, но временами чувствовала сильную слабость и не каждый раз решалась выходить на улицу. Сейчас они с мужем сидели рядышком на диване, Фаина Григорьевна не спускала глаз с экрана. Вместе с певицей переводила дыхание в рискованных местах, вторила звонкому чистому голосу Анны, и ей казалось, что омытая вешними водами душа её по-прежнему юна, открыта радости, весеннему теплу…
 И бессмертна.