6. Криос Сноуден

ЭТОЙ ЗИМОЙ НАДЕЖДА НАС НЕ ПОКИНЕТ

    Память, жестянка с законсервированным горошком, подбрасывает как поленья в костер те или иные фрагменты, заставляя огонь разгораться сильнее. Порой мне хотелось все забыть и остаток дней провести со слабоумной улыбкой выпавшего из реальности старика, нейронные связи которого постепенно разрушаются, приводя к полной потере личности, иногда, впрочем, появлялось нестерпимое аки зуд в фурункуле желание отмотать время назад, дабы предотвратить совершение поступков, в итоге кардинально повлиявших на финал истории Криоса Сноудена, познавшего за короткую человеческую vita то, чего следовало избегать, но разве существует opportunity поменять судьбу столь радикальным образом? Да, я натворил всякого, однако променял бы оттененные болью и разочарованием, и оттого приобретшие статус бесценных сокровищ мгновения радости и счастья, ожерельем змеящиеся по раскинутому над головой, доступному лишь моему взору небосклону на неиспорченное колдобинами полотнище с вычурно-пестрыми симметричными узорами? Боюсь, однозначного ответа на сей, довольно-таки щепетильный question нет, ибо на левой чаше весов располагаюсь я сам, на правой же - выверенный до идеала и посему несбыточный призрак из параллельного мироздания, имевший невероятную возможность подсмотреть за мной, учесть все погрешности и, прикрепив кнопками к стене разрозненные листочки из коряво исписанной book of life, переписать все набело в ежедневник, снабженный шнурочком-закладкой и металлической рамкой, куда можно вставить портрет автора, ну а если перестать предаваться фантазиям с неистовством перфекциониста и призадуматься, то придешь к умозаключению, что другая версия тебя тобой по сути не является, и следовательно, alteration of the past сотрет в мелкозерную пыль меня настоящего, and my place займет самозванец иного склада характера, который, невзирая на внешнюю схожесть, мною являться не будет. Достаточно ли во мне альтруизма, чтобы отказаться ото всех оплошностей, недоразумений, представляющих собой опорные точки, на коих и зиждется моя индивидуальность? Даже учитывая обосновавшуюся после обращения in my heart тягу к самоуничтожению, вызванную тоской по дорогим мне людям, покинувшим меня потому, что их тропинки были ограничены в своей протяженности по сравнению с моей, устремленной к горизонту, опоясывающей Эмблу и закручивающейся восьмеркой - вскочившим на дыбы символом бесконечности, я не могу с уверенностью сказать, что отрекся бы от всего ради достижения успеха Криосом-узурпатором, обходительным, галантным, добрым, всепрощающим и картонным аки рыцарь из средневековых романов, состоящий целиком и полностью из добродетелей. Отбросить, скомкав как письмо от надоедливого поклонника безответную, сломавшую меня любовь к Эпсилону, не решиться на преступление ради двух небезразличных мне women, избежать роковой встречи с Селкет, вероломно всучившей мне бессмертие, ставшее не даром, в проклятием… Звучит заманчиво, but, милый мой мальчик, наблюдающий за всем этим с выражением обеспокоенности и недоумения на умильной котячьей мордочке через брешь в пространственно-временном континууме, дивящийся собственному будущему, уверяю, хоть одолевающие thou эмоции мне понятны, тебе не оплакать меня, не утешить, не присвоить, и свой персональный ад, this hellish flower  я не посмею передать никому, ибо обязан, не отнимая ладоней от его жалящего шипами стебля, погруженный в зыбучее болото пустоты на треть, не опираясь на посох, не сверяясь с компасом добрести до громадных, черных с золотом gates, и лишь тогда, maybe, в награду за достойно выдержанные испытания мы разделимся окончательно и наконец распрощаемся: ты, непорочный и оттого беззаботно-легкий словно наполненный гелием воздушный шарик, взмоешь ввысь (связывающая нас струна прои этом звонко лопнет), а я выну из-за пазухи ножницы, кромсану ленточку, преграждающую путь, ступлю за предел, и пускай верховный судья (Осирис, Эрешкигаль, Персефона, Плутон?) зачитают приговор, - оспаривать его я не стану, ибо в посмертии что угодно покажется раем - и вечные пытки в когтях злобнооких химер, и заточение в Лимб, и полное растворение в небытие.
    До появления в нашем доме госпожи Аткинсон, то бишь до весны шестидесятого года  я, примчавшись со школы и наспех пообедав в одиночестве, старательно делал заданные на дом экзерсисы (учеба давалась мне легко: сочинения я писал такие, что учительница по гомериканской литературе прочила мне карьеру журналиста, а преподаватель математики, хоть и проявлял недовольство тем, что я решаю задачи методом, отличным от стандартного, хвалил за пытливый ум и способность находить менее элегантные, но довольно интересные решения), а перед сном смотрел глупый десятиминутный мультфильм, серии которого ежевечерне транслировали по пузатому телевизору после полуторачасовой (с тремя перерывами на рекламу стирального порошка, кока-колы и пылесоса) мыльной оперы о ловеласе, крутящем роман одновременно с героиней и ее дочерью, и едва моя мать, вся красная, с хлюпающим носом, сопереживающая Адальберточке, прознавшей finally о неверности избранника в сто пятьдесят втором эпизоде, а до этого в упор не замечавшей очевидных зрителю улик (вопрос, что курили сценаристы, сочиняя сию дребедень, открыт и по сей день), запиралась в ванной - наносить крем и пришпандоривать под глаза липкие силиконовые штуковины, именуемые патчами (улиткина слюнка, писали на упаковке, пестрящей для солидности ниппонскими иероглифами, отлично борется с отеками и снимает раздражение), я, хватая с деревянного подлокотника кресла пульт, переключался на «Fun-TV» и с замиранием сердца следил за неимоверно атмосферной заставкой: плюшевый зай выбирался из карусели, взмахом увенчанной звездой и ленточками wizzard’s stick оживлял лошадку, и под мерное «тили-бом» на экране разворачивалась привычная декорация, на фоне которой ведущая, слащавая карлица в плюшевом парике, вжившаяся в роль сказочницы, беседовала с насаженным на руку кукловода сусликом, зачитывала менторским тоном мораль, и вступительная тягомотина - ура! - подходила к завершению, и после непродолжительных титров можно было сполна насладиться cartoon movie, где изображенная чрезвычайно сексапильной девчонка в обтягивающем «песочные часы» платье и приделанной прямо к плечам огромной пупсоподобной головой то укладывала спать непослушного малютку, то примеряла на себя заезженный маркетологами вдоль и поперек образ синдиреллы, влюбившей в себя принца и оставившей после танца на память хрустальный башмачок. Повзрослев, уже изменившимся взглядом пересмотрев «Kathy’s Adventure», я так и не сумел толком объяснить самому себе, отчего ребенком сходил с ума по стремной персонажке с телом взрослой женщины и башкой четырехлетки, созданной гнусными педофилами для услады eyes своих соплеменников, прикидывающихся примерными семьянинами и, занимаясь онанизмом, воображающих рядом не супругу, а недозрелую нимфеточку, привлекающую отсутствием вторичных половых органов. Ко всему прочему on her face не хватило места для рта, и мультипликаторы не нашли ничего лучше, чем налепить бантик алых губ ниже лини подбородка, что придавало Кэйзи сходства с уродцем, вырезанным из чрева носившей корсет во время беременности особы и заспиртованным в громадной колбе в назидание модницам, желавшим щеголять осиной талией и в период вынашивания плода. Именно благодаря таким вот, крайне нездоровым фантазиям сексистов, рассматривающих женщин исключительно в качестве игрушки, созданной Самым Главным из берцовой кости первого человека и поэтому имеющей негласный статус вечной рабыни мужчины в сознании большинства, укоренилось множество стереотипов, с которыми ведут непрекращающуюся борьбу отважные феминистки, твердящие, что ladies - не параметры, введенные в моду Вестой Кардо и Марни Морион, не манекен с безупречной укладкой и гладко выбритыми конечностями, а живая персона, обладающая правом заниматься чем заблагорассудится, а не простаивать часами у плиты, ожидая с работы супруга, готовя судака в сметанном соусе или индейку по-французски с изюмом и черносливом. Вся соль, полагаю, в том, что в середине прошлого века выбор был невелик, людям приходилось довольствоваться малым, не то что сейчас, в эпоху глобализации и торжества Интернета, когда можно без особых усилий связаться с проживающим на другом континенте родственником, а в часы досуга выбирать из миллиона фильмов, сериалов, реалити-шоу и аудиокниг. В тысяча девятьсот девяносто девятом году появились популярнейший нынче видеохостинг «MyTube» и канувший в Лету «Хейсбук», используемый в основном старперами. Я, справивший не так давно восьмидесятилетие, вполне мог оказаться в числе жалующихся на давление, подскочившее из-за магнитных бурь старичков, а не ухмыляться, пересматривая сделавшийся мемом фрагмент из популярной в шестидесятые передачи: в которой одержимый поеданием собственных фекалий пес садится на диету, заменяя дерьмо шоколадной пастой, по вкусу и консистенции напоминающей, прошу прощения за плоский каламбур, bullshit, а не шляться по ночным клубам в поисках жертвы, дабы just for a while утолить голод, ненавязчиво дающий о себе знать уже спустя неделю после приема пищи. Поначалу, выходя на охоту, я обещал себе, что убиваю в последний раз и, набравшись сил и мужества, покончу с бесцельным существованием, однако инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем я предполагал, that’s why Криос обречен на долгие годы одиночества, внешне нисколько не изменившийся и выглядящий как двадцативосьмилетний молодой человек, пока inside me пересыпался туда-сюда песок, припорошив отлитого из бронзы седовласого покойника с испещренным морщинами челом - крошечному памятнику тому себе,  которым стал бы, не превратись безрассудный Сноуден-младший в вампира.
    Первое свое преступление, а если точнее, murderer, я совершил еще в ипостаси человека, будучи почти одиннадцатилетним подростком. Мой инфантильный, недалекий папочка, выпустив долгожданный перевод Жака Лансере, его стараньями ставшего доступным не только французам, но и владеющей только гомериканским языком части населения нашей огромной планеты, обретя небывалую популярность в Эвропе, отбыл по приглашению своих коллег в Бриттанию, прожил в Рондоне полтора года, de temps en temps посещая заседания в Швеццарии и вернулся в сопровождении совсем еще юной девушки и без тени смущения поставил побледневшую от возмущения мать, что Лив для него свет в окошке, и он привез ее в О’Вайо с намерением провозгласить второй - неофициальной - супругой, поскольку мисс Аткинсон ждет ребеночка, который станет моим братиком или сестричкой. Мистер Сноуден, начитавшись статей о диких нравах в странах восточной Азии, где разрешалось многоженство, решил, что ничем не хуже хирранского шейха или президента Габбанистана. Более того, он не поставил в известность свою любовницу, что в роскошном особняке фешенебельного района Кинкиннатиса его ждет first wife and little son. Бедная девушка, втюрившаяся в Гарольда, without doubts, пребывала в трансе, знакомясь с нами, а maman, придерживая за плечи осоловевшую госпожу Портман, торопливо перекрестившуюся и назвавшую father вероотступником, с достоинством пожала протянутую кисть не растерявшей манер даже в патовой ситуации Лив и пообещала подготовить для нее и будущего малыша одну из комнат, выходящую окнами на запад.
    Батюшка, удовлетворенный аки стадо слонов, сожравших тонну арахисовых тортов, пребывал в уверенности, что обстановка в доме рано или поздно разрядится, женщины привыкнут друг к другу и не станут закатывать скандалы. Мамуля, заставшая Вторую мировую войну и по собственному желанию проработавшая вплоть до ее окончания на заводе по изготовлению запчастей для истребителей, регулярно посылаемых союзникам через Великий океан, отличалась от типичных гомериканочек того периода умением держать себя в руках, и лишь блеснувшие в уголках глаз слезы, так и не омочившие щеки, выдавали ее отчаяние, надежно скрытое за маской радушной хозяйки. Госпожа Аткинсон, проплакавшая две недели и обуреваемая мыслями утопиться в первом попавшемся водоеме, беременность переносила тяжело, и на плечи миссис Сноуден, помимо глажки, закупки продуктов и оплаты счетов, легли заботы о страдающей токсикозом девушке, порывающейся наложить на себя руки. Отец же, воодушевленный успехами, принялся составлять план учебника по орнитологии, мечтая войти в анналы истории не толко в качестве переводчика, но и великого ученого, умудрившегося стать специалистом в области, никак не соотносящейся с его образованием лингвиста, полученном в гуманитарном институте. Удивительно, но Колетт прониклась сочувствием к подруге по несчастью, и о духе соперничества между преданной женщиной и обманутой девчонкой не могло быть и речи: mother, всегда мечтавшая о сестре, искренне заботилась о мисс Антинсон, собственноручно перекрасила мою старую детскую кроватку, пылящуюся на чердаке и убедила экономку не поднимать шумихи и на расспросы любопытных соседей отвечать, что Лив - ее кузина, переехавшая после трагической гибели молодого мужа в дорожно-транспортном происшествии.
    Я, поначалу недовольный тем, что мать стала забывать о моем существовании, смекнул, что благодаря столь странному пополнению в семействе получил possibility распоряжаться собой без оглядки на составленной госпожой Сноуден распорядок дня и не опасаться, что матушка обидится, застав меня читающим научно-фантастический роман до полуночи вместо того, чтобы сладко посапывать, свернувшись калачиком в постели. Предоставленный самому себе, я вовсю наслаждался полученной свободой и, набравшись наглости, пару раз в месяц приглашал в гости Билли Хейвуда и даже подарил его младшему брату свой винипластовый меч, светящийся в темноте, если его зарядить на солнце. В общем, жизнь с госпожой Аткинсон под одной крышей принесла мне немало дивидендов, и в одно прекрасное утро, заметив, как замолкают звонкие voices дам, увлеченно обсуждающих очередную выходку Кэтти-Мэрри Каррандаш, снискавшую известность после того, как вскрылось, что она является порноактрисой, предпочитающей сношаться только с темнокожими мужчинами, стоило Гарольду обозначить свое присутствие на первом этаже, я сделал вывод, что ни Лив, ни Колетт старого мерзавца не простили, и пока он как ни в чем не бывало намазывал масло на обсыпанную кунжутом, заранее разрезанную пополам услужливой мадам Портман, напряженно выпрямлялись и застывали каменными изваяниями. Так получилось, что в ту пору я, вздумав расширить свои горизонты, увлекся детективами Гагаты Херстин и, вдохновленный историей алчного юноши, нанявшего бандитов, чтобы они кокнули его опекуна, решившего переписать завещание в пользу своей племянницы, осознал, что father’s death сделает счастливыми нас троих, следовательно, надо придумать простой, а главное, доступный для исполнения план и истребить премерзкого самодовольного тирана, наполненного собой до крайности и не замечающего, как страдают окружающие его people, а поскольку в юности мистер Сноуден имел репутацию бездельника, транжирящего наследство моего дедушки-банкира и не больно-то остепенившегося после женитьбы, я, плохо отдающий себе отчет а том, что творю ввиду малолетства, изучил все перечисленные в фолиантах способы отравления и, не мудрствуя особо, остановился на крысином яде.