12. События с мая 1981 по март 1985

Ещё при появлении у Лены молочных зубов сразу было понятно, что с зубами что-то не в порядке. Соблюдались все правила гигиены, но её зубки быстро портились. Видимо, сыграл роль хлористый кальций, который нам часто прописывали в раннем детстве. И потом, когда появлялись постоянные зубы, они быстро поражались кариесом. Я очень часто ходила с ней к врачу, и на какое-то время в ротовой полости наводили порядок, то есть санировали, но потом всё продолжалось.

Летом 1978 года Лена пошла к зубному врачу без меня, но с подружкой Надей. В детской поликлинике тогда было два зубных врача, очень контрастных по своему подходу к детям. От одной из врачей после любой процедуры уходили с улыбкой, а от другой — в слезах или, не выдерживая, убегали. И в тот раз девочки попали не к той, к которой хотели бы. Свою работу врач выполнила до конца, за один приём и у той, и у другой навела порядок, но оставила такой шлейф страха, что после такого приёма Лена ни с какими уговорами не могла пойти к стоматологу, даже со мной, ещё долгое время.

И когда встал вопрос о работе в торговле, конечно, встал вопрос и о зубах. Мне посоветовали обратиться в большой стоматологический центр на Невском, где по медицинским показаниям делают санацию ротовой полости под наркозом. Показания были: накопился большой объём работы.

В клинике не было стационара. Работа с Леной под наркозом заняла три часа, ещё около часа она полежала. А потом — спасибо Славе, который подъехал на медицинской машине — мы довезли её до дома. Анестезия была сложной. Анестезиолог дал свой номер телефона и просил первые десять дней сообщать ему о состоянии Лены. Я помню его советы, они очень нам помогли.

После этого Лена ещё месяц приходила в себя. Ей поставили и мостик, и коронки, и 12 пломб. Три зуба удалили.

Лена была уверена в том, что хочет работать в торговле. Я, честно говоря, очень не хотела, чтобы она работала в этой сфере. Я знала её открытый характер, её инфантильность, почти детское восприятие мира. Если и идти в такую профессию со школьной скамьи — то только в сопровождении близкого положительного человека, который имеет опыт работы в этой профессии и дар психолога.

Я даже ходила к инспектору отдела кадров торговли нашего района Лисичкиной с просьбой отказать дочери в трудоустройстве, так как, по моему мнению, она ещё не была готова работать в этой области. Объяснила, что дочь — с прямолинейным характером, слабым здоровьем, быстрой утомляемостью. Мне обещали обратить на это внимание.

Но Лена продолжала спокойно приходить в отдел кадров и каждый раз оставляла заявление с просьбой принять её на работу в качестве ученицы продавца. Лисичкина пригласила меня на встречу и сказала, что, наоборот, Лена им понравилась своей уверенностью и пониманием того, чего хочет.

— Да, — ответила я, — мне придётся сдаться. Но я Вас очень прошу: чтобы это была торговля не разливными или развесными продуктами, а штучными товарами — промышленными или хозяйственными.

На том и порешили. Я, конечно, поблагодарила инспектора за то, что она прислушалась к моему мнению, да и мне дали некоторые советы.

Лена была на седьмом небе от радости. Она с удовольствием ездила на курсы продавцов и вышла на работу в спортивный магазин. Но та суровая действительность, с которой она столкнулась, поразила её. Её наставницей оказалась дама, прошедшая немалый путь в паутине торговых отношений, и её мнение не совпадало с Лениными принципами. Поэтому с моей помощью Лена уволилась из магазина по собственному желанию.

В сентябре 1981 года со мной случилась беда: стало ясно, что мне необходима операция в онкологическом институте, в посёлке Песочный, на щитовидной железе, которая и была выполнена 16 декабря 1981 года.

За это время Лена уволилась из магазина и согласилась попробовать свои силы на известном тогда на весь мир учреждении ЛОМО, где работала инженером-конструктором моя младшая сестра, в качестве слесаря — сборщика фотоаппаратов. Тогда это объединение — с большими возможностями для дальнейшего образования, с замечательной художественной самодеятельностью и чудесным хором — концентрировало в себе большой процент молодых специалистов.

Лена действительно приступила к работе в качестве сборщицы фотоаппаратов. Ей всё нравилось: и большой светлый цех, и большое количество молодёжи, и предоставленные наушники с приёмником. В выходные дни она ездила на обучение классическим танцам, которое тоже были предложено объединением.

Но очень ранний подъём и долгая дорога от дома до работы никак не соотносились с состоянием её здоровья. Почти всегда очень низкое давление не давало возможности длительно и непринуждённо вести такой образ жизни. По утрам у неё начались обморочные состояния. Один раз, когда она уже вышла на лестничную клетку, а я закрывала за ней дверь, Лена упала в обморок. Хотя она никогда не сидела ночами и ложилась спать своевременно.

Поэтому в конце марта 1982 года, отработав три месяца, она не пошла сдавать экзамен для подтверждения квалификации. Я в то время уже немного пришла в себя после операции и, конечно, съездила на ЛОМО для встречи с мастером производства.

Мастер рассказала, что у Лены получалось всё неплохо, учитывая возможность использовать в конвейерной системе левую руку, и если бы она пришла на квалификационную комиссию, то получила бы неплохой разряд. А я со своей стороны объяснила ситуацию со здоровьем Лены. Мастер предложила обратиться к врачу, так как при ЛОМО была своя поликлиника и стационар с неплохими специалистами. Но, к сожалению, Лена не стала меня слушать, а я не смогла её убедить обратить внимание на своё здоровье.

Получив ранее удостоверение продавца почти с отличными оценками, Лена мечтала вернуться в эту сферу деятельности. Один хорошо знакомый мне и влиятельный в нашем районе человек договорился с директором хозяйственного магазина у Торжковского рынка, Михаилом, о приходе Лены в их коллектив в качестве продавца. Лена съездила на собеседование, ей всё понравилось, и она приступила к работе.

Позже Михаил и Лена стали близки.

И ещё несколько лет всё было хорошо. Лена закончила вечернюю школу, ещё одни курсы по повышению квалификации — и стала думать о поступлении хотя бы в торговый техникум. На работе она встретила человека, который покорил её. К сожалению, эта связь была обречена из-за наличия у него жены и детей, а также из-за большой разницы в возрасте. Бывает так, что люди понимают тщетность отношений, но вспыхнувший костёр не затушить, пока любимый человек рядом. Впоследствии, когда Лена попала в больницу для серьёзной операции, этот человек перешёл на другую работу, на руководящий пост.

На работе Лена приобрела подруг — Ольгу и Татьяну, — которые ещё долго будут около неё.

В конце весны 1982 года я вышла из жилищно-строительного кооператива, где мы имели однокомнатную квартиру, и взамен до подхода очереди мы получили весь первый этаж двухэтажного деревянного дома на улице Парковой в Курорте Сестрорецка, на берегу Финского залива.

Началась новая жизнь. В весеннее-летне-осенний период мы с мужем ходили по берегу залива в поисках прибившихся спиленных деревьев. Слава скобой захватывал стволы и подтягивал к берегу, а я делала определённый крен тележке, которую мы захватывали с собой. Прямо на берегу двуручной пилой мы распиливали стволы на удобные части и везли к дому, который был совсем рядом. Очень быстро Слава приобрёл бензопилу, и заготавливать на зиму дрова стало легче.

У нас были три голландские печки (в сильные морозы, когда газ в баллонах застывал на улице, я топила их три раза в сутки) и большой широченный холодный коридор, по обеим сторонам которого Слава соорудил стеллажи из широких полок, а я, протянув над ними крепкую проволоку, повесила длинные лёгкие шторы. У каждой девочки была отдельная комната и необходимая мебель. У Славы появился сарайчик, где он тоже устроил стеллажи, чтобы в порядке содержать своё хозяйство.

Ещё на участке было море яблонь, кустов красной и чёрной смородины, крыжовника. У меня не хватало силы, после операции оставалась слабость, но я зазывала друзей, и они помогали мне закатывать банки. А на зиму мы закладывали в диван яблоки, предварительно обернув каждое белой бумагой. И это было здорово. Я звала всех своих добрых знакомых, которые здорово выручали меня в тяжёлое время, с рюкзаками и с удовольствием угощала их яблоками. Поскольку я хорошо знала людей из садово-паркового хозяйства и конюшни, то заказывала землю и конский навоз — и, конечно, всё это давало результаты.

После четырёх месяцев восстановления я вышла на работу. Очень жалею, что сразу после операции я очень долго не находилась под наблюдением эндокринолога, а потому и не принимала гормоны щитовидной железы. Организм начал разрушаться. Не понимая в чём дело и теряя силы, я решила их сохранить, то есть уволиться из органов и, работая за небольшие деньги, жить для детей. Чтобы не углубляться в медицинские аспекты, я написала шесть рапортов на имя начальника главка с просьбой уволить меня как мать троих детей (младшему было 3 годика). Но всё равно пришлось пройти медицинскую комиссию, и я получила подтверждение, что заболевание приобрела в период прохождения службы. Я могла бы оформить инвалидность, но сама не могла до конца в это поверить. 10 ноября 1982 года (в день смерти Брежнева) я была уволена из органов МВД и с декабря устроилась воспитателем в ясли-сад № 27 в Сестрорецке.

Той осенью Аня училась в восьмом классе. У неё всё чаще и чаще повторялись головные боли, зрение падало. Возможно, всё это было связано с увеличением внутриглазного давления. Окулист настаивала на ношении очков, а Аня была категорически против, и никто не смог её переубедить. Участковый врач настаивала на госпитализации. Но мы решили доучиться до Нового года, а для начала съездили в санаторий «Комарово» и сделали энцефалограмму.

С февраля 1983 года в течение полутора месяцев Аня находилась в нашей больнице по поводу холецистита. Глазного врача в больнице не было. А окулист поликлиники выставила нас из кабинета, как только услышала, что Анечка значится за больницей.

Вторые полтора месяца Анюта пролежала на нервном отделении больницы имени Ленина на Васильевском — из-за головных болей. Ведь напротив нервного отделения, на одной лестничной клетке, было глазное, и я просила лечащего врача сделать запись в истории болезни о необходимости консультации окулиста. Каждый раз на моих глазах врач вносил запись, но специалист так ни разу и не побывал у неё.

Выписались за месяц до конца учебного года. Восьмой класс тогда был завершающим. Аня решила, что пойдёт в кондитерское училище вместе со своей подружкой Любой Макеевой. Но медицинская комиссия не допустила Аню к вступительным экзаменам из-за слабого зрения. Было море слёз… Но ведь ещё в детской поликлинике окулист настаивала на необходимости носить очки, а после четвёртого класса Аня категорически отказалась надевать их из-за детских дразнилок.

Я обещала Анюте, что как только мы узнаем, на каком предприятии будет проходить практику группа, в которой занималась её подруга Люба, я помогу ей туда устроиться. Кондитерская фабрика находилась в Кировском районе. Мне пришлось обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних за направлением для Аниного трудоустройства. Но сначала надо было поехать на эту фабрику, познакомиться с мастером производства и получить её одобрение, заручиться письменным согласием.

Аня выходила из дома в четыре часа сорок минут утра для того, чтобы успеть на первую электричку и вовремя доехать на метро до фабрики. Но она очень хотела этого.

А я пыталась повлиять на медицинскую комиссию, чтобы Ане запретили работать там. Я думала, что ей надо было заново пройти восьмой класс: стала бы уверенной в знаниях и выбрала бы себе учебное заведение, да и к окулисту после этого наверняка бы обратилась. Нас направили в институт диагностики, и мы получили заключение: обучение на дневном отделении в девятом классе. Но Аня осталась при своём мнении и в девятый класс пошла в вечернюю школу.

Абсурдность ситуации заключалась в том, что медкомиссия запретила обучение на дневном отделении училища, а прийти сразу на работу в эту профессию и продолжать обучение в вечерней школе шестнадцатилетнему подростку не запретил ни один врач.

Аня была честна с подругами, но ей не всегда везло — наверное, как и многим из нас. Люба оказалась совсем не простой, а хитрой девчонкой. Только жалко и эту Любу, она даже для себя не создала надёжный мир. Её вредность из-за пустоты в душе привела к разрушению судьбы, к тяжёлому сельскому труду. Она сейчас далеко, в чужом краю, потерявшая мать, одна с дочкой. А могло быть всё по-хорошему.

Конечно, не хочется вспоминать печальные истории, но что же нужно для того, чтобы понять, почему дети вдруг перестают нас слышать? Да, не слушать, а слышать.

Так получилось, что Аня пошла на дискотеку в сестрорецкий парк Культуры и отдыха «Дубки» (где я работала заведующей делопроизводством с 24 августа 1983 года, уйдя с прежнего места работы 15 августа в связи с ухудшением здоровья) — недалеко от нашего дома. Там были девочки из её класса, не только Люба. Вдруг на душе у меня стало неуютно и так нехорошо, что я стала собираться. Слава сразу же поддержал меня и пошёл со мной.

Мы пришли в зал. Там оставались только уборщики. Многих из них я знала. Мне сказали, что не поняли, что произошло, может, Ане стало плохо, но она оказалась на полу под ёлкой без кроссовок. Она как будто спала. Подошёл молодой человек, наш, сестрорецкий, принёс ей какую-то обувь, аккуратно помог ей встать и пошёл провожать. Но мы с ними, видимо, разминулись.

Мы сразу пошли обратно, и я по дороге время от времени звала её по имени. Но ответа не получила. Мы быстро оказались дома. Аня была уже в кровати. Я пыталась спросить её, что произошло, хотела дать ей чаю, но она отвернулась. И я не стала настаивать, думая, что она расскажет завтра. А на следующий день она кричала на меня:

— Почему не настояла на ответе? Почему?!

Я не знаю, почему я так терялась, я всегда доверяла и Ане, и Лене, а им, может быть, казалось, что мне всё равно. Но если Лена старалась быть рядом со мной, то Аня просто бежала от меня. И опять, наверное, я виновата, что не брала её за плечи и не говорила о том, что мне важно всё знать о ней и быть рядом с ней. Иногда отношения восстанавливались, и я была рада этому.

В юности Аня была отчаянной, в летнее время она уезжала с друзьями по работе в пригород — с противоположной стороны города. И каждый раз я несказанно переживала, хотя понимала, что пока не набьёт себе шишек — не остановится. Я только молила Бога, чтоб не обидела её жизнь. Аня, как и Лена, закончила вечернюю школу и осваивала профессию.

Был май 1984 года. Лена заканчивала вечернюю школу и продолжала работать всё в том же хозяйственном магазине, где обрела двух подруг и человека, который был ей дорог. Последний год она очень часто болела, с очень высокой температурой. Как только врач выписывал ей лекарство, в течение недели она поправлялась. Проходило некоторое время — и всё повторялось. Было понятно, что в ней живёт какая-то инфекция. В апреле вспышки огромных температур участились. В одну из суббот Лена в очедной раз была выписана дежурным участковым, а в понедельник с утра у неё уже было тридцать девять и шесть. Уходя на работу, я снова вызвала врача. Слава Богу, участковый врач обратила внимание на частые вспышки лихорадки и, прежде чем поехать к нам, обратилась за советом к заведующему поликлиники В. Г. Гладченко, который, обратив внимание на то, что пациентке всего лишь 19 лет и она работает и учится, решил приехать сам. Проанализировав последние рецидивы заболевания, выслушав, пропальпировав и побеседовав с больной, он сделал для себя серьёзные выводы, выписал Лене препараты и сказал:

— Я уверен, что к пятнице температура упадёт. Не теряя времени, срочно идите к участковому — закрыть больничный лист — и сразу к заведующей женской консультацией Майоровой. Всё то, что она скажет, выполнить незамедлительно. Тогда ты успеешь поправиться. А с заведующей я сегодня же договорюсь. Ну выздоравливай.

В пятницу гинекологом было предложено срочно ехать в институт имени Отта. Лена согласилась, а заведующая гинекологическим отделением в её присутствии договорилась по телефону о проведении ультразвукового исследования и взятии необходимых для срочной госпитализации анализов.

Через день Лена была прооперирована. Послеоперационный период был затяжной и сложный, а после выписки мы со Славой возили её на перевязки месяца полтора, так как свищи не закрывались. И, как всегда, после сбоя в организме дала рецидив врождённая анемия. Всё обошлось, но какой ценой!

2012