Поездка в село Константиново на родину С. Есенина

Меня иногда спрашивают, какое место в моей жизни, жизни рабочего человека, занимает поэзия. Я думаю, ищу ответ, и на намять приходят первые послевоенные годы, мое детство. К нам в деревню мужчин с войны вернулось мало, а работы невпроворот. Техника кое-какая. И не своя. Сеялку и молотилку брали на время из соседнего совхоза, да еще за них отрабатывали на совхозных полях: пропалывали огурцы, морковь. Из МТС приходил старый, истрепанный тракторишко. О стогометателе и комбайне только мечтали. Вся работа вручную. Каким испытанием легло на плечи женщин то время – и сказать трудно. Не потому ли и называли их в ту пору «двужильными». В каждой избе – пятеро, трое… И надо каждый день бежать в поле – с утра до позднего вечера женщины наши не разгибали спины. Казалось, какие тут радости? До них ли? Но нет. Как ни трудно приходилось, они не расставались с песнями, шутками. Друг друга подзадоривали. И работа спорилась. Наверное, каждая понимала: слезами нужду с плеч не скинуть.

Никогда не забуду один летний вечер. Садилось солнце, горел огненно-красный закат. И вдруг я услышал песню. Она начиналась где-то на краю деревни, за околицей. Плавная и величественная. Постепенно приближался ее напев. Пели женщины, идущие с жатвы. Удивительная картина: с серпами на плечах, в пестрых одеяниях, шли они медленно и торжественно, словно после праздника, а не после тяжелого труда. Я спросил одну пожилую женщину, отчего она поет. Она ответила: «Один раз на земле живем».

В длинные зимние вечера при тусклом свете, когда мать что-нибудь ушивала или переделывала из одежды, мы, дети, часто слушали, как она вполголоса напевала:

… «До свиданья», – милый скажет,
А на сердце камень ляжет…

В такие минуты ко мне приходило непонятное, неизъяснимое чувство, и я не мог сдержать слез. Забирался тайком в заднюю комнату и слушал. То были песни о недолгой счастливой любви и вечной разлуке (когда отца не стало, матери было 33 года).

По праздникам мать пекла пироги с картошкой и луком, вишнями и черной смородиной. Ставила на стол попыхивающий самовар. Тогда же появлялась у нас музыка. Патефон. Пластинки Ковалевой, Руслановой, Шульженко и другие. Я думал, что поют настоящие люди там, внутри патефона. Однажды, оставшись в избе один, я вскрыл патефон и разобрал до последнего винтика. И был крайне огорчен и вместе с тем до невероятности испуган, когда из барабана с пронзительным визгом вылетела пружина. Это было последнее. Больше нечего было разбирать. И так мне было досадно и обидно не за то, что мне влетело, а за то, что там никого не оказалось!

Стихов в детстве, кроме заданных по школьной программе, я не читал и не заучивал. Зато знал уйму песен и частушек. Я не разбирался еще, что такое поэзия вообще, но понимал, что мы живем не для того, чтобы есть и пить, но едим и пьем, чтобы жить в полном смысле этого слова. Спустя несколько лет я прочитал в блокноте одного моего знакомого стихи С. Есенина:

Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.

Это стихотворение я крепко запомнил. Вскоре мне попались два сборника Есенина. Я проглотил их в один присест. Узнал, что стихотворение «Выткался на озере…» написано было в ранней юности. Это меня ошеломило. Другое стихотворение – «Я иду долиной, на затылке кепи» – я запомнил наизусть, прочитав его всего раза три.
Особенно мне запомнилось:

К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу –
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?

Народные песни и поэзия С. Есенина во мне навсегда слились воедино. Быть может, с тех пор я стал не созерцать человека, а видеть в нем душевный мир с его сложностями и противоречиями, с его радостями и страданиями и понимать неотделимость поэзии от человеческого труда.

Как-то мне пришлось быть на литературном вечере самодеятельных поэтов, где присутствовал нижегородский поэт А. Люкин. Навсегда запомнились сказанные им слова: «Человек должен быть всегда человеком, тем паче, если он себя готовит в литературу». В моем представлении С. Есенин прежде всего тем и человечен, что его любовь к родине, людям и ко всему живому на земле искренняя и честная. По-моему, здесь и скрыта магическая сила притяжения людских сердец к его поэзии.
У меня с юных лет была мечта съездить на родину поэта в село Константиново. Своими глазами увидеть те места, где он рос и так безмерно их любил, о чем не мог не петь:

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

И вот я в Константинове. Дом, который был построен еще при жизни С.А. Есенина на месте старого (сгоревшего), в котором он родился, – обыкновенная деревенская изба. Тем только она и необыкновенна, что жил в ней когда-то знаменитый русский поэт. Здесь все так, как описал Есенин в стихах. И дом с мезонином под железной крышей, и сад под окнами. В кухне на стене – лапти матери поэта да шушун старомодный, в котором она часто выходила на дорогу встречать своего единственного сына. В светлой комнате – портреты и личные вещи Сергея Александровича: пальто, трость.

Есть на свете Россия, и Россия неотделима от поэзии Есенина.

Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».

Теперь возле дома стоит бюст Есенина. Еще один литературный музей находится в бывшем доме помещицы Лидии Ивановны Кашиной, которая послужила прототипом образа Анны Снегиной. Нескончаемыми потоками идут люди поклониться памяти народного поэта. По словам одного из сотрудников музея, здесь побывало в прошлом году 80 тысяч человек. А в этом году – уже более 90 тысяч. На берегу Оки высятся новые постройки, которые соорудили для съемок художественного фильма «Сергей Есенин». (В прокате он был под названием «Пой песню, поэт».) В селе Лакаш Рязанской области уже снимались первые кадры картины. Сергея Есенина играет Сергей Никоненко, только что защитивший во ВГИКе режиссерский диплом. В селах говорят, что Сергей Никоненко и вправду внешне, без всякого грима, очень похож на Есенина.

Сестры поэта – Александра Александровна и Екатерина Александровна – живут в Москве, но на лето приезжают в село Константиново. У них там свой деревянный пятистенный дом.

Я еще только стал подходить к их дому, а мне уже кричит через дорогу старик: «Вы к Шуре? Она вон в той половине!» Я вошел к ней в светлую комнату, ее муж – шустрый мужик – топил печь, на стене – фотография молодых сестер поэта со стихами, посвященными Шуре:

Я красивых таких не видел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде –
Повторяешь ты юность мою.
Ты – мое васильковое слово,
Я навеки тебя люблю.

Мне было и здесь дорого все. Очень трудно сейчас передать то состояние, которое я испытывал при встрече с Александрой Есениной. Когда она вышла из другой комнаты ко мне, я как-то даже растерялся. Но в мягком взгляде живых и выразительных глаз этой доброй старушки я увидел до боли что-то знакомое и родное. И от этого взгляда мне стало легко и просто. Мы разговорились. Я попросил ее рассказать, какие изменения произошли в с. Константиново с того времени, когда в нем жил Есенин. Ответ ее был краток: все течет, все меняется. И жизнь не та, и облик села, безусловно, стал не тот, что был при Сергее. Жизнь стремительно спешит вперед. Молодежь учится. С юных лет уезжают, разлетаются по свету. Может, поэтому раньше в селе было около шестисот дворов, а теперь едва ли осталось двести.

Поговорили о том, как Есенин писал стихи. Стихи он отрабатывал в уме, а потом уже записывал на бумагу.

Она рассказывала, а я вглядывался и запоминал ее черты лица. Эти счастливые минуты навсегда сохранятся в моей памяти.

Сергей Есенин остается для нас одним из самых глубоких и проникновенных русских лириков двадцатого века. Его удивительно певучие стихи всегда в наших сердцах. Эти поездки и встречи с людьми, помнящими и почитающими Есенина, еще шире открыли для меня границы его поэзии.

Сентябрь, 1971 г.