Виолетта. 4

  …Ночевать, несмотря на уговоры хозяев, Вадим решил у Никанора, коренастого парня лет тридцати с длинными прямыми волосами цвета соломы: они у него желтые с легким оттенком сизого пепла, почти как у степного ковыля, и сивые, чуть отвислые шевченковские усы над четко вырезанной сочной губой. Вероятно, здесь свою роль сыграла заметная схожесть Никанора с другом юности Вадима, белокурым белорусом Серегой, которого он не видел уже сто лет. А может быть, еще какая-то неизвестная причина. Кто поймет, что руководит человеком после выпитого им двадцатого стакана красного нектара, который хозяева налили в полуведерный кувшин из огромной замшелой и тяжеленной даже на вид дубовой бочки, которая скучала в обметанном пыльной паутиной подвале прямо под домом, с остатком прошлогоднего вина на донышке. Две такие же пузатые и щелястые бочки Вадим вечером видел во дворе у колодца. Выкаченные из тьмы на солнцепек, темные от влаги, пятисотлитровые емкости отмокали и сохли от вымытого винного осадка в ожидании свежего сока молдавской лозы, которая уже отцветала среди пологих зеленых холмов, напяливших на свои круглые макушки легкомысленные тюбетейки из кудрявого леса.

Молдавия — это страна холмов и долин, царство винограда, табака и кукурузы. Пестрые краски природы и пестрота людей. Смешались все: смуглые и кудрявые, как цыгане, жгучие брюнеты — мужчины и до невероятности яркие девушки и женщины. И даже у «серых мышек», неприметных и усталых, на лицах бесподобно карие глаза. Нет, наверное, только чистых блондинов, это противоречит самой природе страны, обласканной солнцем, как выбродившее темное вино.
 
 К Никанору шли долго, петляя среди почти неосвещенных проулков. Этот край деревни был похож на заброшенные дачи с поваленными заборами из штакетника, который местами все же стоял или висел, намертво вцепившись в густые кусты одичавшей смородины и шиповника. Меж деревьев синеют выбеленные хаты с темными глазницами подслеповатых окошек. Их хозяева давно спали, и только редкие псы лаяли на ночных бродяг или тоскливо выли в начищенную до блеска луну, огромную и ослепительную.

По пути к ним прибился, вынырнул из теней тощий парень в пиджаке и брюках клеш. «Двадцать два на сорок. Не меньше!», - оценил раритетные штаны Вадим, вспомнив свои студенческие восьмидесятые, такие же лохматые, безумно клешастые, с отложным воротником пестрых рубашек, в кооперативных туфлях багряного цвета  с уродливыми набалдашниками на носах, которые размокали и расползались после первого летнего дождя. Почему именно летнего? Да потому, что до осени не доживали. Армянская штамповка из неизвестного в дикой природе материала, похожего на прессованный картон, густо облитая линючей краской и стоимостью почти в месячную стипендию, опухала и кисла после самой мелкой лужицы. Затем кукожилась в коробочку и гибла…

Клешастый был заметно пьян, и до приторности  вежлив и даже учтив. Он о чем-то говорил с Никанором, пересыпая молдавские слова с украинским говором. Но шел твердо и быстро, его широчайшие клеши вились вокруг худых лодыжек и цеплялись за высохшие лопухи и кусты, ударяясь о них латунной тяжестью безжалостно сплющенных монет, которые охватывали тусклой цепью потрепанные сантиметры высокой моды.

…Вадим проснулся рано от слабого утреннего света и жемчужных птичьих голосов под окном. Там ворковали горлинки, чудо-птицы с нежными голосами, непременный атрибут тепла и солнца. Подниматься лень. Полежал, морщился от легкой ломоты в висках, вспоминая вчерашнее легкомыслие по отношению к слабому на вкус вину. Приподнялся на локте, осмотрелся. Ночью он толком ничего не разглядел, потому что в маленьких комнатах обмазанного глиной дома не было света. Клешастый куда-то исчез еще с ночи, пропал у калитки. Никанор первым прошмыгнул в дом, прижал к своим губам палец, предупреждая гостя, и кивнул в сторону. Нащупав на широком подоконнике веранды фонарик, провел Вадима в глубину комнаты к жесткой тахте у серой стены и показал жестом: ложись. Сам улегся в этой же комнате за отгороженным занавесью углом, мимо которого они только что прошли. Вадим слышал, как там зашуршало, кто-то заворочался, недовольно заговорил сонным голосом. Похоже, там спали прямо на полу, без кроватей. Но усталость и выпитое вино сморили его прежде, чем он смог что-то сообразить.
 
Оказалось, что он спал в старом доме с неровными, плохо побеленными стенами и низким потолком на толстых прожилинах бревен. Из мебели только продавленная тахта, которая отдавила Вадиму бока, и пара витых стульев в потрескавшейся лакировке. На полу пестрые половики домашней вязки и вышитые цветами занавески на крохотных окнах с синими подоконниками, такими широкими, что на них можно было свободно пообедать или поработать с бумагами. На обвисшем потолке сиротливо чернел патрон без лампочки, обвис, бедняга, на засиженном мухами кривом проводе. Занавесь колыхалась от возни. Сдержанно и взволнованно посмеивался Никанор, повизгивал девичий голос. Вадим напрягся, пытаясь понять, что происходит. Возможно, он услышал какие-то звуки из соседней комнаты, где, вероятно, находилась какая-то девушка. Он решил подождать и посмотреть, что произойдет дальше.

- Перестаньте! – вдруг тихо и лениво протянула женщина, скрытая под тканью, и прервала свою речь длинной зевотой. - Человек, наверное, уже проснулся. А вы? Что он подумает?

- Что захочет, то и подумает! – и снова возня.

Вадим даже не услышал, а увидел, как Никанор ухмыльнулся в свои сивые усы.

- Перестаньте! – теперь уже более жестко и раздраженно сказала женщина. - Виолетта! Оставь Никанора в покое!

- Ма-ам! – притворно захныкал детский голосок. - А че он? Он сам...

- Перестаньте! – в голосе женщины появилась ревность.

Сочно хлопнул шлепок по чему-то упругому и крепкому. Девочка ойкнула и затихла.

- Получила? Дай, пожалею! Ух, как покраснело! – смеялся Никанор.

- Ма-а-ам! Он снова лезет!

- Никанор! Кому сказала! Оставь девочку в покое!

- Ладно, ладно. Я так... Шутя...

- Все у вас шутя. Шутники. Дошутитесь у меня.

Из-за занавески вышла женщина в бежевом вафельном халате до колен. Она мельком взглянула в сторону Вадима и кивнула. Лениво передвигая пухлые ноги, направилась к двери.

А женщина хоть и косолапая, но очень симпатичная. Неплохо смотрится даже в своем поблекшем халате на голое тело с отвислыми грудями. У нее темные густые волосы почти до пояса и красивые глаза на сером с желтизной лице. Да, она была красавицей, это точно. Но сейчас... На вид ей далеко за тридцать, но она выглядит неухоженной и уставшей, как будто на ней уже висят полтинник и туча бессонных ночей.

Она закинула пухлые руки с ямочками на локтях и прибрала копну жестких волос, которые напоминали конскую гриву. Вадим машинально отметил, что женщины в селах Молдавии выглядят более изношенными, чем их ровесники-мужчины. Это было уже не в первый раз. В чем тут секрет, что молдаванки стареют быстрее?

Все, пора идти. Вадим прошел и невольно посмотрел на хозяйское логово. На смятой постели, нависнув над загорелой девочкой в синей майке с растянутым вырезом, Никанор улыбался и щекотал ее ребра и оголившийся живот прямо под тугой грудью с острым соском, который едва не проколол заношенную ткань. Девочка смутилась и спряталась под одеяло. Никанор обернулся и посмотрел на гостя с гордостью или с плохо скрываемым вызовом. Он озорно подмигнул серыми глазами, указывая на девочку, и незаметно вытянул большой палец руки...

«Нормально так живут!» — подумал Вадим о семейных забавах хозяев, с любопытством осматривая заросший кустарниками и деревьями двор.

Во дворе ни одного цветочка. Только притоптанная трава, серые доски мостиков к рукомойнику, к дощатому столу под раскидистым орехом и еще куда-то в сторону, в густые заросли кукурузы за ветхим домом.

Вадим умылся и покосился на хозяйку. Она вышла из кукурузы, несла в скомканном подоле яркие помидоры, огурцы и желто-восковой перец. Ее заголившиеся ноги были неестественно белыми, но она не смутилась. Прошла к столу и вывалила овощи прямо на скатерть, смахнув ладонью высохший воробьиный помет.

- Загадили твари, не успеваешь убирать! С добрым утром! Как спалось? – не сказала, пропела, мягко округлив широкие бледные губы, а сама уже мыла овощи в глубокой миске.

- Проходите к столу. Я быстро.

Вадим прошел по трухлявым доскам к столу, утираясь на ходу простеньким полотенцем.

- Как вам у нас?

- Красиво…Очень.

- Это так! А где вы живете?

- Недалеко от Кустаная, в степях.

- Прямо в степи! И там ничего нет?

- Почему же. Иногда встречаются рощи, березы, осины. Но редко.

- Как можно так жить? Говорят, в степи сильно холодно.

- Зимой – да!
 
- И какая она, ваша зима?

- Белая! - пошутил Вадим и поправил, - Разная. Бывает, что в пол года.

Хозяйка зябко повела круглым плечом, отряхивая руки от воды, и недовольно обернулась. С крыльца слетела фигурка в темно-розовом платьице с отложным воротником. Она невесомо пробежала по мостку к умывальнику. Ткнула ладошкой в железный носик и нагнулась над тазиком, тщательно промывая лицо.

- Проснулась! Хоть бы причесалась, человека ради. Все же гость у нас, – поморщилась женщина, кивая на девчонку. – Это Виолетта, моя дочь. А я – Люция. А вас как величать?

Вадим представился машинально, не в силах отвести взгляд от Виолетты. Она изящно изогнулась, вытянувшись над тазиком. Осторожно плескала свежую воду на лицо, вытянув тонкую шею и крепко зажмурив глаза. Ее волосы были темными, как смола, с рыжеватым оттенком и укрывали часть спины, падая густыми прядями вниз. Виолетта небрежно отбрасывала их за точеную шею, морщила гладкий лоб, вероятно, они ей надоедали: густые, нечесаные, словно каскад дикой, первозданной красоты, пахнущий ароматом юности и сухим солнечным теплом.

Короткое платье приподнялось, бесстыдно обнажив крепкие бедра, смуглые, как и лицо и руки. Эта смуглость была не от солнца, а от природы. Не серая, не бледная, а сильная, с оттенком красной меди, как у латиноамериканцев. Даже темное платье казалось светлым на фоне почти коричневой кожи. Природа солнечного края ничего не утаила от этой девушки, отдав ей все самое красивое, что копила в себе долгими веками.

Виолетта выпрямилась, утирала рушником лицо. Вадим машинально заметил полумесяц порвавшегося под мышкой платьица. Движения у девочки быстрые, торопливые, как у многих непоседливых подростков. Возможно, она еще не осознает своей красоты. Хотя вряд ли. Вон как лукаво блеснула каштановыми глазами в сторону гостя из-под мокрой ладошки и засмеялась. Какая же она бесёнок! Внутри Вадима все замерло и оборвалось в пучину. Боже мой! Неужели ты даешь таким смазливым соплюшкам право на убийство душ серьезных мужчин, каким он считал себя до этого заполненного мелодиями горлинок утра...

А она убежала в дом. Игриво стрельнув глазками в гостя, подтолкнула в сторонку Никанора, который вышел на крыльцо. И двор сразу опустел. Только орех, усыпанный мелкими зелеными плодами, надменно качал своими тонкими ветвями: «Что, брат, видел? У нас так... У нас так...»

Рядом с рукомойником задорно распушил свой красивый гребень удод, задумавшись над подгнившим яблоком или грушей, внимательно изучал фрукт, потешно поворачивая остроклювую головку. Фруктовые деревья, и те, и другие, росли по краю двора вместо изгороди.

5